У Сайруса отвисла челюсть. — Один, два, три… Двенадцать человек, жаждущих крови Эмерсона? Похоже, он явно не терял времени зря? — Список может быть неполным, — призналась я. — Эмерсон не терял времени зря ещё до того, как я повстречалась с ним, а с тех пор не перестают появляться очередные кандидаты. Это те, кто известен мне лично. О, постойте — я забыла мистера Винси. Так что в итоге — тринадцать. — Надеюсь, вы не суеверны, — пробормотал Сайрус. — Я? — беспечно рассмеялась я. — В любом случае это число бессмысленно. Велика вероятность того, что некоторые из этих людей мертвы или заключены в тюрьму. Альберто, — я аккуратно начертила после имени вопросительный знак — Альберто, несомненно, сидит в тюрьме. Обычно я навещала его, когда проезжала через Каир, но за последние несколько лет отказалась от этой привычки[182]. Хабиб — вы помните Хабиба… — О, да. Он не раз пытался разбить голову моему старому приятелю[183]. — Он уже несколько лет назад выглядел достаточно скверно. Может быть, уже умер. Но крайне важно, чтобы мы попытались обнаружить нынешнее местонахождение этих людей. Если кто-то недавно был освобождён из тюрьмы или внезапно исчез из своих обычных прибежищ… — От спроса вреда не будет, — согласился Сайрус. Его явно не убедили мои рассуждения, основанные, признаю, на достаточно слабых доказательствах. Я ощущала, что моё природное чутьё на преступные деяния гораздо надёжнее, чем логика, но чувствовала, что этот аргумент окажет на Сайруса не большее влияние, чем на Эмерсона, хотя Сайрус и высказывал свои оговорки более дипломатично. Сайрус, нахмурив брови, провёл пальцем по списку. Он не остановился на том имени, которое, как я опасалась, могло вызвать болезненные воспоминания, а я, разумеется, была достаточно тактична, чтобы промолчать[184]. — Реджинальд Фортрайт, — прочёл Сайрус. — Племянник старого Уилли, тот, о котором писали все газеты? Храбро пожертвовал своей молодой жизнью в поисках дяди? Я думал, что он мёртв. — Исчез в пустыне, — поправила я. — Однако, я считаю маловероятной его причастность. Во-первых, он знает… Нет, больше ничего не скажу. Кроме того, у Тарека… Хватит. Я сказала всё, что могла. — У ваших знакомых такие необычные имена, — пробормотал Сайрус. — Черити Джонс, Ахмет-«Вошь»[185]… Сети? Я думал, что он тоже мёртв[186]. — Вы решили пошутить, — понимающе улыбнулась я. — Имя не имеет отношения к фараону, который действительно умер несколько тысяч лет назад. Но разве вам никогда не приходилось слышать это имя в современном контексте, Сайрус? Возможно, вам больше известно его прозвище — «Гений Преступлений»? — Не могу сказать, что да, — ответил Сайрус, поднимая брови. — Звучит скорее, как имя персонажа десятицентового романа[187]. Впрочем — постойте, я слышал это имя от Жака де Моргана, бывшего директора Ведомства Древностей. Но в тот вечер он осушал один бокал за другим и, кроме того, утверждал, что ваш сын одержим афритом[188], поэтому, когда он начал болтать о «гениях преступлений», я как-то не обратил на это внимания. — Сети — не африт, хотя и обладает некоторыми его чертами характера, — объяснила я. — В течение многих лет он контролировал чёрный рынок антиквариата в Египте. Безымянный, за исключением своих noms de guerre[189], мастер маскировки, чьё истинное лицо никто не видел, настоящий гений преступного мира… — О, действительно, — согласился Сайрус. — Да, действительно. Он, без сомнения, самый грозный из наших старых врагов, и логика заставляет считать его наиболее вероятным подозреваемым. Он замечательно разбирается в египтологии. Он руководит огромной преступной организацией. Его интеллект чрезвычайно высок и поэтичен; поиски «Затерянного Оазиса» — именно то, что воспламенило бы его воображение. И у него есть… особая причина враждовать с моим мужем[190]. — Не только самый вероятный подозреваемый, — медленно произнёс Сайрус, — но опережающий прочих на десять фарлонгов[191]. — Надеюсь, что нет, потому что наш шанс найти его равен почти нулю. Мы можем выследить всех остальных, но не Сети. Кроме того… — Да? — Не имеет значения, — пробормотала я. — По крайней мере, так говорил Эмерсон, и, возможно, он прав. Я не хочу, чтобы Эмерсон увидел этот список, Сайрус. — Не страшно, если он не помнит никого из них. Это останется между вами и мной, Амелия. — Лицо Сайруса отражало удовольствие оттого, что он смог помочь мне. — Мы пустим власти по следу этих дам и джентльменов. И можем сразу начать с наивысшего уровня: если вы дадите мне копию списка, я отправлю телеграмму британскому генеральному консулу, сэру Ивлину Барингу, с которым немного знаком. Он самый могущественный человек в Египте и… — Я хорошо его знаю, Сайрус. Он дружил с моим отцом и всегда был очень любезен. Я уже написала ему письмо, этот способ общения кажется мне лучшим, так как ситуация достаточно сложная и требует объяснений. Селим или Али могут сесть на поезд завтра и передать письмо лично в руки. — Моя дорогая, вы, как обычно, всегда на высоте. Но я надеюсь, что вы не будете возражать, если и я наведу некоторые справки? — Вы очень добры. — А для чего же нужны друзья? — удивился Сайрус. Я приняла его приглашение вернуться на палубу. Ночь была тихой и спокойной, над головой пылали сверкающие звёзды Египта. Но как я ни старалась дать волю своим чувствам в обстановке, которая никогда раньше не вдохновляла и не успокаивала меня, пусть даже шаги моего компаньона замедлялись, чтобы соответствовать моим, а его дружеское молчание отвечало моему настроению — попытка была обречена на провал. Как я могла забыться в магии ночи, если рядом со мной шёл не Эмерсон, а кто-то иной? Вскоре я объявила о желании удалиться к себе и ласково пожелала Сайрусу спокойной ночи. По дороге к себе я остановилась у дверей Эмерсона, подумав, что ему может понадобиться лекарство для сна. Но в комнате его не было. На мой стук никто не ответил. Я колебалась, проклиная странные обстоятельства, препятствовавшие мне следовать предписаниям долга и привязанности. Я боялась рисковать без его разрешения, но не могла уйти, не убедившись в том, что он не находится без сознания, или же стойкость не позволяет ему выразить боль. Подслушивание — презренный поступок, до которого я никогда не опустилась бы. Бахрома моей шали каким-то образом попала в дверные петли. Бахрома была очень длинной и шелковистой, и требовалось время, чтобы распутать её, не разрывая нити. Я трудилась и одновременно прислушивалась, не раздаются ли храп или стон. Но ответом была только тишина. Что-то толкнулось в моё колено. С приглушённым возгласом удивления я повернулась и увидела, как Анубис сидит на моей юбке, прислонив ко мне голову. Рядом с кошкой стояла пара ног в туземных шлёпанцах с загнутыми носками. Но ноги принадлежали не египтянину. Я знала, чьи они — как знала и каждый дюйм этой анатомии. Эмерсон остановился, скрестив руки на груди и приподняв брови. Он был облачён в свободную египетскую одежду. — Где вы были? — воскликнула я; удивление преодолело осознание того, что подобный вопрос мог вызвать лишь саркастический и бесполезный ответ. — Снаружи, — ответил Эмерсон. — А теперь собираюсь войти внутрь, если сумею настоять, чтобы вы ушли с моего пути. — Конечно, — отступила я назад. — Спокойной ночи, — сказал Эмерсон, открывая дверь. Он вошёл — кот опередил его — и захлопнул дверь прежде, чем я успела ответить, но не раньше, чем я заметила, что повязка, покрывавшая половину его лица, теперь сведена к пятну размером всего в три дюйма. Это было сделано очень аккуратно, поэтому я поняла, что Эмерсон тут ни при чём. Для такой манипуляции необходимы тонкие, ловкие пальцы. Наш посланник ушёл до рассвета, чтобы сесть на каирский поезд. Сайрус предложил нам отправить вместо Селима одного из своих слуг, и я с удовольствием согласилась. Пока Эмерсон осуществлял свои планы в вади, мне требовался каждый человек, преданный ему. Когда мы собрались за завтраком, я изучила своих спутников с точки зрения подбора сил. Лица Чарльза и Рене вызывали некоторую озабоченность — сочетание запавших глаз и слабых улыбок было крайне подозрительно. Однако у юности запас сил велик, и я не сомневалась, что оба будут реагировать на мои приказы с энергией и рвением. Я ещё не привыкла видеть Сайруса без бородки, но одобрила эту перемену; я всегда считала бороду особенно смешной формой лицевых украшений. Как и всегда, он выглядел свежим и бдительным. Нужно ли упоминать, что мои глаза чуть ли не постоянно задерживались на лице Эмерсона? Приятно было наблюдать, что утром он побрился; я ожидала, что он снова начнёт отпускать бороду, чтобы позлить меня. Видимая, неглубокая часть ножевой раны заживала хорошо. Одна длинная полоска липкого пластыря украшала благородную кривую носа, но расщелина в подбородке воочию предстала моим восхищённым глазам. Как и рот. Когда Эмерсон поймал мой взгляд, углы рта сжались в выражении, вызвавшем ужасные предчувствия, но он не произнёс ни слова. У меня не имелось доказательств того, что он был с Бертой. Я не спросила. Предпочла не спрашивать. Когда она присоединилась к нам на палубе, я заметила лёгкие отличия в её одежде. Халат был тем же благоразумно чёрным, но завеса теперь покрывала лишь нижнюю часть лица — лёгкая, почти прозрачная ткань, сквозь которую виднелись округлые контуры щёк и тонкий, изящный нос. Отёк практически исчез, а тёмные глаза с длинными ресницами были ясны, хотя она всё время скромно опускала их вниз. Некоторые авторитеты утверждают, что обаяние полускрытого — самое соблазнительное. Завуалированные прелести Берты, несомненно, оказали сильное влияние на Рене (французские джентльмены особенно восприимчивы, по словам тех же авторитетов.) Её грустная история пробудила его рыцарские инстинкты, и несколько раз он обращался к ней, чтобы поддержать под руку или утешить дружеским приветствием. Когда мы поднялись по тропе с берега реки, я увидела, что он шёл рядом с ней, забрав у неё узел, который она взяла с собой. Я начала испытывать определённую симпатию к взглядам Эмерсона на женщин в археологических экспедициях. С Бертой следовало что-то предпринять. Даже если бы она была жертвой, а не шпионом, то вполне могла вскружить головы обоим юношам, возбудив в них взаимную вражду и снизив эффективность их работы. Когда мы оставили позади возделываемые поля и отправились по пустынной тропе, я увидел дым, предвещающий приближение парохода. Не все из них останавливались у Амарны, но этот явно собирался. — Чёрт возьми, — заявила я шагавшему рядом со мной Сайрусу. — Эмерсон сейчас не в самом лучшем настроении, а туристы скверно влияют на него. Надеюсь, что эти посетители оставят нас в покое. — Они пробудут здесь не дольше, чем требуется для того, чтобы увидеть мозаичный пол, обнаруженный мистером Питри, — заверил Сайрус. — Так похоже на Питри — оставить рисунок открытым и выставленным напоказ туристам и прочим вандалам, — критически заметила я. — После того, как красивейшую часть пола разрушили, мы попытались прикрыть или спрятать найденные куски. Это единственный правильный способ. — Сайрус беспрекословно согласился со мной. Я следила за пароходом, чьё местоположение легко определялось дымом из труб. Ни один из «проклятых туристов» не приблизился к нам. Через несколько часов неподвижная колонна дрогнула и отошла, и я выбросила корабль из головы. Я не предполагала, что среди пассажиров окажется Кевин; он приедет самым быстрым транспортом — вероятно, поездом. Но Винси — коварный, дьявольский противник — мог бы использовать маловероятное средство передвижения именно из-за его маловероятности. Эмерсон поставил всю команду на работу в дом мастера, оставив меня с Али просеивать и очищать последние несколько дюймов, покрытых обломками. Именно здесь обнаружили мелкие предметы, так что работу следовало выполнять медленно и осторожно. Некоторые из предметов, особенно из стекловидного фаянса, были очень хрупкими; другие — например, ожерелья из бисера — всё ещё сохраняли первоначальный рисунок, хотя нить сгнила. Подобным образом Эмерсон продемонстрировал свою возросшую уверенность в моём мастерстве, поручив мне такую сложную задачу, и уверена, что могу без лишней скромности сказать: его доверие вполне заслуженно. Стены, окружавшие комнату, где я работала, поднимались в высоту на метр, а то и больше, поэтому я не видела, что происходит в юго-западном углу участка. Но могла слышать. Большинство замечаний принадлежали Эмерсону, были переполнены сквернословием, и в основном направлены против Абдуллы. Наш преданный реис следовал за Эмерсоном, как тень, и резко передвигавшийся Эмерсон постоянно натыкался на него. Именно Абдулла первым увидел приближавшихся людей. Его крик: «Ситт Хаким!» — заставил меня мгновенно вскочить, а жестикуляция направила мой взор на фигуры, вызвавшие предупреждающий возглас. Их было двое, оба — в европейской одежде. Невысокий толстяк отстал из-за размашистых шагов спутника. Тропический шлем покрывал его волосы и смазывал черты лица, но нечто при виде этого высокого стройного тела заставило мои чувства тревожно затрепетать. Перебравшись через стену, я бросилась перехватить Абдуллу, который направлялся ко вновь прибывшим с длинным ножом в руке. — Подожди, — сказала я, схватив его за руку, чтобы придать бо́льшую силу приказу. — И успокойся. Их только двое, и они не шли бы так открыто, если… Крик Абдуллы и внезапное движение — не мужчин передо мной, а сзади меня — прервали мою речь. Абдулла боролся, пытаясь освободить руку от моей хватки. — Позвольте мне убить его, ситт, — выдохнул он. — Это демон, африт, я же говорил! Смотрите — он приветствует своего хозяина. Кот спрыгнул со стены, где спал под солнечным светом, и подбежал к человеку; тот наклонился, чтобы поздороваться с ним. Анубис тёрся головой о его руку, но, когда человек поднял его, он вывернулся и уселся в нескольких футах поодаль. Я потянулась за пистолетом. — Стой смирно, Абдулла, — приказала я. — Из-за резкого движения ты можешь попасть под огонь. — Отличный совет, — съехидничал голос позади меня. — Хотя единственное безопасное место — равнина за большой скалой. Уберите пистолет, Пибоди, пока вы кого-нибудь не подстрелили. — Я подстрелю любого, если он даст мне хоть малейшее основание. Что, к дьяволу, это означает? Почему он так спокойно направляется к нам? Вы ведь узнали его, верно? — Конечно, — ответил Эмерсон. — И прошу вас не стрелять в него, пока мы не услышим, что он скажет. Мне очень любопытно. Сайрус и остальные окружили нас. — Мне тоже, — произнёс Сайрус. Его голос был спокойным и невыразительным, глаза — сужены, рука — в кармане. — Позвольте ему высказаться, Амелия. Я держу его на мушке. — И я тоже, — подтвердила я, целясь в центр груди Винси. Он остановился в десяти футах от нас, протянув пустые руки. — Я безоружен, — тихо сказал он. — Можете обыскать меня, если хотите. Только позвольте мне говорить — рассеять заблуждения, которые по понятным причинам, овладели вами. Я узнал о них только несколько дней назад, и с тех пор непрерывно собирал доказательства, которые подтвердят, что я не тот, кем вы меня считаете. — Невозможно! — воскликнула я. — Я видела вас собственными глазами. — Вы не могли меня видеть. Я был в Дамаске, как и говорил вам. И привёл с собой моё алиби.