— Не лучше ли погибнуть, защищая их? — продолжал Алехандро, — А не выслуживаться перед Куаутемоком. — Лучше как ты? — ядовито бросил Тепилцин, — Выслуживаться перед Малинцином? — Ну, что ж, мы оба на выслуге. Твоя правда, — кивнул испанец, продолжая допрос, — Жену и сына ты спрятал. А мать? Что с ней? — Какое тебе дело, теуль, до моей матери?! Убей меня или делай, что пожелаешь. — А то и дело, идиот, что вы жён своих и детей не потрудились спровадить из города, зная, что мы движемся на вас. Слышишь эти крики? Тогда знай — их гибель не только на нашей совести. — Вам не взять наш город. Ваши орудия здесь бессильны, — надменно отвечал ацтек. — Уверен? Сюда уже везут наши пушки, — Алехандро безбожно врал. Пушек почти не было и никто их сюда не вёз, — Весь ваш город стоит на сваях. Что будет, когда их разрушат наши орудия? — Значит мы погибнем, — спокойно констатировал Тепилцин, — Но чего ты хочешь от меня? Оставишь меня в живых, чтобы я видел гибель моей родины? Или поглумишься, а потом всё таки убьёшь? — От моей руки ты не умрёшь, Хуан, — испанец покачал головой, — Я хочу, чтобы ты убедил вашего касика отправить в безопасное место женщин и детей пока не поздно. Всех. И твою мать, если она ещё жива. Мы не нападём на них. Даю слово. — Слово теуля? — презрительно сплюнул индеец, — Моя мать не покинет Сочимилько. Она не желает его покидать. — Мало ли, чего она желает! — негодовал Алехандро, — Она — женщина. И не ей это решать. Сын у неё один. Так и защити её, дьявол тебя дери! Испанец поднял с земли нож, вытер об траву, всё ещё пристально глядя на собеседника. Покачав головой, хотел было вернуться к камрадам — звуки боя стихи, скоро его хватятся. Нельзя, чтобы увидели ацтека. — Почему ты помогаешь? — не выдержав, спросил его Тепилцин, — Какая тебе с этого выгода? — Сестру твою огорчать не хочу, — горько скривился Алехандро. Лицо ацтекского воина вытянулось в немом изумлении, глаза расширились, дыхание спёрло. Тепилцин посмотрел на теуля с отчаянием, едва прохрипев: — Тебе известно, что с ней? — Жива, здорова, — спешно бросил испанец, — И вдали от всего этого дерьма. Не желая более ничего объяснять, поспешил к товарищам, оставляя позади глубоко изумленного ацтека. Верить или не верить презренному теулю пусть решает сам. С наступлением утра бои продолжились с неменьшим ожесточением. С великим трудом теули всё же продвигались вглубь поселения. К полудню захватили теокалли, к вечеру — взяли поместье касика в осаду. С вершины главной пирамиды открывался прекрасный вид на окрестности, и испанцы тот час же заметили толпы женщин и детей, спешно рассаживающихся по большим и маленьким лодкам, спрятанным в густом прибрежном тростнике. Сотни каноэ скользили вдоль каналов, удаляясь из Сочимилько, но теули не предпринимали попыток атаковать их. Сощурившись, Алехандро всматривался в каждую из этих лодок: разглядеть что-либо было трудно, но вот он — молодой воин с повязкой на бедре, управляющий каноэ преимущественно левой рукой. В лодке царственно восседала женщина, а рядом с ней, вероятно, служанка. Лица женщины не было видно, но только супруга правителя может так горделиво держаться во время всеобщей суматохи. — Cualli onnenamictiliztli*, — шепнул Алехандро им в след, но они этого, разумеется, не услышали. ---------------- * Tecpillahtolli — язык знати или «чистый науатль», которому обучают только благородных вельмож и их отпрысков. Алехандро учился языку у рабов и говорил на Macehuallahtolli — языке простолюдин. * Иштлильшочитль — Чёрный Цветок * Cualli onnenamictiliztli (науатль) — Удачи. Глава 30 - Почтека Новый тлатоани Теночтитлана Куаутемок отнюдь не бездействовал, как могло показаться теулям на первый взгляд. В столицу подтягивались войска, свозился провиант, активно вооружались воины, в том числе — оружием теулей, если такое удавалось заполучить. Из столицы в Сочимилько подоспела огромная флотилия из двух тысяч лодок, а кроме всего прочего, отряд из десяти тысяч бойцов окружал испанцев на суше. И если первую атаку теулям удалось кое-как отбить, то, позже узнав от пленных, что Куаутемок нагоняет вторую флотилию не меньших размеров, испанцы, бросив поклажу, выстроились в колонну и спешно покинули Сочимилько. После столь яростной атаки испанцы уже не рискнули пойти на Тлакопан — третий значимый город Тройственного Союза. Теули окружали Теночтитлан, устанавливая, по возможности, контроль над крупными городами и поселениями по побережью великого озера, такими как Койоакан, Аскапоцалько, Тенаюка или Куаутитлан. Завершив свой кровавый обход, в конечном итоге объединили войска в Тескоко. — Te Deum laudamus: te Dominum confitemur*, — запели испанцы, вознося хвалу Господу — Te aeternum Patrem omnis terra veneratur. Бригантины, украшенные флагами Кастилии, наконец-то были достроены, оснащены и спущены на воду, вызвав у теулей и их союзников-индейцев, такой восторг, что крики восхищения и радости заглушили музыку и грохот артиллерийского салюта. — Tibi omnes angeli, tibi caeli et universae potestates, — пел Кортес, смахивая скупую слезу. Перед ним его мечта, его детище — мощная сила на воде, о которой он грезил денно и нощно. — Tibi Cherubim et Seraphim incessabili voce proclamant... — пел Алехандро, а в голове у него невольно проносились установки, что недалече объявили командиры во всеуслышание: за ослушание в строю — смерть, за пьянство — смерть, за сон на посту — смерть, за дезертирство — смерть, за позорное бегство — смерть... Его сослуживец, Антонио де Вильяфанья, тот самый, что недалече сокрушался о несправедливом разделе добычи, прямо сейчас безмолвно покачивался на рее с навеки застывшим ужасом в глазах. Трудности предприятия по захвату столицы ацтеков стали ему непереносимы. Сперва Вильяфанья хотел было уйти, но его бесконечный ропот поселил в умах некоторых испанцев опасную мысль о заговоре с целью убить Кортеса. Весьма опрометчиво. *** В прибрежном гарнизоне время шло размеренным шагом. Падре Франсиско лично занимался просвещением двух индейских девушек и рассказывал им о христианстве, благочестии, освящал некоторые правила поведения, принятые в обществе теулей, передавал библейские сказания. Церковь, как выяснилось, регулировала абсолютно все аспекты жизни христианина и имела предписания как относительно жизни мирской, так и духовной. И хотя святой отец рассказывал временами небывалые вещи, но делал это так монотонно и нудно, что даже самые невероятные легенды звучали пресно и навевали у девушек скуку. Франсиско много раз повторял ученицам, что Бог у теулей один и следует жить по его заповедям, но тут же называл целую вереницу святых, и у каждого из них была своя непременно трагичная история. Про себя Майя отметила, что у теулей один главный Бог и огромное количество мелких Божеств, которых тоже полагается чтить и знать об их деяниях. Выходило, примерно тоже самое, что и у ацтеков, отличались лишь имена и истории. Своими домыслами, однако, Майя делиться не рисковала — падре тут же всё опровергнет, скажет, что она истолковала его слова неверно и затянет долгую нудную совершенно бестолковую лекцию. Были у визитов отца Франсиско и положительные стороны — священник излагал последние новости о теулях и их великих успехах, говорил, где располагался гарнизон и что известно о недавних битвах. Всегда рассказывал только о победах, словно, у испанцев не бывало неудач, а успехи непременно приписывал одному лишь Малинцину. Но эти известия всегда приносили девушкам надежду на лучшее и пусть временное, но облегчение. В свободное от религиозных учений время Майя пыталась слагать стихи. Шалтоканка всегда называла дочь вождя поэтом, но Майоаксочитль никогда никому не читала своих сочинений, даже Чимальме. Те стихотворения, что по её мнению получались хорошо, Майя старалась заучить, но большая их часть всё равно безнадёжно забывалась. Последние несколько месяцев дочь вождя посвящала стихи Алехандро, говорила о своей тоске и бесконечной любви к нему, но иногда сочиняла что-то о родном поместье, посвящала поэмы брату или родителям. Были у неё стихи и для Чимальмы, Мануэлы и даже для Люсии, но никогда никому она не декламировала ни единой строчки из своих творений. — Сегодняшний день поистине благословенен! — радостно объявил однажды святой отец в один из очередных визитов, — Вам, донья Мария, пришло письмо от вашего супруга. Франсиско протянул Майе пожелтевший свиток, обмотанный куском тонкой льняной верёвки. Дочь вождя, удивленная таким неожиданным предметом, взволнованно развернула лист и долго с интересом разглядывала таинственные символы и размашистые завитки. Алехандро писал мелко под наклоном, но некоторые знаки закручивались в широкие небрежные петли, а в самом конце листа красовалось необычное сочетание петель и завитков, выполненное крупнее и размашистее остальных символов. — Падре, — обратилась к священнику Майоаксочитль, — Всё это возможно прочесть? — Разумеется. Каждое слово. — Прочтите, пожалуйста, святой отец, — Майя посмотрела на наставника несколько стыдливо, — Я же не умею читать. — Я так и предполагал, но письмо адресовано вам, донья, — потирая подбородок, задумался Франсиско, — Однако, полагаю, дон Алехандро предвидел, что вы об этом попросите, а значит не должен был поставить вас в неловкое положение. Священник забрал свиток из рук дочери вождя, бегло просмотрел и, прочистив горло, начал читать: — «Дражайшей моей супруге, Марие де Мешико, вверенной мне Господом, муж твой, Алехандро де Ортега, нижайше кланяется до самой земли. Здравствуй жена моя на многие лета и да здравствуют доньи Федерика и Мануэла со всем праведным домом, и да позволь писать про своё житьё, да о делах походных.» Майя слушала с недоумением — витиеватыми оказались не только символы с завитками, но и само содержание, которое она смутно понимала из-за вычурных конструкций языка теулей. Алехандро с ней так никогда не разговаривал. — «Волею Господа и всеобщими усилиями наше предприятие имеет некоторый успех — вождь Тескоко склонил голову перед генерал-капитаном нашим, доном Эрнандо, принял истинную католическую веру и был наречен правителем города и командиром подчинённых ему войск. Я не знаю, как следует писать его имя, но на нашем языке оно означает Чёрный Цветок.» Отец Франсиско замолчал, сощурился, вглядываясь в текст, проворчал что-то про неразборчивый почерк и немного погодя продолжил чтение: — «Часть городов и поселений вокруг озера перешли под наш контроль. Некоторые племена с радостью дали нам своих воинов в услужение, некоторые были менее любезны с нами. Сейчас по приказу дона Эрнандо мы бросили все силы на подготовку и спуск кораблей — недалече ацтеки совершили вылазку в целях поджечь бригантины, но волею Господа, часовые быстро заподозрили неладное, схватили неприятеля и потушили огонь. Теперь, дорогая моя супруга, есть и спать приходится в полном боевом одеянии. Я уже и не помню, когда последний раз спал без обуви или кирасы.» «Уверена, смрад в их лагере стоит небывалый», — подытожила дочь вождя. — «Твоими молитвами я остаюсь в добром здравии», — говорилось в письме далее, — «Приглядываю за доном Себастьяном, чтобы, чего доброго, не уснул на посту или напиток ваш без моего ведома не раздобыл. Он тоже, хвала Всевышнему, полон сил и передаёт тебе и доньям со всем почтением свой нижайший поклон.» Сидящая рядом Чимальма вздрогнула, но слушала святого отца со всем вниманием и тоже хмурилась и щурилась, изо всех сил стараясь вникнуть в суть дела. — «Должен тебе сказать, Тескоко действительно прекрасный город. Я был обескуражен его чистотой и блеском. Благодаря благоразумию правителя нам не пришлось вредить сему рукотворному творению и союзники наши по сей день наслаждаются садами и поместьями, а не руинами его и развалинами. Хотя с Теночтитланом, который теперь мы зовём Мешико, ибо такое длинное название многим не выговорить, город Тескоко совершенно не сравнится.» Всё это время Майя находилась в смешанных чувствах. Невообразимо приятно получить известие от возлюбленного — настоящее сокровище, написанное его рукой, ещё одна памятная вещь, которую она будет с любовью хранить и разглядывать в минуты сильной тоски. Но текст послания был составлен буднично, веял холодом. Оставалось надеяться, что Алехандро писал так намеренно, чтобы соблюсти все положенные приличия и не вызвать негодования у отца Франсиско. Вдруг чопорный святоша отказался бы читать, будь там по его разумению что-то неблагочестивое? — «Уповаю, что послание моё благополучно дойдёт до Веракруса и порадует вас, доньи, скромными известиями о делах наших. Наказываю тебе, Мария, отца Франсиско во всём слушать, Люсии не перечить в вопросах хозяйства, а так же дом ваш славный без надобности не покидать. На этом вынужден завершить своё повествование.» В конце письма после размашистой подписи красовалось единственное слово, незнакомое священнику. — «Тла... Со... Тла... Лока», — хмурясь и потирая переносицу, читал падре по слогам, — Что это значит? — недоумённо вскинув брови, обратился он к Майе. Тласотлалока* в переводе с языка науатль означает «одержимый любовью». Так испанец попытался сказать супруге о своей любви в обход пристального внимания священника, а дочь вождя, в свою очередь, замысел разгадала, а посему, выдохнув с облегчением и расплывшись в мечтательной улыбке, вопроса падре не расслышала. — Это населённый пункт близ Тескоко, — не растерялась Чимальма. Шалтоканка посмотрела на подругу, улыбаясь одними глазами, и добавила, — Небольшое поселение. Вероятно, сеньор писал именно оттуда. Отец Франсиско не мог знать все мелкие города и деревеньки Анауака, но, понаблюдав за безмолвной переглядкой девушек, сделал вид, что был вполне удовлетворён объяснением. — Вы, верно, захотите отправить ответ? — подытожил он, — Обдумайте день-другой и я помогу вам составить ответное послание. Увы, как скоро ваш супруг его получит не могу знать, но не тревожьтесь — получит обязательно с позволения Господа. «Питаюсь хорошо, из дому не выхожу, Богу молюсь», — усмехнулась про себя дочь вождя, — «Примерно такой ожидается от меня ответ под пристальным контролем отца Франсиско?»