— Древний фараон? — Освободившись от смущения, Винси охотно принялся за обсуждение. — Он был бы совершенным Тутмосом Третьим, великим королём-воином. — Право, мистер Винси, вы можете представить, как Эмерсон появляется на публике, облачённый только в короткий килт и вышитый бисером воротник? Он скромный человек. И потом, Тутмос был ростом всего на несколько дюймов выше пяти футов[73]. — Он великолепно выглядел бы в доспехах. — Доспехи не так-то легко достать на рынке. Вам не удастся так легко задержать меня, мистер Винси! Мне пора! — Да и мне. Вдруг я тоже найду себе подходящий наряд. — Он взял руку, которую я ему протянула, грустно взглянул на импровизированную повязку и поднёс эту перевязанную руку к своим губам. * * * Эмерсон утверждал, что забыл о маскараде. Затем заявил, что никогда не соглашался его посещать. После того, как его отбросили с обеих этих позиций, он отступил на третью линию обороны, возражая против моего наряда. Начал со слов: — Если ты думаешь, что я намерен позволить своей жене появиться в подобном костюме… — и закончил: — Я умываю руки. Поступай, как знаешь. Ты всегда настоишь на своём. И я действительно была довольна своим выбором. Я отказалась от вариаций на тему древнеегипетского платья — массы неуместных нарядов для дам, которые надеются вообразить себя Клеопатрой, единственной королевой, известной праздному путешественнику. Я подумывала о Боадицее[74] или какой-нибудь другой видной защитнице прав женщин, но было не так-то просто подобрать костюм за ограниченное время, оставшееся в моём распоряжении. Одежда, в которую я в конце концов облачилась, была отнюдь не маскарадной. Она напоминала одежду обычных путешественников из «Шепарда», поскольку я решила сделать последний, смелый шаг в своей кампании за создание подходящего рабочего наряда для дам со склонностью к археологии. Мой первый опыт в Египте — преследование мумий и лазание вверх и вниз по скалам[75] — убедил меня, что от нижних юбок и тугих корсетов в подобных обстоятельствах одни неприятности. В течение многих лет мой рабочий костюм состоял из шлема, рубашки, сапог и турецких шальвар, или блумеров. Моё первое появление в подобном виде вызвало ужас, но, в конце концов, дамы согласились с заменой юбок на штаны для спортивных занятий. Они были намного удобнее юбок, но тоже имели некоторые недостатки. Я не забуду случай, когда не сумела защитить себя от нападения, потому что не смогла найти карман (и револьвер в нём) среди обильных складок ткани. Я всегда завидовала изобилию и доступности карманов у джентльменов. Мой пояс с инструментами — нож, водонепроницаемый контейнер для спичек и свечей, походный ящичек, тетрадь, карандаш и множество других полезных предметов — в какой-то мере заменял карманы, но грохот, который они производили при столкновении между собой, затрудняли возможность незаметно подкрадываться к подозреваемым, а острые края некоторых из них мешали стремительным объятиям, которые так по душе Эмерсону. Я не собиралась отказываться от chatelaine[76], как я его шутливо именовала, но карманы — большие карманы, множество карманов — позволили бы взять с собой ещё больше вещей. Костюм, вышедший из рук портнихи под моим руководством, был почти идентичен костюмам для стрельбы, которые джентльмены носили в течение многих лет. Повсюду были карманы — внутри куртки, на её верхней части, на полах и сзади. Она покрывала туловище и прилегающую область нижних конечностей. Под неё надевались никербокеры[77] мужского покроя (за исключением несколько большей полноты в верхней части) из соответствующей ткани. Они заправлялись в толстые зашнурованные сапоги. И когда я нахлобучила на голову шлем и упрятала под него волосы, то почувствовала, что являюсь точным портретом молодого джентльмена-исследователя. Сложив руки и склонив голову, Эмерсон наблюдал за процессом моего одевания с выражением, заставлявшим несколько усомниться в его реакции. Лёгкое дрожание губ могло быть попыткой скрыть как веселье, так и возмущение. Изящно повернувшись перед зеркалом, я обратилась к мужу через плечо: — Ну? Что скажешь? Губы Эмерсона приоткрылись. — Тебе нужны усы. — У меня есть. — Я вытащила их из нижнего левого кармана куртки и прижала под носом. Усы были рыжими. Я не смогла найти чёрных. После того, как Эмерсон наконец-то взял себя в руки, я попросила его снова оценить впечатление от моего наряда и серьёзно высказаться по этому поводу. По его просьбе я убрала усы — он утверждал, что с ними о серьёзности нечего и думать. Два-три раза обойдя меня вокруг, он кивнул: — Молодой джентльмен из тебя, Пибоди, не очень убедителен. Однако одежда весьма подходящая. Возможно, ты сможешь носить её на раскопках — она намного удобнее, чем проклятые блумеры. В них столько ярдов ткани, что я постоянно… — Нет времени, Эмерсон — прервала я, ускользая от руки, которую он протянул, чтобы выразить свою мысль. — Твой костюм висит в шкафу. С драматической торжественностью я распахнула двери гардероба. Во многих лавках на суке (рынке) продавались различные версии местных египетских халатов, пользовавшиеся популярностью у туристов. Мне пришлось какое-то время поискать, прежде чем я нашла ансамбль, который был не только полностью аутентичным, но и особенно подходящим для высокого роста и индивидуалистического характера Эмерсона. Хотя мой супруг и отрицает тот факт, что ему присущи тайная склонность к маскировке и определённый вкус к театральщине. Я решила, что костюм ему понравится — вышитая джубба[78] и тканый кафтан, украшенный золотом хезам (пояс, кушак) и широкие штаны, которые, возможно, носил принц туарегов[79] — тех исключительно мужественных и жестоких пустынных разбойников, которые известны своим отчаявшимся жертвам как «Забытые Богом». Другое их название — «Закутанные», из-за синих покрывал, обеспечивающих защиту от жары и песчаных бурь. Именно эта деталь сыграла решающую роль в выборе костюма, потому что она заменяла маску, которую, я уверена, Эмерсон ни за что бы не согласился носить. Головной убор, куфия[80], представлял из себя квадратик ткани, удерживавшийся с помощью верёвки. Он благопристойно обрамлял лицо, а вместе с покрывалом оставлял открытыми только глаза. Эмерсон молча изучал одежду. — Мы пойдём вместе, — весело заметила я. — Мои брюки и твои юбки. * * * Бальный зал был украшен в стиле Людовика XVI и отличался великолепной люстрой, чьи тысячи кристаллов отражали ослепительный блеск огней. Яркие и фантастические наряды гостей наполняли комнату всеми цветами радуги. В основном присутствовали древние египтяне, но некоторые из гостей оказались более изобретательны. Я видела японского самурая и епископа Восточной Церкви[81] в полном облачении, включая митру. Однако моё собственное платье вызвало множество комментариев. Я не испытывала недостатка в партнёрах, и когда кружилась по полу, почтительно поддерживаемая тем или иным джентльменом, то приходила в восторг от того, насколько аккуратно мне удавались энергичные шаги польки и шоттиша[82]. Эмерсон не танцует. Время от времени я мельком замечала, как он блуждает по периметру комнаты или разговаривает с кем-то, разделяющим его равнодушие к занятиям, предлагаемым Терпсихорой[83]. Затем я перестала его замечать и пришла к выводу, что ему стало скучно, и он удалился в поисках более подходящей компании. Я сидела в одной из маленьких ниш, заставленной растениями в горшках, отдыхая после затраченных усилий и беседуя с леди Нортон, когда он появился снова. — Ах, дорогой, вот ты где, — сказала я, бросая через плечо взгляд на высокую завуалированную фигуру. — Разреши представить тебе… Мне было позволено не произнести больше ни единого слова. Стальные руки вырвали меня из кресла. Задыхавшуюся, окутанную складками вздымавшейся ткани, меня стремительно несли прочь. Я слышала крики леди Нортон, а также удивлённые и обескураженные восклицания других гостей — путь моего похитителя пролегал через бальный зал прямо к двери. Но меня происходящее совсем не веселило. Эмерсон не был способен разыграть такой дурацкий трюк. И я ощутила, как только мужчина коснулся меня, что это — не мой муж. Он почувствовал напряжение моего тела и резкое изменение дыхания. Не снижая скорость, он изменил хватку, прижав моё лицо к своей груди, и складки ткани заглушили мой крик. Удивление и недоверие вызвали у меня слабость. Я не могла поверить происходящему. Может ли человек быть похищен из гостиницы «Шепард», на глазах у сотен свидетелей? Сама дерзость похищения обеспечила ему успех. Что ещё могла предположить аудитория, как не то, что мой супруг, чья эксцентричность общеизвестна, вошёл в роль изображаемого персонажа и решил действовать в соответствии со своим костюмом? Я слышала вопли какой-то идиотки: «Как романтично!» Мою борьбу посчитали частью игры, и сопротивление ослабло, когда я почти потеряла сознание от недостатка кислорода. Затем раздался голос — голос, известный всему Египту своей звучностью и слышимостью. Он возродил к жизни и вдохновил меня. Силы вновь вернулись ко мне, и я возобновила сопротивление. Хватка, державшая меня, ослабела. Я почувствовала, что лечу, рассекая воздух, вслепую протянула вперёд руки, готовясь к удару, который, я знала, должен последовать… И ударилась о твёрдую, но податливую, поверхность с силой, которая вышибла остатки воздуха из моих лёгких. Я вцепилась в человека, он с трудом вырвался из моих рук, а затем, опомнившись, схватил и удержал меня. Я открыла глаза. Мне не нужно было видеть, чтобы узнать, чьи руки держат меня в объятиях, но вид любимого лица, малинового от ярости, и глаз, пылавших, как сапфиры, полностью обессилили меня, лишив дара речи. Эмерсон глубоко и судорожно вздохнул. — Проклятье! — взревел он. — Тебя что, и на пять минут нельзя оставить, Пибоди? ГЛАВА 4 На самом деле ни одна женщина не хочет, чтобы мужчина похитил её. Она только хочет, чтобы у него возникло такое желание. — Почему ты не преследовал этого типа? — требовательно спросила я. Эмерсон захлопнул дверь спальни и бесцеремонно швырнул меня на кровать. Он принёс меня наверх на руках, тяжело дыша. Наши комнаты находились на третьем этаже, но мне показалось, что дыхание участилось от гнева, а не от усталости. Тон, в котором прозвучал ответ, ещё больше укрепил эту теорию. — Не задавай глупых вопросов, Пибоди! Он швырнул тебя прямо на меня, как тюк с бельём. Ты бы предпочла, чтобы я шлёпнулся на пол? Даже если бы я хранил хладнокровие, отреагировал бы чисто инстинктивно. К тому времени, как я оправился, он уже давно исчез. Я села и принялась расправлять растрёпанные волосы. Шлем потерялся где-то по пути. Я напомнила себе поискать его на следующий день — он был новым и очень дорогим. — Мои завуалированные упрёки несправедливы, Эмерсон. Я извиняюсь. Ему понадобилось не больше минуты, чтобы стать неузнаваемым, сбросив покрывало. Не точная копия твоего, но чрезвычайно похожа. — Черти бы побрали этот маскарадный наряд! — Эмерсон сорвал с себя халат, отбросил его в угол и стащил головной убор. Я вскрикнула: — У тебя на лице кровь! Подойди поближе и дай мне взглянуть. После короткого мужественного ворчания он согласился подвергнуть себя моему осмотру. (Ему нравится, когда вокруг него суетятся, но он отказывается признать этот факт.) Небольшой след крови на виске остался рядом с нежным пятном, которое, несомненно, к утру превратится в фиолетовый кровоподтёк. — Что с тобой, к дьяволу, случилось? — спросила я. Эмерсон вытянулся на кровати. — Так, небольшое приключение. Или ты считаешь, что Божественное Наставление прислало меня на помощь в самый подходящий момент? — Я могу поверить в Божественное Наставление, дорогой. Разве ты не всегда рядом со мной, когда угрожает опасность? Наклонившись к нему, я прижалась губами к ране. Эмерсон охнул. — Что случилось? — Я вышел немного покурить и поболтать о чём-нибудь более интеллектуальном, — объяснил Эмерсон. — Из отеля? — Никто в отеле — за исключением тебя, дорогая — не способен на разумную беседу. Я думал, что неподалёку слоняются Абдул или Али. Но, когда я безмятежно прогуливался по саду, на меня напали трое мужчин. — Трое? И только-то? Эмерсон нахмурился: