– Для меня он больше старался. – Мэри невесело улыбнулась. – Хорошие были стихи? – Не знаю, я их не читала. Я никогда бы не прочла ничего, что написано таким человеком! За кого ты меня принимаешь? Он подкладывал записки на подносы и просил, чтобы поднос доставили мне, а я, как только их получала, тотчас бросала в мусорное ведро… Но две или три недели назад он начал… отправлять мне послания. – Послания? – удивилась я. К этому времени я уже снова сидела на стуле, Брэддок все так же стояла возле двери. – Да. Служанки передавали: он настаивает, чтобы я это прочла. Выглядело это примерно так: «Пожалуйста, зайдите ко мне». Или «Я должен вам что-то сообщить». Иногда он отправлял по несколько посланий в день. Я, разумеется, никак не реагировала. – Брэддок вздернула свой маленький подбородок. Тик терзал ее веко. – Ему уже сообщили о скором переселении, и я подумала, что он использует свое бедственное положение как предлог, чтобы встретиться со мной. Я всегда нравилась этому мужчине, тут никакой тайны нет… И ты понимаешь, что я не купилась на такой дешевый трюк. – Да, прекрасно понимаю. – Его записочки, как я тебе и сказала, не слишком меня беспокоили – все они были примерно об одном. Но тогда, накануне дня, когда он… это проделал… он прислал мне еще одну записку. Непохожую на остальные. – Что в ней было? – Я подалась вперед, впитывая каждое ее слово. – Вот что: «Я понимаю, вы не хотите меня видеть. Не имеет значения. Уже завтра мне станет лучше. Не беспокойтесь обо мне». Брэддок даже не заметила, что произнесла весь текст наизусть. Каждое слово. Как будто перед ней горели огненные буквы. – Понятно, – только и сказала я. А Мэри вдруг страшно заинтересовалась маленькой морщинкой на своем белоснежном переднике. – Он еще добавил что-то вроде «Я люблю вас. Не забывайте». – Ты не должна себя винить. – Не должна? – Нет. Мэри подняла глаза: – Ты правда так думаешь? – Ты никак не могла предположить, что он предупреждал о своей близкой смерти. – Повтори про себя это послание и скажи, к какому выводу ты пришла. – Мэри… – Только не думай, что это лишает меня сна. Повторяю: этот человек был безнравствен. Заражен пороком. Его смерть не была оплакана… никем. Но он был пансионером Кларендона, Энни. При иных обстоятельствах у меня хватило бы времени, чтобы отнести это послание Понсонби. Так поступила бы любая из нас. Но все, что я сделала, – это порвала записку и постаралась не придавать ей большого значения. Я понимала, что это шантаж. Если бы я пришла к нему в комнату, он бы сказал: «Ах, моя любимая медсестричка, мой черно-белый хрустальный цветок!» – и прочие сальности, а еще бы и пошутил насчет усилий, которые ему пришлось приложить, чтобы я обратила на него внимание… – Быть может, ты и права. – Я внутренне согласилась, что и сама подумала бы то же самое. – Но в ту ночь я не могла сомкнуть глаз. Я вспомнила его послание… и этот внешне спокойный тон… Они мне не нравились. Я решила на следующий день рассказать о записке Понсонби, но потом передумала… А если я преувеличиваю опасность, если кое-кто скажет, что мое беспокойство выходит за рамки профессиональных обязанностей? Ты ведь знаешь, что миссис Гиллеспи с одинаковой сноровкой может состряпать и пирожки, и сплетни. Ну и что с того, убеждала я себя, зато я исполню свой долг. Священный долг. Но, с другой стороны, мне казалось позорным попадаться на эту банальную уловку, столь типичную для мужчин! И вот, размышляя обо всем этом сразу, я не могла уснуть. Моя комната превратилась для меня в ад. Я взяла свечу и вышла. Подумала, что морской воздух прояснит мои мысли. И он действительно прояснил. Я решила, что на следующий день по крайней мере зайду к нему в комнату. Просто чтобы удостовериться, и ничего никому рассказывать не буду… Приезд сэра Оуэна идеально годился как предлог. Я заставила Нелли уступить мне дежурство, а когда мы со служанкой разносили ужин, из комнаты Арбунтота донесся шум. И мы побежали… Остальное тебе известно. Да помилует Господь его душу! – Скорбь ее была вполне искренней, но я дожидалась продолжения. Мэри упорно стремилась разгладить непослушную складочку на переднике. – Эти мужчины!.. Энни, мы от них зависим! Если им хочется любить нас или бить, посвящать нам стихи или делать детей, мы сразу тут как тут, правда? Как будто все женщины – актрисы, вот как считают мужчины. Но я – только медсестра, я храню свое милосердие для чужого страдания, а не для чужих желаний. Остальным я ничего не должна, потому что никого ни о чем не просила… Думаю, он меня любил – на свой порочный болезненный лад, он мной вдохновлялся… Но вот его больше нет, и это к лучшему. Это ведь не мы в них нуждаемся. Я подождала еще немножко. – Это все? – спросила я, глядя Мэри в глаза. Она прервала свою кропотливую работу и ответила на мой взгляд. Передо мной снова стояла авторитарная Брэддок. – Что ты имеешь в виду? – Спрашиваю, все ли ты рассказала. – Да, только что закончила. Чего еще ты ждешь? – После его смерти ты больше не выходила ночью? Я задала этот вопрос с наивностью дурочки. Но, конечно же, бывают вопросы, которые звучат как обвинения, пусть даже они и заданы с невинным лицом ребенка. Брэддок смотрела на меня, настороженно прищурив глазки. Но была в этом взгляде какая-то странность. Брэддок выглядела скорее растерянной, а не подозрительной. – Да… я снова выходила… Еще две ночи… Я чувствовала себя скверно из-за… из-за случившегося… Я нарушила свой профессиональный долг, а еще… обнаружила, что ночное море меня успокаивает… – Ты снова бродила по пляжу или выходила куда-то еще? И снова такое же выражение лица: больше смущения, меньше настороженности. А потом все внезапно закрылось. Если бы глаза были дверями, я бы услышала, как в ее замке проворачивается ключ. А доверительный тон сменился на холодное безразличие. – Энни, это непостижимо. Я не верю, что это ты. Что еще ты желаешь узнать? Я арестована или мне можно идти? – Пожалуйста, не злись. – Я встала и протянула к ней руки. Брэддок неохотно уступила, но я почувствовала, что она не хочет меня обнимать. – Спасибо, – сказала я. – Честное слово, спасибо. Спускаясь, мы встретили заполошную Сьюзи. Сэр Оуэн требует медсестру Брэддок для передачи очередных наставлений, и ее ищут по всему Кларендону. Брэддок кинула на меня гневный взгляд. «Это все из-за тебя, – как будто говорила она. – Полюбуйся, что ты натворила». Я смотрела ей вслед. Брэддок уходила от меня решительно и целеустремленно: так она шагала через пляж во время второй прогулки. К этой последней тайне я никогда не подступлюсь, если буду использовать прямое давление. Единственное, что я смогу получить, – это враждебность Мэри. И вообще – почему бы и нет? Возможно, она просто решила погулять подольше… и надела униформу… Нет уж, оборвала я сама себя. Она ходила к баракам. И что-то несла. 5 Когда я вернулась в подвал, мне предоставилась и вторая возможность. Сэра Оуэна внизу не было. Определенно он успел встретиться с Брэддок. Понсонби сцепил руки за спиной и следил за рабочими, весьма неумело притворяясь, что полностью контролирует ситуацию. А возле лестницы, на столе, доставленном сюда специально для таких целей, стоял большой чайный сервиз, на подносе были выложены пирожки и печенье «Мерривезер» с разной начинкой, и сейчас ими в одиночку лакомился Салливан. Лучшего шанса у меня не будет. Я спустилась и подошла прямо к нему. Салливан вскочил, отряхивая с пальцев сахар, дожевывая последний кусок. При всем при этом ему каким-то образом удавалось улыбаться и не растерять свое очарование. – Мисс Мак-Кари! – воскликнул он благопристойной стороной рта, а другая в то же время произносила «ням-ням». Грудь его была припорошена сахаром, как будто Салливан поскребся о сахарного человека. – Вам бы попробовать вот эти, с малиной, они и в самом деле такие… Я решила, что не буду с ним церемониться, как со старшей медсестрой. – Откуда вы узнали, что я ухаживаю только за одним пациентом? Вот уж действительно, никаких церемоний. Салливан широко распахнул свои карие глаза: получилось комично, потому что он еще не успел дожевать пирожок. Зато он получил время на раздумье. – Не уверен, что я вас понимаю. – Он вытер усики и пиджак носовым платком. – Вчера вы сказали, что завидуете пациенту, за которым я ухаживаю. Все остальные штатные медсестры Кларендона ухаживают за несколькими пациентами. Откуда вы узнали, что я ухаживаю только за одним? Салливан тянул время. Искал по карманам сигарету. – О боги несправедливости, – пробормотал он. – Мой мозг только что выдержал такие истязания от сэра Оуэна, что мне и по заднице столько не всыпáли с тех пор, как был мальчонкой в Коуч-Мейз… А теперь еще вы со своим вопросом! – И я жду ответа. – Не помню… Откуда бы мне знать? Что, я так и сказал? Звучит как-то странно. Я не знаю, сколько вас тут, но, кажется, на каждую из вас должно приходиться четыре или пять пациентов… Невероятно, что я выразился именно так. Быть может, вы меня неправильно поняли? Я смотрела на него, и не могу сказать, что в тишине. Потому что молотки снова загрохотали. – Желаю вам успехов на репетициях, мистер Салливан, – сухо попрощалась я. И пошла вверх по ступенькам. Я успела добраться только до второй, когда меня остановил его голос: – Подождите. Давайте поговорим наверху. И вот как я поступила: продолжила подниматься по лестнице, не оборачиваясь, прошла через кухню (потому что более пристойно, если тебя застанут беседующей с мужчиной, а не идущей с ним рядом), потом вышла в холл, через который уже торопились служанки с обеденными подносами, и только там повернулась к Салливану, который, слава господу, последовал за мной. Он являл собой живое воплощение страдальца, который силится сохранить лицо перед целым миром в обмен на унижение перед одним-единственным человеком.