– Уже лучше, спасибо. – У нас не было возможности толком поговорить после всего происшедшего. Все это ужасно. Я скорблю вместе с вами. – Большое спасибо. – Вы были близкие подруги? – Мы вместе работали. Нас в Кларендоне мало. Получается, мы все здесь немного подруги. – Мне довелось пережить подобный опыт. – Салливан отложил напильник на стол. – Некоторых моих товарищей больше нет. К сожалению, я понимаю, что это такое. – Да, это тяжело. Салливан взял чашку левой рукой и сделал большой глоток. Я просчитала момент, когда он возвращал чашку обратно на блюдце, и резко наклонила чайник. – Еще немножко?.. Ой! – Я осталась довольна результатом: как будто я просто не заметила, что чашка налита почти до краев. Несколько капель выплеснулись на рубашку Салливана – тоже не катастрофа, учитывая, сколько раз эту рубашку кропили до меня. – Боже мой, какая я неуклюжая! – Ничего страшного. – Салливан с безразличным видом обтер рукава. – Не беспо… Но я уже поставила чайник на стол и взяла его за руку – с бесцеремонностью, характерной для медсестер, которые привыкли к уходу за пациентами: – Подождите, я смогу это оттереть. – Да нет, правда, не нужно… – Пожалуйста, я вас прошу. Это совсем ненадолго. Салливан позволил отвести себя в кладовку, где мы хранили несъедобные припасы. Это была узкая комнатка с тремя рядами полок и резким аптечным запахом. Я сразу же закрыла дверь, зажгла лампу, вытянула вперед его руку и с притворным вниманием принялась осматривать пятна на рукаве. – Право же, не стоит беспокоиться. – Никакого беспокойства, – ответила я, разглядывая его руки. Есть люди, читающие по ладоням. Я читаю по тыльным сторонам ладоней. Всякий фокусник, от изумителя до престидижитатора, заботится о своих руках больше, чем даже пианист. Я уже писала, что фокусники, включая и магов, всегда вызывали у меня восхищение, а если ты всю жизнь ходишь смотреть на трюки, манипуляцию и магию, ты, возможно, никогда не раскроешь, в чем секрет, но уж руки разглядишь досконально. Мне не понадобилось дотошного исследования, чтобы установить, что в руках у Салливана перебывало много чего – но только не карты и цилиндры. Его сильные узловатые пальцы были все в мозолях – даже у меня пальцы нежнее. Этот мужчина работает руками, никакой он не изумитель. Тот, кто живет за счет ловкости рук, не будет их так портить. Да, верно: Салливан сумел подменить для меня одну карту другой с изяществом фокусника, однако при известной тренировке с этим трюком справится любой. Так что же, я держу в своих руках руки Марвела-старшего? Я постаралась скрыть свою потрясающую догадку. – Уверена, мы сумеем это оттереть. – С этими словами я отвернулась к полкам и притворилась, что занята поисками. – Вы очень любезны. – Это моя работа. И кстати, о работе… Как вы поладили с сэром Оуэном? – Вообще-то… – Салливан замялся. – Вам бы лучше спросить у сэра Оуэна, как он со мной ладит… О боги требовательности! Кажется, я еще ни разу не выполнил того, что он хочет. – Не корите себя. Вы же сами говорили, что никогда прежде не занимались ментальным театром. Вы ведь по большей части изумитель, верно? – Я взяла чистую тряпку и принялась оттирать пятна. – Ну конечно изумитель. Право, вам не стоит так беспокоиться, я… – Да ничего страшного. Вы где-нибудь будете выступать, когда здесь все закончится? – Да, вернусь в Лондон. – Я была бы рада вас увидеть. – Осознав, что слова мои звучат непристойно, я залилась краской. – Я хотела сказать, была бы рада посмотреть ваше представление, если окажусь в Лондоне. Где вы выступаете? Вы говорили, что в программе будут трюки, да? С неодетыми актрисами? – Я работаю на улице. В основном. Трюкачи часто меняют площадки. – Но… если мне однажды захочется посмотреть… Какое у вас сценическое имя? – Я выступаю в Саутуарке. Не советую вам там гулять. – Я там жила. – Я улыбнулась. – Как вас называют? Или вам публика не нужна? Салливан опустил глаза. Боже мой, если это не выражение на лице человека, который пытается что-то изобрести, значит я еще более слепа, чем мой пациент! – Салли Изумитель, – выдал он наконец, крайне довольный собой. – Ой как замечательно! – И вы придете в Лондоне на меня посмотреть? Я опустила глаза: – Да, возможно… кто знает. – Ой как замечательно! Я посмотрела на него. Салливан на меня не смотрел – только теперь поднял глаза. А я опустила. И снова взглянула на него, только когда он сам отвел взгляд. Эти качели раскачивались в полной тишине, но, как я уже говорила, молчать вместе с Салливаном было комфортно. Я обмакнула тряпку в мазь против артрита и прошлась по пятнам на рукаве. – Помогает безотказно. – Помогает поговорить со мной наедине? – спросил Салливан. Качели резко остановились. Две пары глаз на одном и том же уровне. В этот момент дверь резко распахнулась. – Энни! Ой, извините! Ах! Вы?.. Ох! Вот же… Сьюзи Тренч взирала на нас с хитрой улыбочкой, в которой уже читался заголовок: «ПОТРЯСАЮЩАЯ СПЛЕТНЯ, ВХОД ПО ПРИГЛАШЕНИЯМ». Но я быстренько объяснила Сьюзи, что происходит, и она, как мне кажется, поверила. Сама она зашла в кладовку за горчичниками для лорда Альфреда С. – Сегодня с ним приключилось… Больше обычного… Да… Прошу прощения. Мы пропустили ее слова мимо ушей. Когда Сьюзи вышла, Салливан все так же продолжал улыбаться. – Я вовсе не против разговаривать с вами наедине, вообще-то, мне это нравится. Вот только, боги трюкачества, я бы предпочел заливать чай внутрь себя, а не поверх. – Я не понимаю, о чем вы… – Вы совсем не умеете лгать. Вам когда-нибудь говорили? – Нет, – солгала я. Видимо, у меня получилось ужасно, потому что Салливан снова улыбнулся. Это была не насмешка. Больше было похоже на улыбку от уверенности в себе. А потом Салливан протянул правую руку – я все еще не могла пошевелиться и не выпускала тряпку – и коснулся моей руки. Я сразу же ее отдернула. Салливан посмотрел на меня без обиды. Ему, казалось, нравилось все, что бы я ни сделала, он как будто раскрывал во мне все новые способы поведения, и это занятие ему нравилось. А мне нравилось его лицо с аккуратно подстриженными усиками. – Я лишь хотел осмотреть ваши руки – так же, как вы осмотрели мои, – сказал Салливан. – Боги справедливости, не ищите во всем злого умысла. В тот день всем обязательно хотелось потрогать мои руки. Щеки мои пылали от стыда. Но то же чувство придало мне сил, чтобы себя не выдать. Я подумала: пусть он лучше поверит, что я завела его в кладовку из личных интересов (пусть даже это и скандально и ставит под вопрос мою порядочность); по крайней мере, это неприличное намерение скроет мою истинную цель – разобраться в жизни Салливана. Вот так фокус: пожертвовать пристойностью, прикрывая наидостойнейшую цель! Это было ужасно. Я сгорала со стыда. Но я позволила ему прикоснуться к моей руке. Его мозоли прошлись по моим – понимаю, как это звучит, я не Шекспир; грубость его кожи, грубость моей кожи. Это была рука взрослого мужчины, прикасающаяся к руке взрослой женщины. Мы стояли так близко, что, клянусь вам, мое дыхание шевелило его усики. – Вы хороший человек, – определил Салливан, как будто прочел по моим пальцам. – Но вы одиноки. Почему вы одна? Для вас это неправильно. Разыщите меня, если соберетесь в Лондон.