— Посттравматический шок, — кивнул коренастый доктор в синих форменных брюках и пуховике того же цвета. Врачи выглядели как спасатели, и Андрей потянулся к ним, как ребенок, и зарыдал, и дал вколоть себе успокоительное. Полицейские сконфуженно смотрели на погруженную в расчеты Алису. Они знали, что по головке никого не погладят. Эта странная девица в синем пальто оказалась права, и теперь всем им предстояло расхлебывать последствия того, что по их милости и при их попустительстве тут было совершено чудовищное ритуальное убийство. Вот и как теперь с нею говорить, как снимать показания? — Их должно быть двое, — сказала она, сама выйдя из машины на улицу к полицейским. — Я почти уверена, что их должно быть двое. Это — единственное объяснение. — Кого двое? Убийц? — с демонстративным вниманием переспросил полицейский, но заметил, как девушка прикладывает к уху телефон. Алиса говорила не с ним, а с Третьяковым. — Там должно быть два тела. У меня не было времени и силы, я не смогла проверить это, но других объяснений нет. Если первая точка была в Лермонтове, то тел должно быть два. Здесь два, потому что здесь линии И-НЫ пересекаются. И еще — в Тошкине. Там — то же самое. Взгляни на даты, Иван. — Ты просчитала по дням? — тут же догадался Третьяков. — Точно. Я думал о том, что мы, должно быть, пропустили какие-то места или не совсем поняли его замысел, но твоя версия… ее определенно стоит проверить. Сейчас же свяжусь с местными операми. — Думаю, я прямо сейчас смотрю на одного из них, — холодно сказала Алиса. Холод, собственно, предназначался офицеру. — Уважаемый… — Айгобек Айгулович, — представился полицейский исключительно вежливо, но посматривая на Алису с опаской, словно у нее могла оказаться в кармане скрытая камера. Алиса замерла на секунду, затем сказала: — Айгобек Айгулович, мы предполагаем, что убийца, которого мы называем Черным Воином, уже был здесь, в этой деревне, и уже убивал в этом конкретном месте. — Но почему вы так предполагаете? — Не нужно задавать вопросов. Время вопросов у вас вышло. Просто сделайте то, что вам говорят. Необходимо проверить место убийства самым тщательным образом на предмет второго тела. Оно пролежало здесь долго, больше двух лет. — Вы и дату мне скажете? — хмыкнул Айгобек Айгулович. Алиса смерила его ледяным взглядом. — Убийство было совершено девятнадцатого мая две тысячи пятнадцатого года. Оно было следующим за Саранском. Я могу вам даже время назвать. — Но как… — начал полицейский и тут же подавился, наткнувшись на презрительный взгляд Алисы. — Вам пытались объяснить, но никто не захотел слушать. Теперь у вас будет два тела вместо одного, — отрезала Алиса. К ее удивлению, полицейский подчинился, отошел и принялся раздавать указания по рации. Третьяков невольно рассмеялся там, на другом конце эфира. — Что не так? — спросила его Алиса, продолжая излучать холод даже по телефону. — Все так. Просто если бы я сейчас был там, я бы тоже не стал с тобой спорить. Просто побежал бы исполнять то, что ты приказала, — продолжал улыбаться он. — Ты мне, кстати, такой нравишься куда больше. — А мне ничего не нравится. — Я понимаю. Такое пережить. Слушай, ты сама-то как? Хочешь, я за тобой приеду? Я могу добраться до Йошкар-Олы за полдня. — Нет, спасибо, — чуть-чуть оттаяла Алиса. — Это будет лишним. И потом, я, в целом, в порядке. Мне очень жаль этого мальчика, Андрея. Я не должна была… Я не подумала, как это может его потрясти. — Ты и не должна была об этом думать, Алиса. Ты сама в таком же шоке, как и он. — Но ведь я не в шоке, Иван, — возразила она. — Я знала, куда шла, и знала, зачем. — И зачем же? — спросил Третьяков. — Я этого не понимаю. Зачем ты делаешь это, Алиса? Это не твоя работа — героически пойти в темный лес, в котором может прятаться маньяк-убийца, которому нравится отрубать головы. — Нет, Третьяков, опять ты все не так понял. Ты неверно его оцениваешь. Ингвару вовсе не нравится отрубать головы. Он ведет войну и делает все возможное — с его точки зрения, — чтобы избежать лишних жертв. — И каких же «лишних» жертв он избежал? — спросил Иван. — Может быть, он и не собирался тебя убивать. — Собирался, — уверенно ответила Алиса, залезая в «Тойоту» местного начальника. — Но не стал. — И ты так уверена в этом, потому что… можешь читать его мысли? — бросил Иван. — Я так уверена в этом, потому что он мне об этом сказал, — ответила Алиса. Третьяков закашлялся и подавился дымом от собственной сигареты. — Ты не знал? Он… звонил мне. Он позвонил мне прямо туда, когда я стояла рядом с нею. Он… словно видел меня, знал, где я. — Может быть, он еще был там? — тихо спросил Иван, и Алису передернуло от ужаса. — Нет, его нет. Я бы… не знаю, я бы почувствовала. — Тогда как… — задумался Третьяков, — как он мог знать? — Он сказал, что мы неразрывно связаны и что теперь он всегда будет рядом со мной. Будет меня защищать! — нервно усмехнулась Алиса. «Тойота» тронулась с места, а она этого даже не заметила. Погибнуть в автокатастрофе — это больше не было самым страшным кошмаром для Алисы Морозовой. — Есть еще кое-что, Ваня… — Алиса прикусила губу. Она еще никогда так не обращалась к Третьякову. — Что такое, Алиса? — В этом разговоре, Ваня, он признался, что убил моего отца. 49 Убитая девушка оказалась жительницей Нижнего Новгорода, шестнадцатилетней Наташей Штондой, фамилия склоняется, как пояснила ее рыдающая мать. Накануне Наташа уехала отдыхать к подруге. От чего отдыхать? Мать разрыдалась еще горше. Да, Наташа не была образцово-показательной дочерью, а у матери совсем не было времени, чтобы заниматься ее воспитанием. Да, безотцовщина. От ее отца, Яна Штонды, осталась только запись в Наташином свидетельстве о рождении, да еще фамилия эта странная. Сбежал почти сразу после рождения дочери — ищи-свищи, и на алименты не подашь, и от государства помощи не получишь как мать-одиночка. Женился же ведь, с государства, стало быть, взятки гладки. Наташа росла, как сорная трава, и к своим шестнадцати чего только не перепробовала, почему и выглядела на двадцать с лишним. А ведь какая была чудесная девочка, когда в садик ходила. Стишки читала про любимую маму. И вот — нет ее, а мать жива. Разве же заслужила Наташа такую смерть? Разве то, что она курила и любила погулять, — преступление? За что ж ее… так? Узнав о Наташиной гибели, мать бросилась искать Пашку, Наташиного так называемого бойфренда, с которым она, собственно, и умотала в деревню к подруге. Она думала, он — убийца. Ревность, пьяная драка, что-то еще на почве пьянки. Пашка понятия не имел, что произошло с Наташей. Опрос подруги показал, что Наташа в тот день с ним поругалась, разозлилась и решила уехать домой. Почему поругалась? Разве ж это важно? Ну, хорошо — да, застала она их, подругу и парня, в койке. И чего? Но Наташка взбесилась, развернулась и ушла в сторону трассы. Молодые, ничего же не боятся. Да и потом, чего скрывать, она пьяная была. Не сильно, чуть-чуть. Все улики по делу и останки с места преступления, включая останки Наташи Штонды, переправили в Москву. Йошкар-Ола не возражала. Московский эксперт Саша Алтухов хоть и не близко, но знал Третьякова по другим делам. Мир тесен, а уж московский мир уголовного розыска — тем более. — Говорят, ты с женой разводишься? — спросил Алтухов, когда невыспавшийся и потрепанный Третьяков появился на пороге лаборатории. — Это она со мной разводится, — хмуро ответил Третьяков. — Ну что, посмотрел? — Слушай, я разводился уже дважды. Теперь, чтобы я женился, мне не то что беременность — мне нужно будет, чтоб ребенок сам лично за мать просил. В прошлый раз женился — теперь вот без половины квартиры, что от родителей осталась. — Моя хочет, чтоб я ей кредит оплачивал и в дом не заходил, — признался Третьяков. — Давай лучше по делу, пока я у тебя тут не разразился речью. Я почти уже готов идти на баррикады, да времени нет. — А что по делу? Твой Черный Воин, надо отдать ему должное, изобретателен и оригинален. — Флунитразепам нашел? — Ожидаемо, в крови жертвы, но еще я обнаружил следы препарата в банке из-под газировки. — Алтухов протянул Ване Третьякову заключение, тот в ответ — раскрытую пачку сигарет. Закурили. Курили в окно лаборантской, наплевав на строгий запрет начальства. Алтухов открыл лабораторный холодильник, достал банку колы и бросил ее Третьякову. Тот от неожиданности чуть не получил ею в лоб. — Скажи мне, Третьяков, что ты чувствуешь, когда тебе дают банку с газировкой? — спросил Алтухов. — Я чувствую, что ты мне чуть в голову не попал, — разозлился Иван. — Чувствуешь ли ты, Третьяков, опасность и беспокойство при виде алюминиевой банки? — Ну, конечно, чувствую. — Ну, это потому, что ты знаешь, чего ожидать. Кстати, дергаешься ты совершенно напрасно, эту я сам лично купил, так что можешь выпить, она не отравлена, — заверил его Алтухов. — Нет уж, спасибо, — отказался Иван, и тогда эксперт забрал у него банку, открыл ее, и до Ивана долетел легкий знакомый аромат. Эксперт отпил пузырящейся воды и крякнул. — Ты понимаешь, Третьяков, это же запечатанная алюминиевая банка, она по определению не вызывает подозрения. Если бы это был термос или что-то такое, уже открытое. Даже пластиковая бутылка… Но запечатанная банка газировки выглядит на сто процентов безопасно. Ты сам ее открываешь, ты сам ее пьешь. Между прочим, на твоей банке из Круглова были найдены только отпечатки пальцев убитой девушки — и на банке, и на открывашке. Она сама ее, эту банку, взяла, сама ее открыла. Абсолютная безопасность, как я и сказал. — Но препарат же уже был внутри? И как же он тогда подмешивает снотворное в закрытую банку? — Простая, но поразительно эффективная методика. Смотри, — Саша поднес к лицу Ивана банку. — Он прокалывает банку под ободком, прям из-под металла, вот тут, точно под металлом. Алюминий такой толщины можно проколоть иглой от стандартного шприца на пять кубиков. Дальше твой фигурант вгоняет снотворное в газировку и тут же, пока газ из банки не вышел, запечатывает место прокола при помощи строительного пистолета с горячим клеем. Если этого не сделать, газ выйдет, банка при открытии не будет пшикать, и это может вызвать подозрения. А так — прозрачная капля горячего клея намертво заклеивает малюсенький прокол. Все, дело сделано. Банка будет открываться, как обычно. — Но клей — его же могут заметить, — возразил Иван. — На-ка, посмотри, — и эксперт снова сунул Ивану банку. Тот осмотрел ее и заметил белесые, словно восковые, капельки в паре мест на банке. — Ну как? — Что — как? — Подозрительно? В этом-то и фокус, что почти на всех банках можно наткнуться на капли клея. — На нормальных банках? — На совершенно нормальных, ничем не отравленных банках — как вот эта в твоих руках. Потому что технологически банки на заводе сцепляют в блоки по шесть или девять штук пластмассовой держалкой, с которой при упаковке на банки иногда тоже капает пластик. А клей, к твоему сведению, тот же пластик. Чуть другой состав. В общем, все гениальное просто. — И смертельно опасно, — пробормотал Иван. — Теперь я никогда газировку пить не буду. — И молодец, все равно от нее здоровью один вред. — Точно. Лучше пить водку. А что насчет жертв? Есть что-нибудь для меня? — Ну, девушка твоя — тут все просто и понятно. И время смерти установлено, и причина. Отделение головы от тела вследствие удара острым тяжелым предметом, предположительно — топором.