— Вы не знаете, вы никогда не занимались сериями, Третьяков. Вы не эксперт, понимаете? — Голос ее звенел металлом. — Да, но базовый курс я прошел, — не отступил Третьяков. — Насколько нас учили, Зарина Георгиевна, есть целый каталог профайлов для серийных убийц. Да, в большинстве случаев они подходят под один или другой шаблон. К примеру, серийный убийца обычно — мужчина. Но не всегда. Он обычно убивает людей своей расы, своей возрастной группы. Часто серийный убийца имел трудное детство, подвергался насилию, психологическому давлению, издевательствам и через убийства пытается снова и снова доказать что-то своим мучителям. Часто, но, опять же, не всегда. — Их учили! — фыркнула следователь. — Иногда все дело — во власти над жертвой. В насилии, — влез Мануйлов. — Таких, кстати, большинство. Желание доминировать, полностью подчинить. — Конечно, такие тоже есть, — согласился Иван. — Часто это люди с крайне низкой эмоциональной реакцией, они неспособны на сочувствие и удовлетворяют все свои желания независимо от того, насколько их желания нормальны. Они от убийства, насилия получают наслаждение. Именно поэтому выбирают, как правило, определенных жертв, к примеру блондинок. Или женщин, которые носят сорок восьмой размер. Еще есть спонтанные серийные убийцы. Такие, которые увидят что-то, что является их триггером, и тут же убивают. — Да вы подготовились! — недовольно пробормотала Зарина Георгиевна. — Нет, Зарина Георгиевна, в том-то и дело, что я не подготовился. Столько всего, чего я никак не могу ни понять, ни объяснить. С этим киллером все получается вверх тормашками. Никакого сексуального насилия, никакого триггера, все жертвы нетипичны по отношению друг к другу. Никакой спонтанности, только осознанный подход и систематичность. Это даже не может быть обострением, психи не сходят с ума по графику. Наш убийца совершенно не подходит ни под один психологический портрет нормального серийного убийцы. — И что же это значит? — спросила Зарина Георгиевна. — Что мы имеем дело с чем-то принципиально новым, — предположил Третьяков. — Мы не знаем, кто он, не знаем, зачем он это делает, как он находит жертвы, как опаивает их. И почему они не сопротивляются. — В случае с Губахановым он просто предложил им выпить, — встрял Бахтин. — А алкаши за бутылку родину продадут. Да и родина у них другая. — Да, согласен, в части случаев выбор убийцы пал на людей социально не адаптированных, — кивнул Иван. — Такими легко манипулировать. Пальцем помани — они уже к тебе бегут. Но ведь был и Голованов, была Шиткина. Обе жертвы — люди взрослые, адекватные. Голованов исчез на пути из Нижнего Новгорода в Киров. Остается открытым вопрос, почему его автомобиль оказался разбитым и был припаркован так далеко от места, где нашли труп. — С трупами тоже все неясно. То он их на дорогах бросает, то в лес тащит, — покачала головой Зарина Георгиевна. — С этим как раз все более-менее ясно, — возразил Иван. — Ему важно убить в определенном месте. Он как бы ведет линию, и она должна быть идеально прямой. Расстояние между жертвами — ровно двести километров, с точностью до десяти-пятнадцати метров в радиусе, что, согласитесь, умопомрачительно точно. Он хорошо разбирается в географии, умеет ориентироваться на местности, возможно, имеет туристический опыт. Простому человеку с компасом так рассчитать линию невозможно. — Но зачем он это делает, мы не знаем, — то ли спросил, то ли уточнил Мануйлов. — Мотивация нашего Воина — самая сложная тема. Судя по тому, что рассказал Губаханов, он считает, что ведет войну с какими-то высшими темными силами. — Псих? — спросила Зарина Георгиевна. — Есть смысл пробить по базам психоневрологических диспансеров. — Да, определенно, он может там быть. Только технически пробить все имеющиеся в России психоневрологические диспансеры и стационары — это никакого МВД не хватит. Пациент с параноидальным бредом, при котором ему кажется, что грядет апокалипсис и что темные силы нас злобно гнетут? — пожал плечами Третьяков. — Там таких — каждый второй. — И тем не менее запросы надо направить, — разозлилась Зарина Георгиевна. — Запросы — куда? — спросил Бахтин. — У нас же даже минимально нет представления о его локации. — Третьяков, ваши соображения? — спросил Мануйлов. Иван вздохнул. — Мы пока достаточно мало знаем о Воине лично. В основном то, что нам рассказал Губаханов. Есть условное описание его внешности, но оно подойдет к почти любому среднестатистическому россиянину. Мы знаем, что он управляет автомобилем, но, к сожалению, номера машины не знаем. Губаханов ничего не помнит, а видеокамер на участке дороги между Саранском и Починками нет, так что запросить данные видеонаблюдения не представляется возможным. Да и поздно уже, так долго данные не хранятся. Географический разброс жертв таков, что на текущий момент не представляется возможным даже предположить, где этот Воин проживает, откуда он. — Разброс действительно ненормальный, — согласилась Зарина. — Мы привлечем экспертов-аналитиков, попробуем что-то найти. А вы пока попробуйте установить, были ли другие жертвы. Вы утверждаете, что он убивает через каждые двести километров. Почему же мы нашли только четыре трупа? — У этого может быть множество причин. Жертвы могут не быть найдены в силу специфичности места. Если бы у Голованова в кармане не остался телефон, его бы тоже не нашли. К тому же нет никаких гарантий, что Воин каждый раз использует флунитразепам. Мы запрашивали только те случаи, где препарат был обнаружен. А возможно, убитым не проводилась соответствующая экспертиза. Особенно, если это были бомжи. Так что вероятность того, что мы найдем больше трупов, весьма высокая, только вот толку от этого не стоит ожидать, — меланхолично добавил Иван. — Ты хочешь сказать, это нам никак не поможет его поймать? — раздраженно переспросил Мануйлов. — Нет, Николай Степанович, я не это хочу сказать. Безусловно, нужно пытаться установить все данные, особенно по поиску свидетелей, которые могли видеть его, говорить с ним и что-то помнить. Но все это, так сказать, может сработать, а может и не сработать. Зато мы точно знаем, что двадцать третьего марта он привезет в Ульяновск очередную жертву. И это — наш самый надежный шанс его поймать. — Или получить еще один труп, — бросила Зарина Георгиевна. — Нет, Третьяков, мы должны поймать его раньше. Мы не можем так рисковать. У нас в руках — море информации. Если мы не сможем из этого моря выловить что-то стоящее, грош нам цена. Все, господа офицеры, работайте. Вам будет оказана максимальная поддержка. О точном составе опергруппы я вам сообщу позднее. Нужно выделить убийство Морозова в отдельное производство. Вы, Третьяков, определенно останетесь работать с маньяком. Бахтин, вас мы переключим тогда на дело Морозова. — Слушаюсь, — отрапортовал Бахтин. — Зарина Георгиевна, — выпрямился и поднял голову Иван. — Я бы пока не разделял эти дела. — Это почему? — склонила голову она. — Очевидно, что флунитразепам в данном случае — чистое совпадение. Что дает вам основания предполагать, что убийство Морозова как-то связано с этой серией? Кроме ваших предчувствий и интуиции, конечно. — Ничего, — покачал головой Иван. — В таком случае сосредоточьте все свои силы на том, чтобы двадцать третьего марта в Ульяновске никто не погиб. А раскрытие убийства Морозова оставьте другим. Вопросы есть? Вопросов оставалось — целая туча. 31 07 марта, среда Москва О том, что жена решила с ним разводиться, Третьяков узнал в ночь перед Международным женским днем, когда не смог попасть в собственную квартиру. Он только что приехал из Кирова и никак не был готов к такому радикальному изменению в настроениях супруги. Факт был фактом — его ключ внезапно перестал подходить к замку в двери, купленной им же на его же деньги. На все вопросы жена через дверь отвечала, что не собирается больше терпеть его в доме и что если он будет продолжать стучать и звонить, то вызовет полицию, которой расскажет — надо же, — как он с ней обращается на самом деле. — И как же я с тобой обращаюсь на самом деле? Мы с тобой едва разговариваем, дорогая, — усмехнулся Иван, прислонившись к стене. — Я для тебя — только предмет мебели, да? — выкрикнула она, и Иван невольно закрыл глаза. Он так устал от Ленкиных спектаклей, устал от всей этой ситуации, и развод был бы не самым плохим вариантом, если бы не дети, не квартира и ипотека. И долг перед Морозовой, о котором Иван ей пока так и не сказал и о котором она могла вполне знать и сама — от отца. — Имей в виду, у меня есть адвокат и свидетели! — прокричала через дверь Ленка. — Ты мне всю психику попортил, ты мне нервы трепал. — Ну да, ну да. Потрепанная ты моя! — Это было, конечно, уже лишним, и по ту сторону двери воцарилась — временно — полнейшая тишина. — Ты всегда надо мной издевался. Ты всегда был домашним тираном, — заявила она с ненавистью в голосе. — Тираном, значит? И как же я тебя тиранил? Мешал трахаться с друзьями детства? — Насилие — это не только кулаками махать, знаешь ли, — выпалила она, и Иван посерьезнел, понял вдруг, к чему она клонит. Он оторвался от стены и ударил кулаком по двери. — Ты чего придумала, Ленка? Ты фильмов американских насмотрелась? Я тебя пальцем не трогал, и нечего тут мне угрожать. — А я не угрожаю. Я тебе говорю, что, если ты сейчас не прекратишь меня запугивать, я вызову полицию. Я уже написала адвокату и подруге, они знают, что ты пришел и кричишь на меня. — Я кричу, потому что через дверь, в которой ты — незаконно — поменяла замки, — он снова стукнул кулаком — не сдержался — по дверному косяку. — Уходи, Третьяков. Уходи сам, слышишь? — Это и моя квартира вообще-то. — Да-да, твоя. Так что не забудь за квартиру заплатить. И кредит, конечно же. — Так, значит? — ахнул он. — Именно так. И алименты готовь, урод. Увидимся в суде, — сказала она тихо. Иван онемел. Он вдруг понял, что его тактика — его молчаливая диванно-кухонная забастовка неожиданно привела к принципиально не тем результатам. Его жена Ленка не хочет больше мира, она хочет войны, жаждет его крови настолько, что уже побежала к адвокату, проконсультировалась и получила инструкции. Нет ничего страшнее для женщины, чем равнодушие мужа. Злость — да, нормально. Крики, даже мордобой — это все шанс на примирение. Но он прожил на кухне почти два месяца — и вот результат. Ленка хочет смешать его с землей. Отобрать все, что есть. Вышла, что называется, на тропу войны. Иван вспотел, стоя в куртке перед дверью в их заваленном колясками-велосипедами тамбуре. Он не хочет ничего решать и ни о чем думать. Перед его глазами незримо висел календарь, и счетчик тикал, отмеряя сжимающееся время. Осталось шестнадцать дней. Три последних дня он провел, отбиваясь от местных оперативников и жены убитого Голованова. Дело Голованова не только не было закрыто, но даже и версий по нему особенно никаких не возникло, так что в появлении столичного опера все усмотрели для себя шанс. Жена — найти и покарать убийцу ее мужа, оперативники — сбросить это дело на Москву. Никому не нужен такой глухарь, да и никакой глухарь никому никогда не нужен. Отсюда и повышенная готовность «помогать следствию» — с обеих сторон. Удалось выяснить следующее: последним Голованова в живых видел его нижегородский коллега, бизнесмен Михаил Иванович Кречет, у которого Голованов закупал товары бытовой химии. Третьяков лично съездил в Нижний Новгород, осмотрел офис оптовой торговой фирмы Кречета, поговорил с сотрудниками насчет отношений между погибшим и их директором. Не потому, что подозревал, а потому, что положено отрабатывать все возможные версии. Дальше выяснилось, что Голованов и Кречет вместе покинули офис фирмы и отбыли — тоже вместе — в закат. — Почему вы уехали вместе? — удивился Иван, и Кречет ответил, смущаясь, что в тот день у них в офисе был небольшой междусобойчик, закончившийся употреблением — в небольших количествах, конечно же. Но, как добропорядочный гражданин, Кречет пьяным за руль садиться не решился, вот и попросил старого доброго и к тому же трезвого друга подбросить его до дому. — Подбросил? — уточнил Третьяков. — Да, — кивнул Кречет. — Да я уже все нашим ментам сказал. — А теперь мне расскажите, в котором часу это было, как вы ехали, по какой дороге, останавливались ли где. Может, продолжали выпивать? — Так Юрка же не пьет, в завязке. Вообще ни капли, уже года четыре, наверное. Ему врачи сказали, что у него печень на грани. Вот он и бросил. А выходит, не помогло это, — покачал головой Кречет и причмокнул. — Кто бы мог подумать. Кто бы мог предположить. — Так по какой дороге ехали? — Да по обычной дороге, я живу-то недалеко, через мост. Может, и пешком бы дошел, тем более лето было, погоды стояли — дай бог. Да только мост длинный. А я был все же не совсем трезв. Да и по пути Юрке было. Он подвез без проблем. Я домой пришел — еще и семи часов не было. Жена подтвердила — алиби, туда-сюда. — Значит, пока ехали, ничего подозрительного не заметили? Он не сказал ничего про то, куда едет дальше? — Так он домой ехал, хотел к полуночи успеть. У нас тут перегон — дай бог каждому, шесть часов. Пять — если плевать на штрафы. Нет, он никуда не собирался, уже даже заправлен был по полной программе.