– Ну вот… – Перкинс тер лоб. – Вам уже пора. – Да. Лоусон меня поторапливает: он женат и скучает по своей семье… – А вы? – А у меня никакой спешки нет. Я живу один. – Грег Перкинс вздохнул. – Надеюсь, мне подкинут еще какую-нибудь работенку. Боги правды, людям нравится притворяться мертвыми. Не смейтесь. Это последняя мода на праздниках в высшем обществе, а еще есть такие, кто с помощью лживой смерти пытается ускользнуть от кредиторов или опостылевших супругов. Но в театре платят лучше, хотя, конечно, и зовут реже. Иногда я целые месяцы болтаюсь без приличного заказа. В общем, было очень приятно… И тут меня осенило. – У меня в Лондоне брат, – выпалила я. – Он мог бы… мог бы вам помочь. У него есть связи в театральной среде. – Вы серьезно? – Грег Перкинс вскинул брови. – Да, когда-то он сам мечтал стать актером, но ему не понравились подпольные спектакли. Сейчас у него хорошая должность в банке, там он пользуется большим успехом, потому что умеет рекомендовать состоятельным клиентам интересные постановки. Если вы… оставите мне свой адрес, я могла бы… попросить, чтобы он с вами связался. Перкинс не дал мне окончательно покраснеть, он ответил раньше: – Сложность в том, что я часто переезжаю с места на место. Если дела мои идут плохо, я предпочитаю перебираться… скажем так, во дворцы поменьше – там, под опахалами моих служанок, мне удобнее дожидаться нового случая подработать. – Я невесело улыбнулась, но Перкинс уже искал что-то в карманах потертого пиджака. – Вот вам моя карточка. Скажите вашему брату, пусть покажет ее в любом театре Саутуарка – там подскажут, где меня искать. Я приняла карточку. На ней значилось имя – Грегори Перкинс. Действительно, звучало вполне по-театральному. Перкинс подхватил свой багаж, не отводя от меня взгляда: – За мной вот-вот приедут. Я опустила глаза: – Мне было… очень приятно, мистер Перкинс… – Пожалуйста, называйте меня Грег. – А вы зовите меня Энн. И спасибо. – За что? – За ваши слова: вам не понравилось резать мне глотку. Даже понарошку. – И я добавила, не изменившись в лице: – А мне вот однажды понравилось кое-кого резать… и это было по-настоящему. Он смотрел на меня с улыбкой. Это была улыбка обычного человека. А вот взгляд был иной. – Мой отец тоже занимался поддельными смертями, – заговорил Перкинс. – И знаете, что он мне однажды сказал? Он сказал: «Грег, это самая странная работа на свете. Убивать кого-то, пусть и понарошку, – это плохо. Так что ты выполнишь свою работу хорошо, если получится плоховато, но если у тебя получится слишком плохо – возможно, ты действительно кого-то убил, а это плохо». – Я рассмеялась. – А я в растерянности спросил: «Ну так как же мне работать, папа?» А он в ответ: «Ты должен научиться делать это хорошо… но вовремя останавливаться». – Мы обменялись взглядами. – Вы остановились вовремя. Испытали вы наслаждение или нет – вы… остановились вовремя, Энн. И молчание перешло с нами в следующий зал. Я не ощутила там никакого дискомфорта. Я подумала, что могла бы остаться там надолго. – Спасибо, Грег, – сказала я. Клянусь вам, я так растрогалась, что не могла сказать ничего другого. – Прощайте, Энн. – Прощайте, Грег. Он ушел и унес свою поклажу, он покинул Кларендон. Лоусон дожидался его снаружи. Это был настолько обычный человек, что еще прежде, чем я потеряла его из виду, он уже начал сливаться с внешней жизнью. Разговор с Грегом Перкинсом заставил меня о многом задуматься. Но первое, о чем я подумала, – это о своей правой руке. Когда Перкинс ушел, я долго смотрела на свою правую руку с открытой ладонью. Это была та самая рука, что несколько месяцев назад приготовила чай для моего пациента, та же, что взяла кухонный нож и вонзила его в бок моего пациента. И та же рука сжимала молоток, ударивший Эндрю Марвела, убивший Эндрю Марвела. Марвел принадлежал к группе, заставившей меня наслаждаться, используя эту руку во вред человеку, которого я любила; теперь моя рука подравняла баланс, и я причинила вред самому Марвелу. Та самая рука, которая лечит и ухаживает, была рукой, которая наносит удары и мстит. И вот, впервые за долгие месяцы медленной пытки, я почувствовала, что круг замкнулся. Что я больше не увижу этот кошмар. Потому что я нанесла ответный удар тому, кто его заслуживал. И это сделала я. Возрожденная я. Прежняя и в то же время новая. Противоречие? Нет. Не в том новом мире, где я живу. В тот вечер, пообедав вместе с подругами, я зашла в комнату к мистеру Икс. Мистер Икс – вы, наверно, его уже знаете. Все знают мистера Икс, все о нем говорят. Он гений. В комнате находились доктор Дойл и его преподобие; мисс Понс глодала косточку на ковре, а подносы после обеда уже унесли. Шторы были задвинуты, две лампы подсвечивали румянец на щеках Кэрролла, да и со щеками Дойла бокал вина проделал то же самое. Увидев меня, оба поднялись. – Непривычно видеть вас без чепца, – сказал Кэрролл. – А вас – повеселевшим. – Что ж, в конце концов я, кажется, принял существующий порядок вещей. И всем этим я обязан вашему пациенту. Мистер Икс меня спас. «Мистер Икс, ну конечно», – подумала я. Точно куранты в часах. Бесконечно и неизбежно. Мужчины сели и возобновили разговор, прервавшийся с моим появлением. – Неужели Перкинс заходил и в мою спальню в Оксфорде? – продолжал Кэрролл. – Я с легкостью подкупил слугу, чтобы он сказался больным, – ответил мистер Икс. – Нам требовался промежуточный кошмар перед вашим приездом в Кларендон, чтобы не привязывать ваши сны только к «Пикоку» и Кларендону. – Но карета и вправду чуть не перевернулась… – Ею управлял переодетый Лоусон. Перед тем как подобрать вас на вокзале, он подбросил в переулок мертвого кролика. А вы имели возможность уехать из Кларендона в любой момент, но Джимми здорово разыграл ситуацию с отсутствием кэбов и выдумал «разговор» с извозчиком, который якобы сказал, что никто не хочет ехать в Кларендон. – Этот юноша заслуживает премии за прекрасную игру, – заметил Дойл и взял с подноса печенье «Мерривезер». Кэрролл кивнул в ответ, а потом вздохнул. – Вы заставили меня тяжко страдать, – признался он. – Но, с другой стороны, я думаю, это… это было необходимо – и не только для вашего замысла. После случившегося я лучше понимаю сам себя. – Я допускал, что и для этой цели мой план может пригодиться, – ответил мистер Икс. – Ваша жизнь полна загадок, и не только математических. Если мне удалось пролить свет на некоторые из них, это и будет возмещением боли, которую я вам причинил. – Эта девочка… Клара… она тоже мне кое-что открыла. – Кэрролл тряхнул головой. – Она сказала, что в тот вечер в лодке Алиса Лидделл проделала со мной… нечто вроде… неумышленного театра. Вы можете в это поверить? – Не знаю, – сказал мистер Икс. – К счастью, я многого не знаю об этом мире. В противном случае я бы умер от скуки. Мисс Понс залаяла, словно рассердившись, что ее хозяин заговорил о возможности своей смерти. Она тоже его любила. – Что это с ней? – спросил Дойл, успокаивая собаку. – Она нервничает, ей нужно солнце, – ответил мистер Икс. – Эта Понс – очень солнечное существо. Кэрролл пребывал в задумчивости. – Я хочу понять… Если есть девочки, способные на такие вещи, в каком же мире мы живем, мистер Икс? – В мире, который все больше походит на книгу, ваше преподобие. – Я пока не знаю, могу ли я ей верить… Что будет с Кларой? – Боюсь, по окончании игры фигуры будут снова отправлены в коробку, – очень сухо ответил мистер Икс. – Но как же вы, любитель словесных игр, позволили себя обмануть таким именем? – Имя? Клара Драме? Драме… – Кэрролл недолго раздумывал, а потом выдохнул: – Ах вот оно что… Dream, «дрема»… Да, «Драме» – это «Сон». – Надеюсь, что глупец, придумавший эту кличку, – не старый профессор, его умственные способности я ценю высоко. Дойл уже давно и поспешно записывал их беседу. В этот момент он вмешался: – Не могли бы вы говорить помедленнее? Все это так интересно! – И Дойл, совершенно в манере Лоусона, размашисто поставил точку над i. – Мистер Икс, у меня остается последний вопрос. Вы никогда не рассказывали, почему придаете такое значение этому… Знаку. Я собираюсь написать обо всем, что здесь было, только скажите, почему это так важно. – Я тоже этого не понимаю, – согласился Кэрролл. – Мистер Икс, вы повторяли это много раз, но так ничего и не объяснили. – Но это ведь ключ ко ВСЕМУ, – произнес голосок из кресла. Кэрролл и Дойл в один голос потребовали разъяснений, и даже Понс, тявкая из угла, казалось, спрашивала о том же самом. – Ваше преподобие, вы могли бы еще раз изобразить этот знак? – Держите, вот вам бумага, – предложил Дойл. Кэрролл еще раз блеснул талантами геометра и рисовальщика.