— Найдены только фрагменты его саркофага, ни один из них не мог принадлежать ей. Если Нефертити умерла до мужа… — Никто не знает, когда она умерла, — ответила я. — Если она пережила царствование Тутанхамона, то могла отправиться с мужем в Фивы и быть похороненной… — Да, да, — нетерпеливо прервал Эмерсон. — Всё это — праздные размышления. Но именно вы сообщили мне, что в последние годы на рынке антиквариата появились предметы, где обозначено её имя, и что ходят слухи о феллахах, которые несли золотой гроб через высокогорную пустыню за Долиной Царей. (В действительности это рассказал ему Чарли в надежде отвлечь его от вечерней инквизиции с помощью археологических сплетен. Попытка не удалась). — Такие слухи ходят по всему Египту, — бросил Сайрус, но, вопреки пренебрежительному тону, в глазах зажёгся свет пробудившегося интереса. Для человека с таким романтическим темпераментом, как у Сайруса, не могло существовать более захватывающего открытия, чем место последнего упокоения прелестной жены фараона-еретика. — Конечно, — согласился Эмерсон. — И я не верил в золотой гроб. Такой уникальный объект не мог быть продан, не оставив признаков своего прохождения сквозь грязный мир торговцев и коллекционеров. Но обратите внимание на главное слово — «золотой». Любой артефакт, сделанный из золота или покрытый им, может запустить мельничные колёса сплетен, а их обычное действие — возникновение преувеличений. Ещё более значительным является появление подобных объектов на рынке антиквариата. Если вы помните, это случилось, например, когда Масперо прибрал к рукам тайник королевских мумий в 1883 году. Жители Эль-Гурны[168], которые нашли этот тайник, начали продавать предметы из него, и имена на этих предметах указывали, что они, должно быть, взяты из могилы, неизвестной археологам. — Да, но… — начала я. — Для меня — никаких «но», МИСС Пибоди. В королевском вади есть и другие гробницы. Некоторые из них известны мне уже много лет, и я уверен, что существуют другие. Да и сама королевская гробница не была должным образом исследована — имеются проходы и комнаты, которые ещё не обнаружены. Некоторые из уже существующих кажутся странно неполными. Проклятье, Эхнатон тринадцать лет своего пребывания в Амарне готовил себе гробницу. Он должен был заняться этим в первую очередь. На пограничных стелах высечены упоминания о его намерении, так что… — Эти же надписи предполагают, что королева разделила гробницу с мужем, — перебила я. — «Построят мне гробницу на восточной горе, моё захоронение будет там… и погребение Великой королевской жены Нефертити будет там»… — Да, но слово «там» относится к самой гробнице или к восточной горе? — Эмерсон наклонился вперёд, его глаза блестели от радости спора, или, я бы сказала, научной дискуссии. — Далее в надписи говорится: «Если она (Нефертити, то есть) умрёт в любом городе на севере, юге, западе или востоке, её принесут и похоронят в Ахетатоне». Там не сказано — «в моей гробнице в Ахетатоне»… — И не нужно было говорить об этом, учитывая контекст. Он имел в виду… — Да успокоитесь вы оба? — возопил Сайрус. Его бородка дрожала от попыток сжать зубы. — Этот человек мёртв уже более трёх тысяч лет, и, как бы то ни было, его истинные намерения не означают проклятия. Я хочу знать: где находятся эти другие гробницы, о которых вы говорили, и почему… э-э… чёрт вас возьми, вы не раскапывали их? — Вам известны мои методы, Вандергельт, — ответил Эмерсон. — По крайней мере, вы так заявляете. Я никогда не начинал раскопки, если не могу закончить работу без отсрочки. Открытие участка или гробницы привлекает внимание воров или других археологов, чья деятельность не менее разрушительна. У меня есть знания или сильные подозрения насчёт шести других участков… Он позволил словам повиснуть в воздухе. Затем безапелляционно заявил: — Мы извиняем вас, Чарльз и Рене. Без сомнения, до обеда вы желаете освежиться. Двое мужчин не могут изобразить массовое паническое бегство, но они честно попытались. Эмерсон потянулся за трубкой и обсыпал табаком все бумаги. Как только дверь закрылась, он уронил: — Надеюсь, вы не возражаете против моего избавления от ваших сотрудников, Вандергельт? — Мои возражения не принесли бы никакого результата, — ответил Сайрус. — Но, кажется, я вижу, к чему вы клоните, и чем меньше эти двое простодушных знают, тем лучше. Вы подозреваете, что Винси попытается узнать ваше мнение об этих неисследованных гробницах? — Глупости! — воскликнула я. — Мы точно знаем, что нужно Винси, и это не имеет никакого отношения к… — Могу ли я напомнить вам, — раскатисто промурлыкал Эмерсон, что обычно возвещало особенно уничижительное замечание, — что джентльмен спросил меня, а не вас? — Не нужно мне напоминать — я уже увидела результат его вопроса, — огрызнулась я. — Но могу ли я напомнить вам, что вы не посчитали нужным посвятить в подробности ни меня, ни Сайруса? О чём, к дьяволу, ему спрашивать вас? — Мой разум был слегка повреждён, — прибегнул Эмерсон к одному из тех приводящих в ярость трюков, с помощью которых мужчины избегают прямого ответа. — Детали ускользают от меня. — Да неужели?! — воскликнула я. — Ну вот что, Эмерсон… — Не стоит тратить время, дорогая моя, — произнёс Сайрус под издевательскую улыбку Эмерсона, адресованную мне. — Давайте вернёмся к вопросу о гробницах в королевском вади. Я считаю, что в этом сезоне вашей истинной целью являются они. Так какой же смысл возиться с этой кирпичной кладкой в долине? Эмерсон широко открыл глаза. — Ну почему же? Я собираюсь заняться и тем, и другим, а также скопировать пограничные стелы. Мы начнём в долине, как я уже говорил. — Поднявшись, он потянулся, будто большая кошка. — Я должен переодеться к ужину. Уверен, МИСС Пибоди, что вы намереваетесь сделать то же самое, ибо ваша одежда больше подходит для будуара, нежели для обеденного стола. Следует соблюдать приличия, знаете ли… Он ушёл. Мы с Сайрусом молча смотрели друг на друга. Его обычно каменное лицо было мягким из-за сочувствия, которое он не осмеливался выразить вслух, и поскольку я не испытывала желания услышать сочувственные слова, то не собиралась поощрять его к высказываниям. — Чтоб ему провалиться, — любезно произнесла я. — Вы же понимаете — он что-то замышляет. — О, да. Ум Эмерсона — открытая книга для меня. Его память может пострадать, но характер совершенно не изменился. — И как вы намерены поступить? — Как и всегда, когда это возможно — буду следовать советам, изложенным в Писании. «Довлеет дневи злоба его»[169] — на мой взгляд, одно из самых мудрых изречений в этой замечательной Книге. Я подумаю о сумасшедших планах Эмерсона, когда он попытается воплотить их в жизнь. Кто знает, что может произойти до того времени? А теперь, с вашего разрешения… — Вы собираетесь переодеться? — спросил Сайрус. Я улыбнулась. — Конечно же, нет. * * * Я оставила нашу незваную гостью в одиночестве, так как она намекнула, что не считает мою компанию желательной. Насколько мне известно, она не выходила из своей комнаты. Ей принесли пищу отдельно, и Сайрус настоял, чтобы ночью её дверь была заперта. Но тем же вечером я решила, что серьёзную беседу с молодой женщиной нельзя отложить. Я надеялась, что Эмерсон сам захочет расспросить её, но увидела, что он об этом и не думал. Теперь его намерения стали вполне ясны. С того момента, как он заявил во весь голос, что намерен игнорировать Винси, если тот не попытается вмешаться, я заподозрила, что это заявление — неприкрытая ложь. «Если он вернётся, я с ним разберусь» — вот уж действительно! Он ожидал, что Винси «вернётся», он решительно намерен «разобраться с ним», и для того, чтобы ускорить конфронтацию, решил оставить безопасную дахабию и отправиться куда-то в пустыню — изображая привязанного козла, как приманку для тигра, в надежде, что Винси совершит новое нападение. Мне также было ясно, что Эмерсон по-прежнему скептически относился к Затерянному Оазису. (И должна признать, что сама усомнилась бы в этой истории, если бы лично не оказалась там.) Отсюда и ссылки на скрытые гробницы и сокровища Нефертити. Он использовал малейшую возможность заинтриговать противника и вынудить его атаковать. Он хотел действовать самостоятельно, в одиночестве, упрямо, не советуясь ни с кем из нас и не удостаивая нас своим доверием. Мне не оставалось иного выбора — приходилось действовать точно так же. А поскольку я была осведомлена о фактах, которые Эмерсон не знал или не хотел признавать, бремя, как обычно, легло на мои плечи. Берта сидела у открытого окна. Холодный ночной ветерок шевелил муслиновые занавески. Одна лампа горела у кровати. В её свете я увидела, что на Берте был один из халатов, которые я купила на деревенском базаре. Он был чёрным — только молодые незамужние девушки носили цветные халаты — но, в отличие от предыдущего, чистым и неношеным. Она была похожа на гигантского ворона, съёжившегося при приближении бури. Повернувшись ко мне, она отняла руку от лица, по-прежнему закрытого вуалью. — Почему ты считаешь нужным скрывать от меня своё лицо? — спросила я, садясь в кресло рядом с ней. — Это неприятное зрелище. — До сих пор? Отёк уже должен исчезнуть. Позволь мне взглянуть. — Мне не нужна твоя медицина, Ситт Хаким. Только время — если мне будет позволено иметь его. — Чтобы твоё лицо исцелилось — да. А для всего остального — нет. Нет, пока жизнь Отца Проклятий всё ещё в опасности. — И твоя, Ситт Хаким. — В её голосе звучала странная нотка — словно она улыбалась, когда произносила эти слова. — Да, очевидно. Берта, — я по-прежнему спотыкалась на этом неподобающем имени, — мы оставили тебя в покое, чтобы ты отдохнула и восстановила здоровье. Теперь настало время доказать свою искренность. Мистер Вандергельт считает, что тебя прислали сюда шпионить за нами. — Я клянусь тебе… — Милая моя девочка, ты говоришь не с каким-то доверчивым мужчиной, а с другой женщиной. У меня есть веские причины, неизвестные мистеру Вандергельту, верить в твои благие намерения, но ради самой себя, равно как и нас, ты должна активнее помогать мне. — Чего вы ещё от меня хотите? Я рассказала тебе всё, что знаю. — Ты не рассказала ничего. Мне нужны даты, имена, адреса, факты. Мы узнали — не благодаря тебе! — личность человека, который был твоим господином и мучителем. Тебе известно его истинное имя — Винси, или ты знаешь его только под именем Шланге, которое он использовал в Луксоре? Вы были в Каире вместе с ним? Когда он отправился в Луксор? Куда он делся после того, как сбежал с виллы? Где он сейчас? Я принесла карандаш и блокнот. По тому, как она отреагировала на мои вопросы, у меня сложилось впечатление, что её не впервые подвергают официальному допросу, но отвечала она с достаточной готовностью. Эти ответы подтвердили то, что я и так подозревала, но были малопригодны для планирования будущей стратегии. — Неужели молот, вбивающий гвозди в кусок дерева, знает план дома? — горько спросила она. — Я была недостаточно хороша для того, чтобы разделить с ним квартиру в Каире. Он всегда называл себя Шланге, я не знаю его ни под каким другим именем. Он приходил ко мне домой, когда ему было угодно… В Луксоре я жила на вилле, это правда. В этом городе его не знали, его репутация не была замарана моим присутствием, и он нуждался в моей помощи, чтобы сломить Отца Проклятий. Той ночью, сбежав, я поспешила домой, и уже упаковывала одежду, когда он появился и заставил меня идти с ним. Мне пришлось бросить все вещи, мои драгоценности, мои деньги! Мы пробыли неделю в дешёвой луксорской гостинице. Когда он изредка выходил, то запирал меня в комнате. Я не могла выйти: мне нечего было носить, кроме одежды, похожей на твою, и я не осмеливалась появляться в таком виде на улицах Луксора. — Ты говоришь — неделя. Но когда ты появилась у нас, синяки были свежими. Он не сразу стал распускать руки? Вуаль задрожала, как будто губы под ней сжались. — Не чаще, чем обычно. По-моему, он выжидал, сможет ли профессор выздороветь, и собирался узнать, что вы намерены делать дальше. Однажды, вернувшись, он принёс одежду, которую ты видела, и приказал мне надеть её. Той же ночью мы уехали… — Куда? — Разве носильщику сообщают, куда направляется багаж? Он был очень зол. Он что-то пронюхал — нет, не спрашивай меня, что, откуда мне знать? — и обезумел от этого. Он изрыгал гнусные проклятия, угрозы и крайнее недовольство теми, из-за кого потерпел провал. Но никого из его сообщников, кем бы они ни были, рядом не оказалось. А я была рядом. Ну и вот… — Да, понятно. — Известием, побудившим Винси к насилию, очевидно, явилась неудачная попытка похищения Рамзеса и Нефрет в Англии. Примерно тогда до меня и дошло письмо Рамзеса. — Как же тебе удалось скрыться? — спросила я. — В ту ночь он крепко заснул, — ответила она. — А убранство, которое он принёс, стало той самой маскировкой, которую я бы выбрала сама. В чёрном одеянии и под покрывалом я похожа на любую женщину Луксора. Он думал, что у меня никогда не хватит желания или мужества покинуть его, но страх, когда я дошла до предела, придал мне храбрости. Той ночью я осознала то, в чём ранее боялась признаться себе: однажды он убьёт меня — то ли в порыве ярости, то ли заподозрив в предательстве. Она говорила со страстью и видимой искренностью, что не могло не вызвать сочувствия у слушателя. Да и сама история тоже выглядела вполне рационально. Я немного подождала, чтобы женщина успокоилась, потому что её голос стал хриплым и дрожащим от воспоминаний о пережитом ужасе. — Не похоже, что ты в состоянии действительно причинить ему вред своим предательством, — протянула я. — Ты не знаешь, ни куда он собирался отправиться, ни что он намеревался предпринять. Можешь хотя бы описать кого-нибудь из его друзей или сообщников? — Только людей, которых он нанял в Луксоре. Но они тоже не могли его предать, они не знали его настоящего имени — только то, под которым он снимал виллу. — Шланге, — пробормотала я. — Интересно, почему… Ладно. Итак, это всё, что ты можешь мне рассказать? Она яростно кивнула. — Ты веришь мне? Ты не бросишь меня, беззащитную и одинокую? — Надеюсь, ты не намерена оскорбить меня, — спокойно ответила я. — Но если ты воображаешь, что я способна предать даже врага на смерть или пытки, то явно незнакома с моральным кодексом, которым руководствуются англичане. Благородные принципы христианской веры требуют, чтобы мы прощали наших врагов. И этого вероучения придерживаемся мы все. По крайней мере, — поправилась я, вспомнив неортодоксальные взгляды Эмерсона на организованную религию, — большинство из нас. — Ты права, — пробормотала она, смиренно склонив голову. — Он не оставит меня.