— А этот господин, что держит в руке белый цветок — придворный поэт, господин Айокан. Сегодня он готовится прочесть нам одну из своих поэм. Однако, мне доводилось однажды слушать его стихи и, должен признаться, все они наполнены трагизмом. — Вон там, ближе всех к трону, почётное место господина Куитлауака, младшего брата Монтесумы, — продолжал воин-орла, — Говорят, он слаб здоровьем, и люди шепчутся, будто на место нового тлатоани изберут вовсе не его, а молодого, подающего надежды Куаутемока. Но грешно об этом говорить. Да даруют Боги нашему тлатоани долгих лет жизни. — А где же сам император? — полюбопытствовала сестра. — Поверь мне, Майя, когда здесь появится тлатоани, ты его ни с кем не перепутаешь, — лукаво подмигнул Тепилцин. Действительно, едва Монтесума вошёл в зал приёмов все разговоры мигом стихли. Он молча осмотрел присутствующих и с гордым царственным видом приблизился к своему почётному месту. Как и положено императору, он был одет в богато украшенный плащ цвета индиго, на его груди красовалось увесистое ожерелье из нефрита, а голову венчала огромная корона, выполненная из нескольких слоев перьев изумрудного цвета, расположенных полукругом и окантованных голубым оперением синей котинги с маленькими золотыми пластинами. Все гости склонили головы и никто не смел нарушить воцарившуюся тишину. Расположившись на золотом троне, покрытом шкурой ягуара, император громогласно произнёс: — Приветствую. — Долгого правления тебе, великий тлатоани, — хором ответили присутствующие. — На сегодняшний праздник я пригласил необычного гостя. Монтесума коротко кивнул слуге и тот быстро удалился. Через несколько минут в зал ввели пленного теуля. Гости с удивлением и даже некоторым ужасом рассматривали чужеземца и, коротко перешептываясь, провожали его взглядом. В этот раз пленник был одет в простую хлопковую тунику с геометрическим узором и классические ацтекские сандалии кактли. По приказу императора, бороду с его лица удалили и сейчас казалось, в зал вошёл совершенно другой человек. Майе было очень любопытно, как выглядит настоящий теуль и она, не скрывая интереса, внимательно рассматривала странного пришельца. Чужеземец был молод, кажется, чуть старше Тепилцина, хорошо сложен, обладал чёткими правильными чертами лица и буйными непослушными каштановыми кудрями. Несмотря на местный наряд, он был другим, совершенно непохожим на людей Анауака. Воины поставили чужака на колени перед императором. — Маленький Змей, — обратился Монтесума к пленнику, — ты говоришь на нашем языке? — Плохо, — с сильным акцентом ответил теуль. — Тем не менее, ты понимаешь мои слова. Голос императора отдавался эхом и, казалось, наполнял собой всё пространство. — Скажи мне, теуль, зачем твои собратья пришли в мои владения? Зачем убивают мой народ? — Мы не хотим войны, — монотонно отвечал пленник. — А чего же вы хотите? — Свободы. — Вы свободны убраться туда, откуда пришли, — хмыкнул тлатоани. По залу прокатился гогот. Император поднял перст и продолжил допрос: — Какому Богу ты служишь, Маленький Змей? — Верую в Господа Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли. Монтесума приподнял брови и, с подозрением глядя на чужеземца, поделился догадкой: — Полагаю, так в ваших землях вы зовёте великого Бога Кетцалькоатля. Как называется твоё государство? — Кастилия, — хриплый голос дрогнул при упоминании родных земель. — Твои собратья, что прибыли с тобой, все из твоего племени? — продолжал допрос тлатоани, — Тоже кастильтеки? — Да... Тоже. Пленник честно отвечал на вопросы императора, но никогда не добавлял обращение «господин» и в глазах его не было смирения. — Ну, что ж, Маленький Змей, присоединяйся к нашему празднеству. Ты увидишь как велик наш народ. И никто не посмеет сказать, что Монтесума Шокойоцин был непочтителен с сыном Кетцалькоатля. Испанца отвели на место, предназначенное исключительно для него, и многочисленная охрана безмолвной тенью нависла над его головой. Народ тут же оживился, гости принялись шептаться, обсуждать пленника, смаковать, и снисходительно посмеиваться. Вельможи пировали, весело обсуждая, как прекрасно бы смотрелся бледнолицый на вершине теокалли со вскрытой грудной клеткой, а благородные женщины хихикали, щебеча о внешних данных иноземного мужчины. Позже, прервав всеобщее веселье, на середину зала вышел Айокан и продекламировал своё стихотворение[2]: Все говорят, я угрюмый,Чиуатеотль, Угрюмый, и всё же влюблённый. Я, словно чили зелёный, Чиуатеотль, Жгучей тоской наделённый. О горе мне, Чиуатеотль! В твой прошлый и новый день. Мной восхищались, Чиуатеотль, А сегодня я и не тень. Все говорят, мне не больно, Чиуатеотль, Ведь слёзы мои не видны. Есть мёртвые, что не буянят, Чиуатеотль, Но муки их так сильны. О горе мне, Чиуатеотль! Чиуатеотль небес голубых. И пусть это стоит мне жизни, Чиуатеотль, я не перестану любить. Барабан сопровождал декламацию, то звуча тихо и размеренно, то ускоряясь мелкой дробью, подчёркивая волнение подобно биению сердца. Айокан придавал голосу трагичности, надрывно стеная о судьбе Чиуатеотль, хватаясь за голову и намеренно делая драматические паузы. Выступление поэта завораживало, очаровывало публику и, разумеется, оставило у совершенно неискушённой в поэзии Майоаксочитль неизгладимые впечатления. Солидарная с ней публика взорвалась одобрительными овациями. Неожиданно со своего места поднялся командир Текуантокатль. Благородный вельможа, разумеется, тоже был приглашён на праздник. Он подошёл к императору, почтительно поклонился и произнёс: — Великий тлатоани, позволь обратиться к Тепилцину, сыну благородного Эхекатля. Понимая о чём далее пойдёт речь, император ответил с ухмылкой: — Позволяю. Текуантокатль уверенным шагом подошёл к Тепилцину и спокойным будничным тоном спросил: — Помнишь ли ты, сын Эхекатля, что в долгу передо мной? — Помню, господин, — понурив голову ответил воин-орла. — Готов ли исполнить свой долг? — Готов. Моя судьба в твоих руках. Тепилцин выглядел спокойным, даже безмятежным. Но его сестра, не понимая, что происходит, смотрела на происходящее с явным недоумением. — Отныне ты будешь служить в моём отряде, а твоя сестра, Майоаксочитль, станет моей женой. Глаза Тепилцина блеснули яростью. Он был готов пожертвовать собой, но просьба командира застала его врасплох. Совладав с собой и не смея противиться, Тепилцин обратился к Текуантокатлю: — Моей судьбой ты волен распоряжаться, господин. Но судьба Майоаксочитль в руках нашего отца, вождя Эхекатля. Тебе следует обратиться к нему. — Позволение Эхекатля мне не требуется. Я получил благословение тлатоани и разрешение главного астролога Теночтитлана. — Я подтверждаю его слова, — заявил император. — В таком случае, я смиренно принимаю твою волю, господин, — стиснув зубы, процедил воин-орла. Публика снова взорвалась овациями, поздравляя благородного вельможу. Текуантокатль учтиво поклонился будущей супруге, равнодушно скользнув по ней взглядом, и затем вернулся на своё место. Майя стояла не шевелясь прямо и сдержанно. Сердце колотилось как бешеное, в голове пульсировало, она не понимала, что происходит, но изо всех сил старалась сохранять самообладание. Всё происходящее казалось наваждением. Дочь вождя бросила беглый взгляд на теуля, наблюдавшего за развернувшимся действием. Встретившись с ним глазами, девушка поспешно отвернулась, а про себя подумала: «Теперь я мало отличаюсь от пленённого чужеземца. Руки мои не связаны, но я чувствую, как тяжелы невидимые оковы. Неужели моя судьба вот так просто предрешена? Немыслимо!»