– Но если мы не ошибаемся и кто-то из Десяти находится среди нас, я вижу только трех подозреваемых. Я знала, кого он имеет в виду. – Салливан и психиатры, – сказала я вслух. И поспешила добавить: – Салливан, вообще-то, не похож. То есть, я думаю, он не способен… – Нам с вами лучше других известно, что Десять – великие мастера выдавать себя за то, чем они не являются, – прервал меня Дойл, отправляя в рот кусок рыбы. – Я не знаком с мистером Салливаном, но если это не он, у нас остаются только двое психиатров. Подумав, я покачала головой: – Сэра Оуэна я знаю уже давно… Это он – его, как ни прискорбно, никто не подменял. – (Дойл улыбнулся.) – Что же до Квикеринга… – А Квикеринга знает сэр Оуэн, – признал Дойл. – При этом нельзя забывать: любой из нас может находиться под воздействием… театра, вы меня понимаете, – добавила я, понизив голос. Но у Дойла имелись свои соображения. – Они приехали в тот самый день, когда Арбунтот покончил с собой, мисс Мак-Кари, а в момент самоубийства оба находились вместе с нами в комнате мистера Икс. Если это они – как они это устроили? Я обдумывала его слова. Это было действительно странно. Дойл по-военному резко переменил тему: – Закажете еще что-нибудь? Когда мы возвращались в Кларендон, подгоняемые недружелюбным студеным ветром, ко мне, точно отражение в темном зеркале, пришло воспоминание: фальшивый Дойл сопровождает меня в подпольный театр, и именно там мне внушают желание убить мистера Икс. И я наконец-то поняла загадочную фразу моего пациента: «Молния не попадает дважды в одно место». Как удалось ему предугадать мои воспоминания? Поистине он самый загадочный человек из всех, кого я знаю. Позади Кларендон-Хауса море ревело – это было как предвестие возмездия. И возле калитки Дойл подтвердил мою правоту: – Мои пациенты в морском госпитале сейчас сильно встревожены. Они в таких вещах разбираются. На берегу барометр падает. – Надвигается буря? – Бурное времечко – это уж как минимум. Портсмутцы говорят, они привыкли откачивать воду из своих затопленных домов. – Это правда. Я помню, в детстве у нас так бывало. Я надеялась, что уж Кларендону такое не грозит. – Но знаете, как бы там ни было, а буря прекрасно подходит, чтобы насторожить читателей… – Я сделала вид, что оценила шутку, и поспешила проститься. – Доктор, это был незабываемый вечер. Спасибо вам за все! – Вы от меня так легко не отделаетесь, – пошутил Дойл. – В Кларендоне происходят необыкновенные события, и я был готов прийти на помощь. Он уходил, четко печатая шаг, энергичный и полный жизни, уходил к себе на Элм-Гроув. 11 Когда я вошла, часы в холле показывали двадцать минут первого, везде было тихо. И тогда я вспомнила о Мэри Брэддок. Вдруг она снова выйдет? Такая возможность до сих пор сохранялась: в предыдущих случаях она выходила из Кларендона позже, и сегодняшняя ночь ничем не отличалась от остальных. Поэтому я решила заглянуть в комнату Мэри: если она не ушла, я могла бы проследить за ней, как в прошлый раз; к тому же, по счастью, сегодня я была одета. Я зажгла на кухне свечку и, озаряя себе путь, поднималась по ступеням. Я до сих пор была навеселе после пинты пива; в руке я держала программку «Сердца артиста» – воспоминание об этом волшебном действе придавало мне храбрости. Спать не хотелось: я намеревалась оставаться на посту и раз за разом перечитывать программку. Подняв свечу повыше, я разглядела перила и двери наших каморок. И кое-что еще. Дверь в комнату Мэри Брэддок была чуть приоткрыта. Заметить это стоило немалого труда: щель была узкая, а пламя свечи едва дотягивалось до дальнего конца коридора. И все-таки случилось событие, подтвердившее, что глаза меня не обманули: через миг тонкая щель исчезла. Дверь бесшумно закрылась. Неужели Мэри Брэддок меня караулит? Или (теперь уж никак не проверить) она только что вернулась с ночной прогулки? Я замерла на месте. А потом двинулась вверх – уже на цыпочках. Моя фантазия, взбудораженная поздним часом (и в неменьшей степени выпитым пивом), нарисовала ужасную картину: дверь резко распахивается, а на пороге – некто высокий и настолько темный, что мне никогда-никогда-никогда не узнать, смотрит он на меня или от меня, и эта обратная сторона луны меня приглашает: – Добро пожаловать на Безумное чаепитие, мисс Мак-Кари. Входите. Мистер Арбунтот здесь, он лакомится мертвым кроликом с помощью окровавленного ножа для писем. Загляните в меню: вас подают на второе. Я обругала сама себя за столь нелепый приступ паники. А потом я услышала звуки. И едва не выронила свечку. Это было шлепанье босых ног. Оно доносилось из комнаты Брэддок. И еще одна странность: звуки то приближались, то удалялись, как будто гигантская крыса мечется по клетке взад-вперед. Кажется, у Мэри выдалась очень беспокойная ночка. Я наконец добралась до верхней площадки и осторожно подошла к двери в спальню. Звуки внезапно замерли. – Мэри? – шепнула я. В обыкновенных обстоятельствах я бы не стала беспокоиться. Медсестры не в ответе за то, чем другие медсестры занимаются в своих спальнях. Но в случае с Мэри для меня имела значение каждая мелочь. И все-таки я и в тот момент еще допускала, что мне просто почудилось или же это Мэри быстро прохаживалась из угла в угол, чтобы успокоить нервы, а я не желала никому докучать без причины, поэтому я тихонько остановилась возле самой двери. Я слышала мерное похрапывание, но оно доносилось не из-за двери, а из комнаты миссис Мюррей, которая таким образом осуществляла свою «слежку». – Мисс Брэддок? – позвала я. Ответа не последовало. Я схватилась за ручку, сама себе пообещав, что закрою дверь и уйду к себе, как только увижу Мэри, спящую безмятежным сном. Свет от моей свечки превратился в линию, в дорожку, в прямоугольник, похожий на позолоченный гроб. Под мышкой я крепко сжимала мою сумочку и театральную программку. Я подняла свечу выше. Мэри Брэддок на кровати не было. Постель сохраняла очертания ее тела, простыня была измята, одеяло откинуто в сторону, на подушке осталась вмятина. Но обитатель комнаты превратился в невидимку. – Мэри? – я сглотнула слюну. – Ты здесь? Она должна быть здесь – или я сошла с ума. Я только что слышала шаги босых ног, а окошко было чересчур узко, чтобы Мэри сумела в него протиснуться. Я полностью распахнула дверь. Увидела маленький столик, косой потолок. В комнате никого не было. Но как же шаги? Я ведь слышала шаги. Или не слышала? Не зная, что и думать, я, не отходя от порога, наклонилась вперед – и тут что-то набросилось на меня изнутри, из-за двери. Меня схватили за руки. От ужаса я не сумела даже закричать. – Энн, Энн!.. – Это вопила Мэри Брэддок. На ней была ночная рубашка, волосы растрепались. Лицо – белее, чем свеча в ее руке. – Энн!.. – Мэри, что с тобой? Я здесь, я рядом… Что случилось? Но она не могла ничего объяснить. Только трясла мои руки и взирала на меня с ужасом, которого мне никогда не забыть. Бледность ее в тусклом свете казалась желтушной. То было порождение самого большого страха, который только может испытать человеческое существо. В голову мне пришло только одно объяснение: Мэри увидела кошмарный сон. Я мягко подвела ее к постели и уложила. – Энн! Энн! – Ужас ее не отпускал. – Помоги мне! – Мэри, скажи, что мне сделать? Я не ухожу, я тебя не оставлю, я здесь… Успокойся, это был только сон… – Посмотри! Посмотри на него! Она указывала куда-то позади меня. На потолок. Я подняла голову, чувствуя, что сердце мое вот-вот перестанет биться. На потолке ничего не было. По крайней мере, ничего такого, что я была способна разглядеть. Да, это был косой потолок мансарды, ровный и пустой – ну, может быть, слегка пострадавший от сырости. А ветер завывал как привидение. – Что ты видишь, Мэри? Что ты там видишь? Кажется, она продолжала спать. А потом… Боже мой, как же страшно об этом писать…