Алые языки пламени в Саду багряных роз оживают, извиваясь в чувственно-холодном, медленном танце. Боль проникновения кажется удивительно правильной — и возбуждающей. Дыхание Ссешеса обжигает губы вампира. Жестокие глубокие толчки. Отметины на спине цвета вина из слив. — Ты даже не представляешь, как долго я мечтал о твоем члене. Он — та колонна из белоснежного мрамора, что поддерживает небо моего мира… Дроу замирает на мгновение — а затем целует Ашера, грубо, наслаждаясь медно-пряным вкусом его крови. — Кажется, ты несешь чушь. — Я ведь влюблен. А значит, имею полное право страдать херней. Не ломай кайф, — тихо и немного хрипло смеется вампир. Темный, глубоко вздохнув, трется щекой о ладонь вампира. — Люблю тебя. Стоны растворяются в холодных тенях — тех самых, за ледяными глазами которых скрывается первозданная дикость. Это ведь пытка, истинно страшная пытка — Ссешес, войдя до основания, не двигается. Лишь, не отрываясь, смотрит в глаза. Кончиками пальцев изучает черты Ашера, целует изрезанную рунами кожу. Рука вампира скользит по груди брюнета, выше, сдавливает немного горло. — Признайся, душа моя: тебя возбуждает осознание того, что я могу убить тебя? Эльф улыбается, развратно, бесстыдно. Плавное, змеиное движение вниз (одежда и оружие в полном беспорядке на полу) — и в узкой ладони блеснул любимый стилет. Острие едва ощутимо проводит по бархатистой горячей плоти члена Ашера. — У меня ведь тоже есть аргументы. Вампир, прищурив глаза, выгибается. — Правда? Длинные пальцы обвивают запястье Темного. Переплетенные руки скользят вверх — и Ашер запечатлевает горячий поцелуй на коже любимого. Второй рукой вампир прижимает дроу еще ближе к себе — и впивается клыками в его шею. Берет совсем немного. Удовольствие сумасводящее, жуткое в своей полноте. Это вкуснее, нежели его любимый шоколадный крем. Вкуснее даже, чем ломать чужое естество на кусочки, будто бисквит. Красные капли крови и белые — семени на шелковой коже. Что может быть чудеснее? *** — Надеюсь, ты подготовил комнаты получше. Не станешь ведь ты заставлять Лидию жить здесь? Камео умел появляться неожиданно, будто мертвое золото в кронах деревьев. Назвать эту спальню аскетичной — значит, крайне польстить ей. Брошенный на каменный пол тонкий матрас — конечно же, неподходящее ложе для юной леди. — Поглядим, будет ли она вообще со мной спать. Аларик даже не открыл глаза. Будет ли спать? Какая глупость, сомнения. Что может помешать дроу взять свою женщину, недоумевает жрец. Камео садится у изголовья, спиной прислонившись к стене, и кладет обе ладони — кожа его обветренная, прохладная — на виски принца. Энергия перетекает слишком легко. Густая, пряная, пахнущая дымом и медуницей. Старые раны, причиняющие боль Аларику — будто вечно голодная пустота. Ей все мало. Жрец отдал бы больше, — много больше, — но принц мягко отстраняет его руки. Поднимается и садится рядом. Мышцы его напоены силой растений и зверей. Не в первый раз Аларик подумал о том, что не было у Северного ветра лучшего варианта, дабы наделить того властью над хищниками, порождениями холода — только Камео. Они умирали — и возвращались вновь. Более быстрые. Более ловкие. Более могучие, чем прежде. — Благодарю тебя. Передав тогда Аларику слова Северного ветра о том, что малышка Лидия нуждается в защите, жрец сделал свой выбор. И кто бы знал, каких мучений стоило ему это решение. Возможно, Ветер разгневался бы, узнай он о том, что Камео ослушался — но что с того? Нет, куда страшнее эта боль, ломающая сладострастно и медленно каждую кость в теле — боль от потери того, что бесконечно дорого. Пусть оно и не было никогда твоим — опять же, разве это важно? Надежда мертворожденная погребена уже в стылой земле. Все идет правильно. Принц ведь счастлив. Может, и замечательно, если бы однажды Аларик забрал все. До дна. И тогда — покой. Северные хищники склоняются перед ним. Благородство достойно награды. Но чем хуже те звери, силу которых он забирает? Звери не лгут. Они искренни. Потому жрец всегда милосерден. И на его теле глубоких шрамов ровно столько же, сколько и отпущенных духов животных. Камео весьма чтит равновесие — здесь они с Лидией могли бы понять друг друга. — Она достойная девочка. Она сможет понять. Беловолосому дроу было многое известно от самого принца, да и личная встреча оказалась весьма любопытной. Окажись Лидия глупышкой — и все приняло бы иной оборот. Девичье сердце, запеченное под мятным соусом — чудный деликатес. Но Камео уверен: целительница способна размышлять, делать выводы и не станет демонстрировать нервические припадки. Несомненно. Аларик касается скулы жреца губами, и тот вздрагивает едва заметно. Сладкое, темное вино чужой энергии. Принц темных всегда возвращает долги. *** — Аларик, ты что, спишь здесь? Я стояла на пороге комнаты принца. Признаться, я несколько иначе себе ее представляла — столь же уютной и роскошной, как та, которую предоставили мне. Но спальня Аларика была холодной, почти пустой. — Лапушка, ты заболеешь. — Даже не думай об этом. Я подошла к тонкому матрасу и удобно устроилась, прижавшись к дроу. Собственно, побыть вместе со своим принцем и было моей целью. В прошедшие ночи он тайком приходил в мои покои, дабы мне спалось спокойнее и слаще, а сегодня вот я решила устроить сюрприз. Весьма познавательный, надо признать. Аларик заботливо укрыл меня одеялом — которое, на мой взгляд, могло бы быть гораздо теплее. — Я привык к таким условиям. — Понимаю. Но возможно, — я погладила дроу по волосам, — ты будешь спать в более комфортной постели, когда не уходишь в поход? Мы. Мы будем спать. Внезапно я осознала, что принц одет лишь в легкие льняные брюки, а мой шелковый халат так тонок… — Если в постели с тобой — то совершенно плевать, какой она будет, — засмеялся тихо Аларик. Медленный, откровенный поцелуй. Мы не переступаем границ — и это промедление дразнит, волнует чувства. Признаться, я боюсь того, что произойдет после свадьбы — и очень желаю этого. За окном — ледяной ветер и снег укрывает все сахарной глазурью, а я непогоду не замечаю вовсе, касаясь кончиками пальцев век своего мужчины, его скул и его губ. Мне нравится черный цвет его глаз, идеально ровная линия носа — и линии шрамов тоже. — Я тебя сейчас изнасилую. — Что? — моя ладонь замерла на груди дроу. — Это же просто пытка! — Когда я делаю так? — целую его плечо, слегка прикусывая кожу. — Или вот так? — провожу ладонью по плоскому животу. — Или… — Ну все. Аларик в шутку набросился на меня, делая вид, будто хочет искусать. Я едва не задохнулась от смеха, отбиваясь, — потому как боюсь щекотки — но шансов у меня, конечно, было мало, и очень скоро я оказалась в самых крепких и самых нежных объятиях, зацелованная и раскрасневшаяся. — Прекрати, чудовище, — я смахнула слезы с ресниц. — Я уже не могу смеяться. — А кто все это начал? Я возмущенно смотрела на принца. Что с того, кто начал эти шалости? — Ты так прекрасна. Кажется, наслаждаясь теплом моего мужчины, я и сама могу в это поверить. Поудобнее усаживаясь на коленях дроу, я подумала о том, что Одри была неправа. Все с моим темпераментом в полном порядке. Кстати сказать, ведь этой ночью мы не единственные, кто занят любовью. — Послушай, а что между Ссешесом и Ашером? — Они любят друг друга. — ответил Аларик. — И ненавидят за то, что не могут быть вместе. — Почему? — я была удивлена. — Если это действительно настоящие чувства, что им мешает? — Моральные принципы Ссешеса, — принц усмехнулся. — Он вовсе не против насилия, но считает, что всему должна быть причина. Ашер же иной раз увлекается, мучая и ломая других. Знаешь, — Аларик замолчал на мгновение, — они оба близки мне. Не в одном бою мы стояли плечом к плечу — кстати, они и увидели друг друга впервые во время осады столицы орков. Жаль, что они не могут найти согласия, но я не хочу навязываться со своими советами. Я тоже не стала бы. Задумчиво взглянув на Аларика, я спросила: