— О, Боги! — Майя в ужасе прижала ко рту ладонь, — Этот гнусный попугай отдал её кому-то ещё! — Если бы! — Алехандро рассмеялся, — С какой страстью ты, оказывается, ругаешься! Хорошо бы, если б просто отдал, а он бедного Себастьяна кощунственно обобрал, да ещё и обязал принять участие в некоторых весьма сомнительных походах. — Себастьяна?! — Да, Майя, мой товарищ оказался так очарован твоей подругой, что решил выкупить её у Альварадо. Вместе с дочерью. Можешь себе представить? Этот сквернослов и богохульник рядом с Федерикой блеет как баран, а завтра ему ещё и надлежит с ней объясниться! Хотел бы я на это посмотреть! — Ох, я искренне желаю, чтобы Чимальма наконец обрела дом! Столько бед свалилось на её голову, а она всё терпеливо сносила. Я ни разу не слышала, чтобы она сетовала на судьбу. И всё же мне печальна мысль о расставании. Я крепко полюбила её как сестру, как родную душу. — Насколько я знаю, первое время ей придётся жить в Тескоко, — задумался испанец, потирая подбородок, — Это не так далеко. Допускаю, у нас с тобой могут случиться редкие визиты в тот гарнизон. — Будем писать письма, — гордо завила дочь вождя, — Так часто, как это будет возможно. — Бу-у-удете, — потянул Алехандро, зевнув, — Давай уже спать. Скоро пожалует утро, а я хочу украсть у ночи ещё немного спокойного сна. *** Время в Веракрусе летело быстро. Алехандро подготовил письма, где оповещал о продаже части своих рабов, писал и сводил какие-то расчёты, помечая что-то в своих бумагах. Как он и говорил, уже на следующее утро к ним пожаловал Себастьян, раздобыв подарки для всех обитателей дома. Женщинам — стеклянные бусы, а маленькой донье ещё одну деревянную лошадку, выполненную с тонкой резьбой и настоящими крутящимися колёсиками, а ещё деревянную миску и маленькую резную ложечку. Поистине чудо! — Я не узнаю Мануэлу, — сказал в тот день Себастьян, потеребив малышку за пяточку, — Она выросла, стала совсем другая. Ей уже почти год, верно? — Верно, — тихо отвечала Чимальма. Маленькая донья смотрела с недоверием на высокого черноволосого испанца с жёсткими усами и бородой, на этот раз не изъявив желания оказаться на руках у странного незнакомца. — Растёт красавицей, — улыбнулся испанец, — Вся в мать. После полудня Себастьян пригласил Чимальму сопроводить его к побережью, где, несколько волнуясь, рассказал шалтоканке о своих намерениях. Тогда она поцеловала его мозолистую руку, горячо поблагодарив, и в тот день он смог впервые по-настоящему тепло обнять её. Дни пронеслись одним мгновением в приятных хлопотах и заботах. И так же предательски быстро настало время отправляться в путь. Тихим вечером накануне отъезда Майя пробралась в покои Чимальмы, села рядом с шалтоканкой, глядя на засыпающую рядом Мануэлу, и крепко прижалась к подруге. В глазах обеих стояли слёзы, говорить ничего не хотелось. Они давно понимали друг друга без слов. — Мне важно знать, — дочь вождя всё же нарушила молчание, — Сможешь ли ты полюбить Себастьяна? Просто так, не из чувства долга или благодарности. — Он хороший человек, Майя. Я глубоко его уважаю, — отвечала шалтоканка, — Но мы оба уже не юны, а жгучая всепоглощающая любовь бывает лишь в юности... И всего один раз. Но, будь покойна, быть с ним рядом для меня великая радость. Чимальма посмотрела на дочь с умилением и добавила: — Мне открылась другая любовь сильная и непоколебимая. Любовь к своему ребёнку. Обретя будущее, я, наконец, перестала бояться за дочь. Её не отнимут, не убьют, не отдадут куда-то ещё. О большем и не смею мечтать. Мануэла, словно поняв, что речь идёт о ней, сонно заёрзала и, найдя более удобную позу, вернулась в мягкие объятия сна. — Бог побаловал меня, — продолжила шалтоканка, посмотрев на Майю, — Он подарил мне сестру. Настоящую, любящую, нежную и родную. Такой родственной души у меня не было никогда. — Будь счастлива, Чимальма, — всхлипнула растроганная подруга, — И прошу тебя, пиши мне. Пиши обо всём, не скрывай ни боли, ни радости и если однажды придётся просить о помощи — никогда не стыдись этого. И снова дорога, меняющийся пейзаж, привалы и остановки. Буйные тропические джунгли сменялись выжженной долиной опунции, пористый жар вулканических троп плавно переходил в прохладные леса со знакомыми из детства дорожками. Сердце трепетало при виде каменной скамьи, что стояла когда-то для владыки Ночного Ветра, и, наконец, перед Майей открылась протяжённая паутина хитросплетённых каналов. Там среди заросших плавучих огородов был её дом. Услугами лодочника хотела пренебречь, но супруг настоял — не дело это, когда женщина гребет, надрываясь, а муж в это время прохлаждается. Он заплатил щербатому индейцу и каноэ медленно заскользило, открывая путникам заброшенные, местами затопленные части островов, разграбленные огороды, обильно поросшие сорняком, и покосившиеся ветхие жилища. Руины и камни безмолвно хранили историю, молча кричали об увиденном когда-то ужасе войны. Поместье вождя было безнадёжно разрушено. Погибло и главное теокалли — старые Боги больше никогда не найдут дорогу в озёрный город. В центральной части поселения кипела жизнь, сновали теули, руководя строительными работами, а кое-где боязливо высовывались из уцелевших лачуг местные жители, не успевшие покинуть город или те, кто решил вернуться, потому как другого дома у них попросту не было. При виде Майи, соплеменники замолкали, опускали глаза, прятались обратно в свои жилища. Среди них дочь вождя заметила пожилого господина Чимальи, что некогда руководил всем аграрным хозяйством и знал лучше всех секреты посадки и сбора урожая. Причалив к берегу, Майя подошла к нему и обратилась со всем почтением. — Целую землю перед тобой, господин Чимальи. — Ааа, — низким старческим голосом потянул соплеменник с фальшивой учтивостью, — Госпожа-теуль пожаловала к нам со своим супругом. Отрадно. Чем могу быть обязан? Дочь вождя почувствовала укол боли, но ни единым мускулом не выдала огорчения. Старик Чимальи знал её с детства. Когда-то давным давно по-доброму ворчал, зная, как они с Тепилцином срывали раньше времени сладкие молодые початки маиса, но сегодня Чимальи величал её как чужеземку. Что ж, значит так тому и быть. Придав голосу нотки власти, тоном, не терпящим возражений, дочь касика Эхекатля произнесла: — Я счастлива видеть тебя в добром здравии. Нам предстоит много работы. Твои знания и мудрость помогут вернуть величие и процветание нашей земле. С этими словами она повернулась и, гордо вскинув голову, последовала за супругом в их временное жилище. В новую жизнь. Глава 33 - Змей и Цветок Раннее утро всегда было предвестником большой работы, но как приятно ещё несколько сладких минут понежиться в мягкой постели. Хотя к новому спальному месту Майя привыкла не сразу. С тех пор, как по заказу Алехандро в их дом поставили большую деревянную кровать, она с опаской доверяла свой сон огромной угловатой конструкции, порядочно возвышающейся над полом. Прошёл год с момента их прибытия в Сочимилько. Город постепенно возрождался, были налажены полевые работы, удалось получить первый добротный урожай, включая и привозную пшеницу. С мёртвой точки сдвинулось разведение лошадей и рогатого скота, хотя требовалось ещё много времени, чтобы добиться достаточного возраста этих животных для последующей продажи. На нескольких чинампах Алехандро приказал посадить виноград, но до хорошего урожая тоже требовался ещё не один год. Лениво потянувшись, дочь вождя повернула голову на вторую половину семейного ложа — пусто. Вздохнув удручённо, нехотя поднялась, окликнула рабыню, чтобы принесла воды для умывания, и принялась неспешно одеваться. Мужа застала, как и всегда, в рабочем кабинете, склонившим голову над очередным документом. В глазах его читалось воодушевление. Благие вести? — Что тебя так обрадовало? — Майя подкралась так тихо, что заставила испанца вздрогнуть от неожиданности. — Наши труды не пропали даром. Смотри, — Алехандро потряс документом, — Сам король даровал мне эти земли в качестве энкомьенды. — Король? Лично тебе? — сощурилась Майоаксочитль. — Не совсем, — чуть смутился испанец, — Король направил дону Эрнандо приказы, где дарует земли участникам конкисты, но ни в одном документе Его Величество не указал имён, доверяя это ответственное дело нашему генерал-капитану. — И Малинцин не забыл о нас? — хмыкнула Майя, — Какое великодушие! — Не хмурься, querida, — Алехандро поднялся со своего места и ласково приобнял супругу. Обнимать её теперь казалось делом непростым — фигура Майи заметно округлилась. И глядя на миниатюрную индейскую девушку с животом таких внушительных размеров, Алехандро приходил в ужас от мысли о скором разрешении от бремени. Как она такая маленькая и хрупкая со всем этим справится? При этом сама Майоаксочитль беспокойства не выказывала. Продолжала заниматься делами, не забросила обучения, так и оставалась связующим мостом между соплеменниками и испанскими хозяевами. Свои порядки тоже наводила. Отказывалась носить тесное платье из тёмно-синего шёлка, выполненное на испанский манер, надевала его лишь по очень большому случаю. Ей казалось, что в нём она выглядит нелепо, да и как тут выдержать неистовую жару в целом ворохе одеяний? Помимо этого, Майя очень любила своё индейское имя и всегда подписывалась «Мария Майоаксочитль». Алехандро относился с пониманием к этим её небольшим капризам, его это даже несколько забавляло. — Прибыл гонец, — вспомнил супруг, — Но увы, вести не очень радужные. Твои родные наше предложение снова отклонили. Они просили передать тебе, что не держат обиды, но возвращаться по-прежнему не желают. В мгновение Майя помрачнела. Дочь вождя много раз посылала гонцов в северные земли, призывая родных вернуться, но неизменно получала отказ. — Не нужно больше звать их, — качал головой Алехандро, — Мне больно всякий раз видеть твоё огорчение. Возможно, письмо от Федерики тебя порадует? Тоже прибыло утром. Желаешь ознакомиться? — Разумеется, — дочь вождя несколько оживилась. Майя присела на скамью, развернула свиток, сразу узнав аккуратные завитки и ровные строки, и с жадностью принялась читать. Подруги писали друг другу на науатле, за это время выработав некоторые внегласные правила написания длинных сложных слов. Письма друг друга легко понимали, хотя Алехандро и говорил жене, что лично он разобрать бы ничего не смог. Лукавил, негодяй. Эмоции на лице дочери вождя попеременно сменяли одна другую — она хмурилась, вскидывала брови от удивления, улыбалась и удручённо качала головой. Закончив с посланием, спросила супруга: — А кто такой веедор? — Чиновник, который наблюдает за соблюдением интересов короны. — Себастьян выхлопотал себе эту должность, — озвучила Майя содержание письма, — А Чимальма снова в положении. — Ох, как вы одновременно! — усмехнулся Алехандро, — Что ж, не могу не порадоваться за старого друга. — Кажется, он тоже был несказанно рад, — хохотнула дочь вождя, — Женился. Испанец кивнул, не выказав удивления. — Ты знал?! — изумилась дочь вождя, — И ничего мне не сказал! — Себастьян просил не говорить, — виновато развёл руками Алехандро, — Федерика хотела сама сообщить тебе. — Это ещё не всё, — продолжала Майоаксочитль, — Чимальма пишет: умер тот человек, что приходился хозяином Люсии и того дома в Веракрусе. Про пожилую рабыню никто особо не вспоминал и Себастьян тихо присвоил её себе. — И правильно сделал! — поддакивал супруг, — От молоденьких негритянок нет никакого проку, а Люсия это же пара рук из чистого золота. Хорошо, что об этом мало кто знает. Весело усмехнувшись, дочь вождя поцеловала мужа в щёку и, не желая более отвлекать от дел, вышла из помещения. Остановилась у входа в жилище, окинув взглядом владения, улыбнулась ласковому солнцу, кивнула проходящему мимо соплеменнику. На одной из дальних чинамп заметила огромную птицу с богатым оперением, гордо восседающую на толстой ветви высокого дерева.