*** Наши жизни переплетались, будто виноградные лозы — и я более всего желала, чтобы в свое время они принесли добрые плоды. Несколько дней я гостила в замке, где вырос Аларик. И надо признать, это было весьма приятно. Жизнь Гранатового дома лишена жеманства, чопорности, однако во всем чувствовалась дисциплина и размеренность. Я с удовольствием заметила, что все относились к королевской семье с великим почтением. Наверняка, они мудро правят своими землями, подумалось мне. Замок не был велик, но кажется, мог спокойно служить надежной защитой во время военных действий. Но самым серьезным оружием были отнюдь не крепкие каменные стены, сторожевые башни и нефы, созданные будто исключительно для того, чтобы воины-мечники могли затаиться и напасть на врага внезапно. Нет. Даже я, находясь под защитой Аларика и в силу наших чувств являющаяся одним целым с принцем, не могла ступить босой ногой на пол моей спальни — боль и тоска, будто острые шипы, раздирали тело, лишая воздуха. Прикосновение к стенам туманило взор алой пеленой ярости — и ничего не хотелось более, кроме как ощутить восхитительный вкус крови и плоти. Своих собственных крови и плоти, разумеется. Нежные фрезии в обманном саду убаюкают нежным ароматом, что осядет на веках — и не проснешься уже никогда. Жутко вообразить, что же ожидает незваного гостя. Магия дроу совершенно естественна, гармонична строгой красоте этого мира. Лукава и жестока, будто шелковая петля, и тем напоминает магию Танаиса. Пространство было еще неизученным мною, но довольно комфортным. Высокие стрельчатые своды, тяжелые бархатные портьеры (мне нравится, когда окна закрыты) и мебель темного дерева. Кожа и мех. Фиолетовый, черный, глубокий зеленый и синий. Мягкие ковры, скрадывающие звук шагов. Малахит и хризопраз. Мускус, кипарис и бергамот. Холодное оружие — лелеемое, тщательно начищенное. Только прикоснись — и на пальце вспухает багровая пряная капля. На гобеленах — подвиги давно умерших героев. Застывшая история. Захватывающе, великолепно, но на данный момент меня больше интересовали ныне живущие. К примеру, два близких единомышленника принца: Ссешес Риан и Камео Сианти. Они оба посвятили себя служению своему народу: один — воинскому, второй же — религиозному. У одного — ядовитая зелень глаз, коротко остриженные черные волосы и улыбка, что полностью преображает его лицо, заставляя поверить, что генерал способен хоть что-то чувствовать. Второй беловолос. Его речь плавная, как может быть плавным замах плети. Ссешес вежлив столь безупречно, что это кажется игрой. — Ничто не подготовило меня к созерцанию вашей красоты. Он спокоен и честен. А вот у жреца, кажется, имеются весьма любопытные тайны. Не зря ведь этот разговор наедине. В библиотеке — лишь мы одни, а за окном — сумерки, лиловые, будто черничное варенье. — Вы влюблены, мисс Лидия? — спрашивает мужчина, предлагая мне запеченное в карамели яблоко. Теплый аромат щекочет ноздри. — Почему вас это интересует? — десертное блюдце я отставила в сторону. Несколько прядей его волос свиты жгутами, и в них вплетены шнуры с привязанными к ним когтями диких животных и птиц. Разномастные глаза — карий, почти в черноту, и бирюза. Темно-синяя замша туники и три ровных линии шрамов на щеке. Бледные губы. — Не следует считать меня добром или злом, прекрасная. Я всего лишь инструмент. Теперь вы часть Гранатового дома, и если будет в том необходимость, я отдам жизнь, чтобы защитить вас. Но… Считайте это личной просьбой: что бы ни случилось, будьте искренни с Его Высочеством. А ведь он для тебя очень важен, правда, жрец? Почему? — Я бы сочла это и весьма неплохим советом. Камео медленно склонил голову. — Могу я спросить? Он вновь смотрит на меня. Взгляд, который так надежно скрывает истинные мысли. — Кажется, вы единственный итилири с подобными украшениями. Это так? Что они означают? Жрец засмеялся негромко. — Они означают, что я предал сам себя. Коснувшись поцелуем кончиков моих пальцев, он уходит. А еще случилось знакомство с князем вампиров, Ашером. Любопытно, его пребывание в Феантари связано с предстоящим праздником или же он станет одним из тех, кто вынесет приговор Мариусу? Нелегко смотреть на вампира — энергетика застывшая, будто… янтарь. Жуткая совершенно. Согласно истории, свое происхождение вампиры вели от Того, кто первым нарушил Закон и забрал чужую жизнь, за что был обречен на вечные скитания. Слишком тяжкое наказание? Возможно. Я знаю, насколько вампиры смертоносны, и утонченной иронией кажется и цвет волос князя — будто варенье из лепестков роз, и обманчивая хрупкость пальцев. Как состоялось их с Алариком знакомство? Ашер рассматривает меня оценивающе, ничуть этого не скрывая, и странным образом эта откровенность располагает к вампиру. — Наконец в жизни моего друга будет что-то, кроме войны. Лидия, птичка, не выпускай его из спальни хотя бы две луны, хорошо? Я смущенно улыбаюсь, и князь смеется. — Почти готов тебе позавидовать, Аларик. Почти — важное здесь слово. Ибо когда в покои Аларика явился генерал — вампир не смотрел уже ни на кого и ни на что. — Ссешес. Князь подошел к дроу. Очень близко. Гораздо ближе, нежели дозволено. Риан улыбнулся едва заметно, и его руки коснулись волос вампира. Лаской скользнули по исчерченной шрамами рун коже щеки. Ашер закрыл глаза и глубоко вздохнул. — Ссешес. Разумеется, после ужина они удалились вместе. *** Глоток горячего чая с мятой. Жестокий и холодный Ссешес в объятиях вампира мягок, будто сливочный крем. — Почему мы должны проходить через это? Дроу нежно касается поцелуем руки князя. Ему нет нужды уточнять. Разве разлука не мучает его столь же сильно? Диковинный хрустальный сосуд наполнен соком календулы, разбавленным чистейшей водой. Как светлое растение, сей прелестный цветок способен накапливать энергию солнца и отдавать ее вовне — и импровизированный светильник излучает свет, зыбкий и золотой. Ашер проводит кончиками пальцев по щеке возлюбленного. — Ты помнишь осаду Ушшанаи, когда белые орки поливали нас расплавленным металлом? — Конечно, — темный усмехнулся, закрыв глаза. — Тогда мы познакомились. Восхитительные воспоминания. Благоуханные, будто цветение садов. — Да. Этого не забыть. Меня поразила твоя сила и твоя храбрость, — мечтательно сказал вампир, обнимая возлюбленного крепче. — Ты был совершенно неотразим, измазанный кровью врага. — Что за глупости ты выдумываешь? — против воли, дроу улыбается. — Серьезно. Когда я врал? — возразил вампир. Эльф поворачивается и весьма скептически смотрит на Ашера. — Ну хорошо, — сдается тот, и искорки смеха в синих глазах гаснут. Но, сказать откровенно, он рад поводу сказать то, что давно уж собирался. — Да, я делаю много хреновых вещей. Мне нужны чужие эмоции и чужая кровь, чтобы поколебать Равновесие. Чтобы почувствовать хотя бы иллюзию жизни. Ссешес молчит. Ему известно это. И ничего не изменить. Потому и невозможно связать судьбу свою с тем, чей голос слышишь во снах каждую ночь. — Чужие руки. Чужие губы. — Да, — спокойно говорит вампир. Он знает, что сейчас в душе дроу. А от его собственной — боль отрезает сейчас по кусочку, лакомится не спеша, смакует, будто сыр с орехами. Оба они спали с другими. Но сердце столь часто не согласно с тем, что творит тело. — Предлагаю быть честными, — шепчет Ашер. — Я буду играть с другими. Я буду убивать других. Но свой Путь и свою постель я хочу делить лишь с тобой. Руны на его лице кажутся вовсе черными. Когда вам скажут, что вампиры не боятся ничего — не верьте говорящему. Еще как боятся. — Мать твою. Думаю, это самое романтичное признание, какое только можно себе вообразить, — дроу приникает к губам возлюбленного. Искренним и чистым. Ведь именно таким и должен быть церемониальный священный поцелуй. *** Простые брюки из льна сидят столь соблазнительно-низко. Дроу, невзирая на свою силу, изящен и гибок, будто прут тиса. Он — прохлада и покой. Он — безжалостнее яда цикуты. И это завораживает. С ума сводит. Убивает ласково, подобно холоду. Отдай мне свою боль, темный. С дыханием. Поцелуй меня — и я готов буду даже позволить Лозам терзать мое тело, разрывать мышцы, оплетать и так мертвое сердце — за те жизни, что отнял ты. Ашер, что разрушает столь просто, сладостно, играя, ломает души, сейчас едва осмеливается касаться дроу. Сегодняшней ночью происходят чудеса. Кто сказал, что невозможно удержать в руках ветер?