— Так, может, они все же дружили с Костей? — Нет, не дружили. Вместе в одном классе были, но Никита был забитым, знаете, программу плохо усваивал, ходил вечно в драном. Его потом перевели в другую школу. Мальчик-то был, в принципе, хороший. Учитывая, что неизвестно, от кого мать-то его нагуляла. А что дальше с ним было, я не знаю. — Ну, спасибо, Вера Ивановна. В любом случае спасибо. — Да на здоровье. А что такое? Зачем они вам? — спросила Курланова, но Алиса не собиралась на этот вопрос отвечать. Она должна быть уверена. — Еще такой момент, Вера Ивановна, а у вас не осталось случайно школьной фотографии всего класса? — Групповое фото, что ли? — Да, групповое фото — такое, чтоб на нем и Никита Нечаев был. — Ну есть, конечно. Мы все фотографии Костеньки храним. Только я не знаю, был там Никита или нет. — А можете посмотреть? Пожалуйста, это очень нужно, — взмолилась Алиса. Вера Ивановна положила трубку с гулким стуком и отошла. Некоторое время она возилась и шуршала, затем шаги, стук — и голос. — Да, вот, нашла. И что? — Мне необходимо посмотреть. — Ну, приезжайте. — А нельзя ли… может быть, кто-то есть у вас — соседи или там знакомые, которые могут переслать фотографию сообщением? — Да как же ее перешлешь, она же большая?! — возмутилась Курланова. — Да и не отдам я ее. Это же все, что у меня от сына осталось, — голос ее задрожал. — Нет-нет, вы меня неправильно поняли. Просто сфотографировать телефоном и отправить мне. — А… — успокоилась Курланова. — Ну, это можно. Я к соседке зайду. У нее сын есть, вечно только в компьютерах и пропадает, совсем уже глаза просмотрел. Даже по ночам его слышу, когда он кричит. Курланова продолжала говорить, потом до Алисы донеслись обрывки ее разговора с соседями. Замерла, не веря, что вот так просто может решиться вопрос такой сложности. Боялась даже дышать, пока вдруг в трубке Веры Ивановны не раздался недовольный мальчишеский голос. — Чего нужно-то? — спросил мальчишка. Алиса не стала тянуть. — Нужно переснять всю фотографию, которую тебе даст Вера Ивановна, а также отдельно крупно Никиту Нечаева и Костю Курланова. — А как я их найду вам? — злился мальчишка. — Там же фамилии подписаны, дурень! — подала голос Вера Ивановна. Мальчишка засопел. Затем Алиса услышала характерный щелчок. Сфотографировал. — И куда? — А у тебя что есть? Ты на свой телефон фотографировал? — заволновалась Алиса. Сердце билось, выпрыгивало из груди. — У тебя есть ВК? — Ну, есть, — еще недовольнее отреагировал мальчуган. Алиса назвала ему свой аккаунт, и мальчишка немедленно его нашел. Несложно, для этого-то поколения. Через секунду Алиса увидела на своей страничке серые контуры фотографий. Через три она смотрела на его лицо. Угрюмый, отстраненный, как загнанный волчонок. Но — несомненно — он. Черный Воин, Ингвар. Красивые, какие безумно красивые зеленые глаза. — Алло! — кашлянул в трубку мальчишка. — Еще чего надо? — Спасибо, дай мне Веру Ивановну, — попросила Алиса, и телефон без лишних разговоров перекочевал в руки соседки. Та спросила, не нужно ли еще чего сделать. Алиса ответила, что нет. Все сделано. Она смотрела на него, совсем еще ребенка, Никиту Нечаева. Затем прикрыла глаза. — Вот до чего нынче техника дошла, надо же, — голосила Курланова. — А я видела, как военные фотографии нынче раскрашивают. Берешь черно-белую, а тебе раз — и цветную. Красота — и всего за пять минут. А раньше вручную… — Вы не знаете, Нечаевы еще живут в Егорьевске? — Алиса даже не заметила, что перебила ее. Курланова замолчала, затем промычала: — Нет, что вы… Ира-то Нечаева, она уже давно умерла. А я не сказала? Она покончила с собой. Может быть, лет пять назад. Ой, это был кошмар какой-то. Я помню, потому что мне соседка рассказывала, что ее нашли в ванной всю в крови. Не соседку, конечно. Иру Нечаеву. Алиса замерла, затем выпрямилась, натянулась, как струна, а пальцы стиснули трубку телефона. — Как она покончила с собой? — спросила она, хотя ответ и был очевиден. — Порезала вены, — сообщила Курланова. Больше Алиса ничего о Никите Нечаеве не спрашивала, напротив, поспешила закончить разговор. Наплела что-то про рутинную проверку и повесила трубку. Еще долго после разговора с Верой Курлановой Алиса сидела на полу в гостиной и бездумно смотрела в стену. Что-то мешало ей просто взять трубку и позвонить Третьякову. Она, конечно, сделает это. Никаких сомнений. Еще несколько минут, ей нужно только чуть-чуть больше времени. Нужно подумать. Нужно ухватить за хвост эту ускользающую мысль — что-то, что смущало Алису и не давало ей покоя. Какая-то фраза, сказанная Ингваром. Что-то, что Алиса обязательно должна была включить в свое уравнение, в эту систему, в которой ей удалось раскрыть почти все скобки, найти значение почти всех неизвестных. Все началось, когда умерла твоя мать. Наверное, было и раньше, но пять лет назад ты остался совсем один. Ты любил ее, ты верил ей, как не верили психиатры, которые прописывали ей флунитразепам. Курланова ты убил, чтобы тот не осквернил твое «знание». Всех других ты приносил в жертву, чтобы справиться с какой-то неведомой, тебе одному известной угрозой. Ты был последователен и логичен, если можно примерить термин «логичен» в отношении того, что ты делаешь. Кроме одного. Внезапно Алиса вспомнила, как говорила с ним, с Черным Воином, с Никитой Нечаевым, и как его голос раздавался страшным потусторонним шепотом в ее телефонной трубке. «Я забрал жизнь твоего отца. Я сделал это. Пусть у меня и не было выбора, это я убил». Почему, подумала она. Почему у тебя не было выбора? Ты не принес моего отца в жертву, не совершал ритуала, ты не пролил его крови. Напротив, ты проследил за тем, чтобы ни единой капли крови моего отца не попало на землю. Для этого ты его и сжег, чтобы быть в этом уверенным. Больше незачем. Кровь. Она — священна, она — сила, эликсир жизни, она — печать. С моим отцом ты не воевал. Тогда почему, черт возьми, почему у тебя не было выбора? Алиса встала, подошла к магнитной доске и еще несколько секунд рассматривала все, что там написано. Затем взяла маркер и написала крупно поверх всех остальных записей — так, словно они ее, Алису Морозову, больше не волновали. Она написала: Зачем нужно было убивать моего отца??? 51 Теперь это был лишь вопрос времени. Самая негибкая субстанция в нашей вселенной. Алиса сидела в автобусе и слушала рычание его железного сердца. Алиса дышала ритмично, в такт музыке из автобусного динамика. Пел Лепс. «Ночью ехать лень, пробыл до утра». Она не позвонила Третьякову и вообще никому не позвонила. Она аккуратно, словно боясь, что кто-то поймает ее с поличным, выбралась из квартиры, закрыв ее и посмотрев на дверь с удивлением случайного гостя. Ее сумка была тяжела. Телефон остался лежать в темной гостиной. Кто бы ни наблюдал за ней… Тьма сгустилась, и на город наступала ночь, но это больше не пугало Алису. Хотя нет, конечно. Пугало и еще как. И ночь, и перспектива снова нырнуть в железное нутро рычащего рейсового автобуса, и то, что случится потом, когда она доберется до маленького уютного городка в ста километрах от Москвы, строго на юго-восток. Но страх больше не имел значения, он был как рана, которая саднит, но приходится наплевать и все равно идти в бой. Алиса Морозова никогда не ездила с отцом в Благинино, потому что с того самого дня, когда ее вытащили, переломанную и истекающую кровью, из отцовской «БМВ», одна мысль о том, чтобы вернуться в то место, вызывала у маленькой Алисы истерику такой силы, что успокаивать ее приходилось таблетками. Долгая работа с психологами, реабилитация после изматывающего лечения, восстановление равновесия — ничего не помогало, и, в конце концов, отец принял Алисино затворничество как наименьшее из зол. Это вовсе не значит, что он не пытался что-то менять. Но были вещи, на которых он настаивал, и тут уж уступать приходилось Алисе. Случалось, на Андрея Петровича находило. В последний раз это случилось на Алисино совершеннолетие. Помимо других подарков он вручил Алисе абонемент в стрелковый клуб ДОСААФ. Когда-то в разговоре с Третьяковым Алиса упомянула о странном подарке отца, но не была до конца честной — да и надо ли быть честной абсолютно во всем? Она вовремя замолчала и не рассказала, что абонемент в клуб шел как приложение к отцовскому наградному короткоствольному нарезному пистолету «Глок‐17». Подарить его дочери официально он, конечно, не мог, но решил, что пришло время, чтобы у взрослой уже девочки была возможность защитить себя, если вдруг его — отца — не окажется рядом. За год до этого умерла бабушка, которая жила с ними и фактически вырастила Алису. Теперь Алиса часто оставалась дома одна. Спор разгорелся страшный. Алиса швырнула абонемент ДОСААФ отцу в лицо, потребовала, чтобы он немедленно увез пистолет из дома и никакое оружие не привозил — никогда и ни при каких обстоятельствах. Она кричала, что в большинстве случаев оружие стреляет по своим хозяевам, что она все равно никогда не сумеет воспользоваться пистолетом, но отец оказался на удивление несговорчив. Он сказал: пистолет будет в доме. Он будет лежать в сейфе, и ты будешь знать от него код. Придумаешь сама и никогда не забудешь. И в ДОСААФ ходить тоже будешь. А если не станешь — я приставлю к тебе охрану, которая будет рядом с тобой даже спать. Никогда и нигде больше не оставлю тебя одну. Такой вот шантаж. Алиса уступила. Она ходила на занятия по стрелковому оружию, не без интереса изучила устройство пистолета, ружья и отличия между разными видами оружия. Она отстреляла положенное количество часов, не особенно целясь по мишеням, — только чтобы отец отвязался, раз уж он оказался таким бараном в этом вопросе. Она никогда, ни разу не доставала наградного пистолета отца из сейфа. Собственно говоря, за всеми этими событиями Алиса забыла о том, что у нее в квартире, в прихожей, в глубине вместительного шкафа-купе, прячется маленький железный сейф, похожий на те, что бывают в отелях, а в его мягких велюровых недрах дремлет «Глок». Сегодня она вспомнила о пистолете. Вспомнила, когда нашла адрес Никиты Игоревича Нечаева, прописанного «по рождению» в квартире в городе Егорьевске. Найти адрес — не такая сложная задача, если у твоего отца дома «на всякий пожарный» лежит терабайтный диск с разными базами данных — по Москве и Подмосковью, ГИБДД и ЕИРЦ, и множество других якобы «закрытых» баз данных. Никита Игоревич Нечаев. Он проживал в Егорьевске, а когда убивал, называл себя именем отца, которого не знал. Именно тогда, когда Алиса увидела своими глазами адрес и имена, она встала, подошла к шкафу в прихожей, открыла его, выбросила на пол коробки с обувью и даже не потрудилась потом убрать обратно. Посмотрела на сейф. Она помнила код. Шесть цифр. Тринадцать, двадцать один, тридцать четыре. Три первых двузначных числа последовательности Фибоначчи. Когда Алиса объяснила отцу, почему именно эти числа, он с минуту, наверное, ошалело смотрел на дочь, а затем спросил, не забудет ли она это. И кивнул в ответ. Сейф мелодично пропел и раскрылся. Алиса заглянула внутрь, точь-в-точь как ее тезка из сказки смотрела в замочную скважину. Но не прекрасный сад она увидела, а черную матовую поверхность «Глока». Взяла пистолет, проверила его состояние, затем аккуратно зарядила магазин. Дополнительно патронов не брала, так как больше, чем то, что было в магазине, использовать не собиралась. Ничего использовать не собиралась. Ни одного патрона. Но это не точно. В автобусе было не так уж много людей, и Алиса сидела одна на двух сиденьях. Это было хорошо, она могла не стараться и не сдерживать реакцию. Она делала именно то, чему научил ее Никита Нечаев — там, в поезде. Дышала и фокусировалась на дыхании, следила за реакциями в теле. Паника не уходила, она была рядом, но оставалась на почтительном расстоянии, как волк, не уверенный, что добыча будет легкой. Два часа. И еще чуть-чуть пешком, отдышаться, пройтись. На улицах Егорьевска мало людей, даже подростков не видать — холодно. — У вас десяти рублей не будет? — слышит Алиса и резко оборачивается на голос. За ее спиной — двое школяров в темных пуховиках. Смотрят на нее нагло, с прищуром. Видят, что она не местная. Оценивают. На Алисе черное пальто и черные кожаные перчатки, шапки нет — забыла. Впервые, наверное, в жизни. Все равно смотрится дорого, эдакая Никита, наемница из кино. — Нет, не будет, — говорит Алиса сухо. — А если я скажу «пожалуйста»? — спрашивает один из подростков и делает шаг навстречу. Алиса чувствует — не страх, а раздражение и иррациональное желание достать из сумки «Глок» и посмотреть, как поменяется выражение этих молодых лиц. Она удерживается, но рука остается в сумке, ладонь обняла рукоятку «Глока». — Не рекомендую, — спокойно отвечает она. — Мне на ваше воспитание наплевать. — Ого! — смеется второй, и оба молодчика с гоготом проваливаются в боковую улочку. Отстали. Алиса выдыхает. Она достает из кармана новенький телефон, купленный по дороге к автовокзалу, — ее «Самсунг» должен лежать дома, сбивать со следа полицию, обманывать чутье Черного Воина. Алиса сверяется с картой. Телефон дорогой, удобный. Интернет работает хорошо. Хорошо, что отец имел достаточно денег, и теперь Алисе не приходится думать о них. Дом Нечаевых на той же улице, что и квартира бабушки Курланова. Они не дружили в школе, да, но определенно встретились, когда Костя Курланов переехал в эту квартиру. Алиса смотрела на дом — четырехэтажный, грязно-бежевый, старый, с покосившимися оконными рамами и вывешенным на балконах бельем. В каких-то окнах свет есть, а в каких-то нет. Алиса обходит дом по кругу, выясняет, какой из трех подъездов первый, прикидывает, какие окна из всех интересуют ее. И тут она видит, что на кухне нужной ей квартиры горит свет. Паника накатывает — похлеще той, что в автобусе. Что она тут делает? Нужно было позвонить в полицию и Третьякову, отдать это все им на откуп. Она с ума сошла? Ей что, жить надоело? Она что, не понимает, кто там сейчас находится — в этой квартире? Разве этого хотел бы ее отец? Да он бы сейчас с криком и матом за волосы вытаскивал бы ее отсюда, и «Глок» бы отобрал. Вот только отца нет, и человек, который его убил, сидит в этой кухне, возможно, пьет чай, возможно, планирует следующее убийство. Алиса подошла к подъезду и принялась ждать, пока кто-то выйдет и откроет ей дверь. Время одиннадцать часов вечера, плюс или минус.