– Энни, она умерла от ужаса? – Она умерла от разрыва сердца, Нелли. – Но она была в ужасе. Энн, я прочитала это по ее лицу. На нем застыл страх… – Энни, она тебе что-нибудь сказала? – всхлипнула Сьюзи, красноносая, как пьянчуги в Пойнте. Вдалеке снова громыхнуло. – Честное слово, я не знаю, – сказала я, вытирая слезы. – Я ничего не знаю. – Энн! – В разговор вступила Джейн Уимпол, откинувшая вуаль, чтобы не промокала от слез, и без стыда являвшая нам свое прекрасное лицо. – Если ты что-то знаешь, ты должна нам сказать. В ее присутствии… – Джейн указала на портрет. – При ней ты не можешь солгать… – Энн, она умерла от страха, – повторила Нелли. – Не отрицай. – Она с тобой говорила? – не отступала Сьюзи. Я отвела все подозрения прямым взглядом в глаза: – Вы знали ее лучше, чем я. Для нее на первом месте стояла работа, а в эти дни – особенно. И я думаю, лучшее, что мы можем сделать ради нее, – это продолжать работу. Чепцы согласно закивали, всхлипы сделались громче. – И близится суровое испытание, – добавила Нелли. Мы все понимали, что она имеет в виду. – Не тревожьтесь за ментальный театр, – успокоила я. – Это дело я беру на себя. Я ощутила всеобщее облегчение; только Сьюзи казалась разочарованной. – Ну а нам… остальным… хоть посмотреть можно? – Сьюзен Тренч! – одернула Нелли. Но Джейн поддержала свою подружку: – А правда, что и она, и он останутся без одежды? Даже мистер Салливан? Поверьте мне: ни объятия, ни поддержка близких – ничто не лечит от страха так, как непристойные мысли. 7 Я провела остаток того памятного дня, задавая прямые вопросы служанкам, поварихе и даже самой Нелли, но никто ничего не слышал о новой медсестре. Я перестала об этом думать. Все предупреждения мистера Икс не поколебали моей решимости. Пусть читающий эти строки не обманывается: я страшная трусиха, но я просто не могла сидеть сложа руки и ждать, пока после следующего кошмара Кэрролла не умрет кто-нибудь еще. Больше никто не должен умереть, если я могу это предотвратить. Я – медсестра. И я спасаю жизни. А зло – это болезнь, которая может скрываться в бараках. Поначалу я собиралась переодеться из униформы в свое обычное платье, но потом ко мне пришла другая мысль: что бы там меня ни ожидало в бараках, оно видело Мэри Брэддок. А Мэри приходила в форме, только без чепца. Ну так и я выберу такой же наряд. Мне предстояло дождаться самого позднего часа. А до этого времени мне было нужно чем-то себя занять, и я снова взяла в руки надоевшую «Алису». Читать не хотелось, я перелистывала иллюстрации. Кэрролл говорил, что мир превращается в эту книгу. И мистер Икс придерживается того же мнения. А я подумала, что это неправда: мир и раньше был таким. В эти самые минуты совсем неподалеку от Кларендона люди, которых принято считать здравомыслящими и нормальными, поднимаются на сцену и вздымают молотки, чтобы освободить замурованную канарейку или голенькую девочку, которая с ужасом взирает на своего освободителя. И я – часть этого мира. И в этом же мире миссис Гиллеспи готовит свои пирожки, а Гетти Уолтерс попеременно смеется и плачет. В этом самом мире с его ночами и днями я когда-то любила мужчину и он когда-то любил меня, здесь же я вонзила в человека нож – вонзила нож в пациента, о котором должна была заботиться. Мир ментальных театров, запретных представлений и поисков сокровища. Мир ужасных Десяти, мир, в котором умерли мистер Арбунтот и Мэри Брэддок. Мир, в котором люди, подобные Дойлу и Кэрроллу, пишут о выдуманных ими мирах. Мир, в котором вы, незнакомый читатель, заглянули в мою беспорядочную хронику. Потому что, несмотря на все различия между нами, по крайней мере, это у нас общее. Этот единый и страшный мир. Услышав, как часы в холле пробили два, я решила, что мне пора в этот мир углубиться. 8 Только одну деталь я не предусмотрела: неделю назад я подарила свою шаль сахарной женщине, а другой у меня не было. В Кларендоне мне шаль и не требовалась, но вот в ночную пору возле моря, где рев ветра возвещал о бурях и мести, мне сильно ее недоставало. Конечно, от свечки снаружи никакого проку быть не могло, поэтому я ее и не взяла. Ну а отсутствие чепца избавляло меня от опасений, что он улетит с моей головы. Пучок волос на голове слегка растрепался, но все же пока выдерживал порывы ветра. Преимущество мое состояло в том, что я родилась здесь, в прибрежном городе с его песком и причалами. Девочками мы иногда играли на пляже ночью. Сегодня на ночном пляже редко встретишь девочку – если только во время представления и без одежды, – но в те годы мы еще могли выйти ночью поиграть на пляж, ведь девочки тогда умирали повсюду. А если все равно, где встретить смерть, – дома от дифтерии или на улице, когда на тебя падает цветочный горшок или целая стена, или в школе, где одноклассницы устраивают тебе темную, – тогда как-то легче воспринимается вероятность умереть от ночного происшествия на берегу. Вообще-то, если ты не одна, а с подругами, пляж был самым безопасным местом из тех, что я перечислила. Но тогда были другие времена. Теперь жизнь в целом улучшилась, и смерть, как следствие, пугает больше. Я шла впотьмах по песку, который, стоило мне всколыхнуть его ногой, поднимался столбом из-за немилосердного ветра. Ветви в рощице покорно гнулись под властью этого невидимого диктатора, а почти все рекламные плакаты либо сорвались со стволов деревьев, либо были похищены мальчишками. Далекие волны колотили о берег с упорством крепких мужчин. Я помолилась небу, чтобы не пошел дождь. Место было самое подходящее для молитвы. Я остановилась на краю рощи и перевела дух. Передо мной простирались бараки – черная бесформенная масса. Куда именно ходила Мэри? Как это выяснить? Я видела только, как она направлялась к этим сгоревшим строениям, я даже не была уверена, входила ли Мэри в одно из них. Но других вариантов у меня все равно не было. Я вздохнула поглубже, внутренне готовясь выйти из-под защиты деревьев, когда сквозь рокот волн и завывание ветра расслышала новый шум – у меня за спиной. Это было похоже на треск веток. Я оглянулась, но не увидела ничего страшнее, чем мой собственный страх. А ведь известно, что худший из призраков не так опасен, как страх перед ним. Единственное хорошее, что было в этом треске, – что он сыграл роль щипка для моего мягкого места (да простит меня читатель). Если до этой секунды я раздумывала, откуда взять смелости, чтобы покинуть тенистое убежище и добежать до бараков, теперь этот путь представлялся мне единственным надежным планом. Я кинулась к обгоревшему углу, за которым укрывалась в прошлую свою ночную вылазку; я высоко поднимала юбку и пребывала в уверенности, что кто-то или что-то преследует меня по пятам. Но на бегу я ни разу не обернулась. В подобных случаях всегда предпочтительнее поступать так, как велит Священное Писание, а не уподобляться жене Лота. Только добравшись до стены, я посмотрела назад. И не увидела ничего, кроме песка, вздыбленного ветром, который заметал мои следы с такой яростью, как будто они причиняли ему боль. Бараки представляли собой заброшенные рыбацкие хижины, в них давно никто не жил, они были настолько бесполезны, что не годились даже для сноса, и городские власти так и не придумали, что с ними делать. Уличная ребятня обожала играть там с привидениями – а может быть, и наоборот. Два ряда лачуг растянулись вдоль берега не меньше чем на сотню ярдов. В их существовании наступил момент, когда они почернели, выгнулись и утратили представление о форме: то были сгоревшие бараки, именуемые так с тех пор, как давнишний пожар наложил на них вечное проклятие. В общем, не лучшее место для ночных визитов. А ветер делал его только хуже. Все, что плохо держалось, стукало и хлопало. Все, что держалось хорошо, скрипело. Я рассудила так: что бы ни искала Мэри в ту ночь – или оно само ее искало, – оно не могло помещаться в первой линии бараков, которые на виду, и в самых поврежденных тоже не могло. Если Мэри забралась так далеко, значит ей требовалось место понадежнее. Поэтому я приняла решение осмотреть хорошо сохранившиеся бараки второй линии, которых было немало, но все же меньше половины. И вот на одной из не тронутых огнем стен я увидела нечто похожее на проблеск огня в окошке. Увидела и тотчас перестала видеть. Страх сжимал мне горло. Но теперь я понимала, что не ошиблась. Там внутри кто-то был. Вообще-то, этот кто-то мог оказаться кем угодно: и нищим, и бродягой, и Бёрчем, и даже Шляпником. Но это моргание света, так похожее на моргание глаза, заставило меня поверить, что кто бы ни таился в бараке, мой путь лежит именно к нему. Я подумала: а вдруг этот кто-то примет меня за Мэри – хотя бы в ночной темноте? А если примет – это будет хорошо или плохо? Я подошла к черному проему входа. Молчать не имело смысла.