— А я бельё сниму! — вызвалась Майя, — Давно сухое уже. И индюков покормлю, а то они смотрят недобро. Негритянка, обрадованная появлением девушек, качала головой, ворчливо приговаривая: — Донья Мария! Донья Федерика! Какой вам индюки? Вы совсем отощать! Приедет дон Алехандро и будет ругать Люсия! Да, да! Скажет, что Люсия вас не кормить, не заботиться. Ох, и накажет он Люсию. Сурово накажет! До недавних пор эта добрая африканская женщина сама не знала, жив ли дон Алехандро, но Майя видела, как она каждый вечер зажигала какие-то травяные смеси и молилась неведомым духам в тайне от отца Франсиско. Люсия всегда была непреклонна, любые «а если» пресекала и твёрдо отвечала — дон Алехандро обязательно вернётся и спросит с неё по всей строгости. — Сначала доньи есть, а потом бельё и индюки, — скомандовала негритянка, — Если успеете до прихода падре. — А падре сегодня не придёт! — хором ответили девушки, затем Майя уточнила, — Прибыл корабль с документами, что отпускают грехи. Святой отец должен их все просмотреть и внести имена. Так он нам сказал. Люсия уже почти не слушала, что говорила дочь вождя. С деловым видом негритянка разливала по тарелкам ароматное рагу, вылавливая из чугунного котелка каждой по добротному куску жирной кубинской свинины. *** Можно ли чувствовать человека на расстоянии? Не по голосу, шагам, движениям или даже запаху. А вот так вот просто? Солнце ещё не зашло за горизонт, когда Майя, гостившая в покоях Чимальмы, вдруг, поднявшись, сказала: — Я сейчас вернусь, — и направилась ко входу в дом. У входа дремали два крепких чернокожих раба, выделенные начальником гарнизона в качестве охраны девушек. Дорога впереди пустовала, вечером работы уже были завершены и лишь редкий теуль мог пройти мимо их дома, спеша по своим делам. Главных ворот при въезде в Веракрус отсюда видно не было — их дом располагался несколько поодаль от главной улицы, ведущей прямиком в порт. Вокруг царила усталая тишина, солнце, сопротивляясь, всё ещё плавило землю, окрашивая песчаные насыпи дорог ярким оранжевым светом, а где-то вдалеке кудахтала курица, диковинная птица, завезённая испанцами в новые земли. Этот вечер, казалось, ничем не отличался от сотен других вечеров за всё время их пребывания в портовом Веракрусе. Мгновение спустя вдалеке послышалась громкая речь, команды, суетливая возня и, неожиданно, среди прочих фраз Майя распознала приказ командира гарнизона: — Открыть ворота! Послышался знакомый скрежет, топот копыт, стучащие колёса телег, усилились крики и неразборчивая болтовня — в город прибыли теули. Сомнений нет. Майя стояла неподвижно, не зная, звать ли других обитателей дома или всё же продолжить терпеливо ждать. Девушка порою забывала дышать от охватившего её волнения, не понимая как долго тянутся минуты и стоит ли чего-то ожидать вообще. Один из чернокожих рабов лениво приоткрыл один глаз, и, заметив дочь вождя, шикнул на неё, чтобы спряталась обратно в дом. Но она уже заметила вдалеке знакомую фигуру. Алехандро нетерпеливо ускорил шаг, спеша в уютный маленький домик с соломенной крышей. Воинственное мешикское солнце нещадно опалило его лицо, сделав на порядок смуглее, углубив борозды проступивших морщин и заломы на лбу, а умирающий жар заката всё ещё ярко светил в глаза, заставляя испанца щуриться и закрываться от назойливого света рукой. Позабыв обо всех наставлениях святого отца и наплевав на оклики чернокожего охранника, Майя побежала навстречу. Испанец тоже перешёл на бег. Они налетели друг на друга, сплетаясь в крепких объятиях, ловя губы, промахиваясь, одновременно плача и смеясь. От теуля откровенно разило после нескольких дней пути, но Майе было всё равно. Она ликовала, плакала и продолжала прижиматься сильнее, зарываться руками в его пыльные спутанные волосы, до конца не осознавая, что всё это не обманчивый морок. — Майя, — испанец так и стоял посреди дороги, обнимая супругу и гладя её по волосам. — С возвращением, — всхлипнула дочь вождя, нехотя отстраняясь, — Пойдём скорее в дом! Так и не стерев с лица глуповатую улыбку, Алехандро на это лишь растерянно кивнул. Обитатели дома тут же засуетились, приветствуя испанца, предлагая ему отдых, ужин и баню. Люсия, как это водится, снова расцеловала его во впалые щёки, справилась о здравии и самочувствии, а затем побежала на задний двор хлопотать о позднем ужине. — Помните Себастьяна? — как ни в чём не бывало спрашивал он девушек, одновременно орудуя ложкой, — Сегодня он прибыл со мной, но вынужден решить кое-какие дела до наступления темноты. Обещал завтра порадовать нас своим визитом. — В добром ли здравии дон Себастьян? — несколько оживилась Чимальма. — Ещё каком! — веселился испанец, — Это я дюжину ночей промаялся, не мог уснуть под его неистовый храп, а он, бестия, спал как младенец! Майя тем временем уже хлопотала, помогая Люсии заваривать травяной сбор, что негритянка каждый вечер готовила для хозяек, веруя в его целебные силы. — Должен вам признаться, — продолжал теуль, жуя кусок маисовой лепёшки, — Я был поражён вами, доньи! Как вам удалось уговорить Франсиско обучить вас грамоте? — Мы лишь спросили его, можно ли и нам познать эту науку, — пожала плечами Майя, — И старались прилежно выполнять все его наставления. — Чему же ещё учил вас святой отец? — Религии, этикету и языку в основном. Рассказал про ваш календарь, объяснил правила. И каждый раз спрашивал, какой сегодня день и месяц. — И какой же сегодня день? — не удержался испанец. — Третье октубре, — гордо заявила дочь вождя, наливая супругу травяной отвар. — Невероятно! — качал головой Алехандро, усмехаясь, — Это я, выходит, вовремя прибыл! Обучи вас падре арифметике и навигации, угнали бы корабль и отправились исследовать новые земли. Прошло чуть меньше года с момента, как теуль покинул Веракрус, отправляясь на войну с ацтеками и дочь вождя прекрасно понимала, что ему пришлось пережить много ужасов и лишений, а порою делать чудовищные вещи, выполняя приказы командиров. Но, как и всегда, Алехандро надевал маску беззаботного балагура, рассказывал байки, говорил буднично, обыденно, словно и не было всех этих долгих месяцев кровавой войны. Майя и Чимальма, слушая его рассказы, переглядывались и хихикали, а улыбки и смех возвращали испанца к жизни, позволяя сохранять рассудок. Вечер быстро погрузился в объятия ночи, зажигая над Веракрусом россыпь драгоценных звёзд. В сытости, чистоте и уюте теуля сморила усталость. Добравшись до покоев, испанец рухнул на мягкие шкуры и очень быстро забылся спокойным глубоким сном. Майя, стараясь не тревожить супруга, легла рядом, подложив под голову ладошку, и, свернувшись калачиком, тоже вскоре уснула. Проснулась глубокой ночью, почувствовав тёплые объятия и нежные прикосновения к лицу и волосам. Приоткрыв тяжёлые ото сна веки, встретилась с потемневшим взглядом любимых глаз, и сразу же её погрузили в глубокий напористый поцелуй, прогоняя остатки сна. «Хитрец», — усмехнулась Майя про себя, — «Разбудил, чтобы любить». Густой молочный воздух наполнял комнату, обволакивая их пушистым одеялом. Он был удивительным — собирал и накапливал родные образы и запахи, принесённые ветрами с уголков самых дальних земель. Под жаром нескончаемых поцелуев податливо проминался мягкий ворс шкуры ягуара, лаская тело, уступая лишь нежному бархату кожи. Вкус росы с лепестков раскрывшегося бутона... Клятвенные признания и нежный шёпот... Это было похоже на танец. Медленный, но чувственный, как павана, игривый и ритмичный, как алеманда, разгоняющийся неустанно до торопливой гальярды. Их любовь прошла испытание, стала ярче и глубже за время долгой разлуки. За стенами их жилища не было ни голосов, ни щебета птиц, ни звуков портовой суеты, но слышалась едва уловимая песня ветра, играющего с пышными юбками соломенной крыши. — До последнего мгновения я сомневался, что доживу до этого дня, — прошептал испанец, едва сладкое наваждение отступило, возвращая в реальность. — Мы слышали разные вести. Противоречивые, — отвечала Майя, примостившись на плече супруга, — Я думала, сойду с ума. — Прости. Я бы хотел писать чаще, но не мог. — Я знаю. Всё прошло. Ты вернулся и исцелил все раны прошлого. Не стоит вспоминать. Алехандро прижался щекой к её макушке, прикрыв веки. — Теперь я могу забрать тебя с собой, — сказал он, — Нет нужды более в такой мучительной разлуке. — Ты отправишься покорять новые земли? — дочь вождя спрашивала смиренно, зная, что другая судьба её ожидать не может. — Нет, — покачал головой теуль, — Мы вернёмся домой. — Давно уже у меня нет дома, — горько усмехнулась девушка. — Есть. Всегда был. — Алехандро взял жену за руку, ласково перебирая пальцы, — Сочимилько сильно разрушен, но он не погиб. Мы вернёмся и восстановим его. — А позволит ли Малинцин? — фыркнула Майя. — Уже позволил. Увы, золото дон Эрнандо раздаёт не так щедро, как звания, земли и рабов. Мы оставили позади много разрушений, десятки захваченных городов. Везде нужен контроль, восстановление, управление и защита. Тем, кто покинул город, нужно позволить вернуться, помочь им начать жить в новом для них мире. Что ж, раз я дослужился до офицера, сам стал просить капитана назначить меня наместником в Сочимилько. — Для меня? — изумлённо воскликнула дочь вождя. — Слукавлю, если скажу, что только ради тебя, — хмыкнул испанец, — Сочимилько расположен в удачной близости от Мешико. Сейчас в Новой Испании вся жизнь будет сосредоточена вокруг Мешико. Туда прибудут люди, что пожелают служить и богатеть, потому как в любом городе нужны лекарь, аптекарь, хирург и прочие умельцы. В Сочимилько они не появятся в одночасье, но близость к Мешико позволит пользоваться благами столицы. — Кроме того, — продолжал он, — Если удастся установить контроль и мирно сосуществовать с местными жителями, мы получим эти земли в собственность или, по крайней мере, я стану рехидором, что тоже неплохо. Тем более, что ты законная правительница этих земель. Кому как не тебе говорить с соплеменниками, призывая к мирному союзу. — О, нет, я не смогу, — замотала головой Майя, — Женщины не правят. Мои соплеменники признают меня лишь как жену завоевателя. — Они знают тебя. Знали твоего отца. Хотят они этого или нет, но им придётся обращаться к тебе со своими просьбами, говорить с тобой и просить о милости. Если они, конечно, желают достучаться до этого самого «завоевателя», чтобы облегчить жизнь самим себе. — Звучит зыбко. Почему бы им просто не поднять мятеж против нас? — Глупо. Там уже расположился гарнизон, состоящий в основном, из людей, что дали мне в подчинение. Даже если им удастся избавиться от нас, прибудет другой наместник с отрядом для карательной миссии. Зачем им это? — Попытаться выбраться из рабства, например, — не унималась дочь вождя. — Какого рабства? Они — свободные люди, клейма на них нет. Им придётся принять новые правила, отказаться от старой религии, жить по законам Испанской Короны. Но по сути, для них ничего не меняется — продолжат выращивать свой маис, часть урожая поставляя в Мешико. Ровно тоже самое, что и раньше. — Сочимилько был вынужден выплачивать Теночтитлану продовольственную дань, это правда, — рассуждала дочь вождя, — Но ещё во времена Ашаякатля наш город получил право на самоуправление. — Замечательно! Тогда правителем стал твой отец, а теперь право переходит к его дочери Майоаксочитль. Что не так? Майя качала головой. Алехандро было невдомёк — касик избирался народом и не всегда им становился отпрыск вождя, а уж женщина тем более не могла быть правителем. Что ж, теперь работали другие законы. Будет сложно. Она это понимала, но полнилась решимости разделить это бремя с супругом. — И когда же мы туда отправимся? — любопытствовала она. — Скоро. После взятия Мешико я уже побывал в Сочимилько, дал первые распоряжения и занял один из уцелевших жилищ. Пока будем жить там, потом, глядишь, построим себе асиенду. Майя прижалась к супругу сильнее, позволяя себе невообразимую роскошь — мечтать. Думать о большом доме, раскидистой белой акации, маленьком пруде с игривыми аксолотлями и, самое главное, — о детях. Смуглых, черноволосых с буйными непослушными кудрями. — Жаль только расставаться с Чимальмой, — вздохнула дочь вождя, — Она мне стала родной, как сестра. Ты знаешь, что с ней будет? Останется жить здесь? Или её снова отправят к рыжему командиру в услужение? — К дону Педро она не вернётся. У неё новый, кхм, покровитель.