— Что же, возможно, помощь Лидии освободит меня. *** После обеда, когда принц итилири намеревался идти в кузницу, Камео попросил его о разговоре, видя, что тот очень задумчив. Аларик молча кивнул, соглашаясь, и мужчины направились в обманный сад, где растения не знают ни истинного тепла, ни истинного холода. — Ты проведешь эту ночь с ней? — Как и все последующие ночи до конца своей жизни, надеюсь. И помни, Камео, ты говоришь о моей женщине. Жрец поворачивается и смотрит на своего принца. Аларик сидит на мраморной скамье и курит, а лицо его исчерчено тенями от ветвей дикого шиповника. В его сигаретах — не только табак, но и прах мертвецов. Врагов, разумеется. Это успокаивает Его Высочество. В зимнем саду прохладно и тихо. Спокойно. Камео после рассказа своего принца тоже чувствует себя… застывшим. Наверное, не стоило просить его рассказывать. — Ты ведь не считаешь, что я должен все это похерить своими руками после того, как ждал так долго? — спрашивает Аларик. Он выдыхает, и белый дым растворяется в воздухе. — Не считаю, — тихо говорит жрец. — Но почему ты не пресек то, что происходило в розарии? Принц улыбается и качает головой. — Потому что в этом случае я не узнал бы правду. Моя лапушка сказала бы мне — я собиралась оттолкнуть эту суку. Конечно. Но меня убивало бы каждый последующий день осознание того, что возможно — не оттолкнула бы. Нет возможности ведь знать каждую ее мысль. Я должен был увидеть, какой выбор сделает Лидия. Способна ли она расставлять приоритеты. — Надо признать, — жрец тихо смеется, — она сделала единственно верный выбор. Аларик улыбается. Отворачиваясь, вновь выдыхает мертвый сладкий дым. — Да. Моя девочка — умница. Камео поднимается со скамьи и становится перед своим принцем, глядя в его лицо. — Я подчиняюсь вашему мнению, Ваше Высочество. Я смотрю вашими глазами. *** После обеда Аларик отлучился ненадолго по своим крайне важным государственным делам, а я поднялась в наши комнаты — побыть в одиночестве и поразмыслить над иными, не менее важными вещами. Например, о здоровье Его Величества. Аларик сказал, что догадки орка — правда. Но как разрыв-трава отравила Илиаса? Где это произошло? Когда супруг вернется, решила я, расспрошу его обо всем. Но случилось так, что ждать мне не пришлось — король рассказал мне обо всем сам. Его Величество сидит напротив меня, в кресле. Его неестественно ровная, плавная манера говорить несколько пугает меня, но он говорит — и отчего-то я хочу слушать. Не только смерть возлюбленной сводила меня с ума болью, медленно говорит король. Медленно он меняет положение тела — теперь щиколотка правой ноги касается колена левой, — и я смотрю на узкие, обитые металлом носы его сапог. Это произошло в мире веров, в тот самый день, когда убили Мирабеллу. Я видел, как летят в мое лицо семена разрыв-травы, говорит Илиас, но уклониться не смог. Хер его знает, почему, задумчиво добавляет король. А я вот я, кажется, догадываюсь. Некоторые вещи предопределены, как считает мой супруг. Разрыв-трава отравляет мое тело. Отравляет слабостью, говорит король. Несколько мгновений молчания. Сумасшествием, добавляет Его Величество, решив, по всей видимости, быть предельно откровенным. Именно поэтому я убил всех тех, чьи жизни послужили выкупом на жизнь моей женщины. Король смотрит в мои глаза и неожиданно мягко и искренне улыбается. Впрочем, если бы я был здоров, различие состояло бы лишь в степени мучительности этих смертей, говорит Илиас. Каково это — знать, что над тобой висит меч, но не знать, когда он отрубит твою голову? Я не спрашиваю, что помогает Илиасу преодолевать это — ибо знаю ответ. Как знаю и мнение матушки о весе слов орка. Я попросила ее помощи, дабы установить истину, и она слышала его голос в моих мыслях, и чаши весов говорят — он не лжет. Я не желаю, чтобы король ждал избавления еще хоть сколько-нибудь. Он же не хочет, чтобы я пускала по его венам наркотический холод. К боли ему не привыкать, а подобные моменты нужно ощущать во всей их полноте. Теперь, когда король открыт, я вижу это — плотность нитей воздуха очень нестабильна. Что же, пора исправить это. Белые стены лазарета. Тишина, пропахшая сухими травами. Остроконечный скальпель с изысканной жестокостью чертит узкую глубокую рану ниже ребер короля, слева. Я кладу камень возле пореза — и Илиас, ничем до того не выдавший своих ощущений, бледнеет. Но не просит прекратить. Королева сидит на кушетке в углу операционной, выпрямившись болезненно-безупречно, и молча кусает губы до крови. Но я уверена, что своих ран она не замечает. Кровь же Илиаса жжет мне руки, будто ледяная вода, даже сквозь специальные перчатки. С током этой крови, будто спящие чудовища из глубины — не разбудить бы — поднимаются черные семена. Притянутые силой камня, они исчезают в невидимых почти трещинах. Мирабелла опирается на стену и закрывает глаза. Я вижу, как она улыбается. — Все, — тихо говорит Его Величество. Ни единого не осталось. Стежок. Еще один. И еще. Я накладываю повязку, и выдыхаю наконец. Когда все закончено, Илиас подносит к губам мою руку. Мирабелла же, не говоря ни слова, крепко сжимает меня в объятиях. Камень будет находиться в надежном хранилище. Как напоминание о том, что могут двое влюбленных вместе. *** Когда Аларик возвратился, я сидела на кровати, закрыв глаза и пытаясь успокоиться. Я чувствовала, будто кровь короля вновь касается моей кожи сквозь перчатки, чей материал белый, как молоко. Мой супруг садится на пол возле меня, скрестив ноги, и я рассказываю ему о самой сложной операции, которую когда-либо проводила. Судя по реакции моего принца, это откровение для него. Насколько я могу понять, родители закрыли произошедшее в своих мыслях, дабы не волновать Аларика, пока не станет очевидным результат. Мой принц смеется. Действительно забавно. Он ушел, дабы в одиночестве предаться сыновней печали, а когда вернулся в замок — оказалось, что для печали уже и нет оснований. Он глубоко вздыхает. Поворачивается и кладет голову на мои колени, а я глажу его волосы. Облекать чувства в слова — не самая сильная черта моего мужчины. Но что касается щедрости, с которой он делится своим теплом, своей силой — тут равных ему нет. Неожиданно Аларик поднимается на ноги плавным, текучим движением. На губах его змеится совершенно сумасшедшая улыбка, и он смотрит, не мигая. А затем — бросается на меня, прижимая спиной к прохладному льну простыней, и покрывает мое лицо поцелуями. Мне остается лишь наслаждаться. *** — Я читаю в твоем сердце, что ты не откажешься от Лидии и не нарушишь клятв. Королева внимательно смотрит на своего сына. Аларик улыбается матери, мягко и спокойно, и красноречиво касается серебряной змеи, что обвила третий палец его левой руки. — Нет, я не смогу нарушить эти клятвы. Ее Величество молчит, готовая слушать. Руки скрещены на груди, и темно-изумрудный бархат платья оттеняет белизну запястий. — Я действительно… полюбил эту женщину. Еще когда наблюдал за ее жизнью до меня. Я хотел стать частью этой жизни. — Я рада, что дом, который ты строил для вас, не будет пустовать. Одна рука королевы коснулась плеча сына, а другой рукой она осторожно поправила одеяло супруга. Аларик опустил голову и поцеловал пальцы матушки, а король нежно коснулся волос своей супруги. — Мне тоже нравится эта девочка, — Илиас удобнее устроился на своей кровати. Не совсем, конечно, привычно ему было спать в лазарете, но это такие мелочи. — И не нравится то, что я желал использовать ее. Так все замечательно совпало: та, которую ты спас, направляемый волей Ветра, оказалась сильной целительницей, способной вылечить меня — и в результате, она сделала это. И она сделала счастливым тебя. В благодарность, я принял бы ее любой. Просто Гранатовому дому повезло, что она достойна и сильна. Аларик коснулся руки отца. — Любопытные иной раз случаются повороты на жизненных дорогах. Кто знал, что именно орки, которые были всегда нашими врагами, приблизят момент твоего избавления. Но ведь это не все, что хотел сказать, сын наш? Король и королева переглянулись обеспокоенно. — Что-то не так? — спросила Мирабелла. Аларик, глубоко вздохнув, стал мерить медленными шагами палату. — Никто не должен знать о корыстных мотивах. Никто. Если Лидия узнает об этом, она не поверит больше в мою любовь. А я не смогу быть без нее. Принц повернулся к родителям и вытер устало лоб ладонью.