— Что ты врешь, а? — Ты арестована за незаконное хранение оружия, но если прямо сейчас встанешь и уйдешь, я и пальцем не пошевелю, чтобы тебя остановить. — Ты такой милый, Третьяков, — хмыкнула Алиса. — Давай, тащи свои бумажки, будем их писать. Чего там еще? Незаконное хранение, значит? Иван посмотрел на Алису с недоверием и интересом, затем кивнул, принес бумаги из машины и сел за узкий больничный стол. Допрос прошел неожиданно хорошо. Алиса дала разрешение на аудиофиксацию, согласилась отвечать на вопросы без адвоката. — Ты уверена? — уточнил он, строя страшные глаза, но Алиса только кивнула. После завершения формальностей, обозначения имен и стандартных данных Иван выдохнул и начал: — Как, при каких обстоятельствах вы завладели пистолетом, из которого вы совершили выстрел по Никите Игоревиче Нечаеву? — Я вышла в лес на стандартную предрассветную пробежку и нашла пистолет на земле примерно в двадцати метрах от того места, где наткнулась на Нечаева. — Нашли? — хмыкнул Иван, записывая. — И вы утверждаете, что не владели им раньше? Что у вас нет патронов и прочих инкриминирующих вас вещей? Потому что в доме, который вы снимали, будет, скорее всего, произведен обыск. Это весьма вероятно. Алиса на секунду задумалась, но улыбнулась и покачала головой. — Нет, у меня не было ничего. Я просто шла по лесу и нашла пистолет. — Заряженный. — Я не знала этого. Затем я увидела, как Нечаев, которого я случайно, так уж вышло, знала в лицо, бьет ногами лежащего на земле человека. Я наставила на него пистолет, не планируя его использовать. — Тем более что вы понятия не имели, заряжен он или нет, — уточнил Иван. Алиса кивнула. — Просто когда он замахнулся и чуть не нанес смертельный удар ножом по бесчувственному Максиму, я не могла не выстрелить. Я хотела его ранить, но промазала. Я не умею стрелять. — Отлично. Еще один малюсенький вопрос. А зачем вы вообще снимали дом в этой деревне, да еще под чужим именем? — Тут прекрасная природа. Волга, пляжи. Мне нужно было отдохнуть. А чтобы люди не думали, что я одна, я сказала, что отдыхаю с мужем и ребенком. Платила я наличными, а имя… Я знала, что Нечаев может попытаться меня найти. Так что я забралась в эту глушь, чтобы спрятаться. — Для безопасности? — вторил ей Иван, едко ухмыляясь. — Нож, как я понимаю, тоже для безопасности? — Конечно. Бегать по лесам очень полезно для здоровья, но делать это без средства защиты было бы очень опрометчиво. Кроме того, нож самый обычный, не является холодным оружием, — говорила Алиса самым невинным тоном. Нож ее — действительно смертельное и очень опасное оружие, но, по стандартам закона, не имел ограничителей — упоров для пальцев и, таким образом, не подходил под термин. Алиса долго консультировалась, прежде чем остановиться именно на этой модели. Иван кивнул и улыбнулся. Неглупая, ой, неглупая ты, дочка Андрея Петровича. Позже Шапошникова прослушивала аудиозапись допроса, стоя с переплетенными на груди руками и сжатыми в тонкую нить губами. Придирки к пистолету, конечно, были чистой формальностью. Шапошникову — и отдел по борьбе с экономическими преступлениями — интересовало содержимое опустевшей депозитарной ячейки погибшего Морозова. По их подсчетам, там должно было или могло лежать до десяти миллионов долларов. Морозов использовал свои возможности доступа к вещественным доказательствам, создавал липовых дольщиков и других потерпевших долгие годы. Однако и тут Алиса оказалась подготовленной, говорила аккуратно, категорически заявила о своем полном незнании ни о каких схемах отца. Больше того, она заявила, что считает все обвинения ложью — ее отец был честным человеком. А что касается депозитарной ячейки, она не знала, что не имеет права входить туда после смерти отца. В конце концов, она не юрист. К тому же в депозитарной ячейке она не обнаружила никаких ценностей — ничего, кроме старых семейных фотографий. Ей очень жаль, что она нарушила закон о наследовании, и, раз уж так, она готова вернуть фотографии, чтобы ее бабушка унаследовала их. Если уж по-другому нельзя. Почему бабушка? Ну, бабушка старая, а у Алисы и так в жизни есть все, что нужно. — Нож без упоров и пистолет без истории? Это все? — спросила Шапошникова самым мрачным тоном. Третьяков пожал плечами. — Но что я должен ей вменять? Скажите — я вменю. Что мне — травку ей подбросить? — Не ёрничать! — взвизгнула Шапошникова. — Думаешь, я не знаю, что тебя все это только радует? — Она вообще-то обезвредила маньяка, с риском для жизни, — напомнил Шапошниковой Иван. Зарина Георгиевна пожала плечами и махнула рукой. — Такие деньги, которые ее отец за все эти годы украл, — они должны руки жечь. Понаблюдаем, вычислим. Не таких выводили на чистую воду. Впрочем, это вообще не твои проблемы, Третьяков. Ты и так уже чуть не запорол захват Нечаева. 75 Она позвонила сама где-то дней через десять, когда Иван сидел за своим столом в отделении и разглядывал фотографии с места преступления — на МКАДе, в кювете было обнаружено тело молодой женщины, предположительно подрабатывавшей торговлей тем самым телом, которое они обнаружили. Иван даже удивился, увидев имя Алисы Морозовой на битом, в паутинках, экране своего телефона. Привык, что они связываются друг с другом то по шифрованным каналам, то, вообще, через закодированные сообщения, то во время допроса, общаясь жестами и мимикой. Привык, что они вообще не общаются. — Привет, как дела? — Он даже не знал, что сказать. — Скажи, ты не мог бы отвезти меня на дачу? — спросила Алиса безо всяких предисловий. — Когда у тебя выходной? — На какую дачу? — Не надо, Ваня, — попросила она, и что-то в ее голосе смутило и огорчило Третьякова. Она говорила так, словно была тяжело больна и просила его выполнить последнее желание. Отчасти это так и было, не в том смысле, что Алиса была чем-то больна. Нет, она была вполне здорова, даже свежа, и снова выглядела, как настоящая английская принцесса — белоснежное летнее платье и такие же, в тон, босоножки. Аксессуары или что там надевают девчонки, чтобы свести мужчин с ума. Алиса не вернула свой естественный цвет волос, осталась блондинкой и даже загорела — выглядела так, словно всю жизнь провела на курортах. Только легкая хромота напомнила ему обо всем том, что случилось с нею. Хромота — и тонкий некрасивый шрам на шее. — Что говорят врачи? Заживет шрам? Не останется? — спросил Иван, когда Алиса села к нему в машину. — Ты думаешь, такие шрамы исчезают? — удивленно спросила она. Иван завел машину и покосился на Алису с явным беспокойством. — Если я вдруг замолчу и начну биться лбом о стекло, просто намотай мне на голову полотенце. Иван опешил. — У меня нет полотенца. — Я шучу. — Алиса расхохоталась. — Третьяков, я не знаю, будет у меня паническая атака или нет. Скорее всего, будет. Но это ерунда, понимаешь? Ну посижу, помолчу, подышу. — Ты можешь сказать, чего ты хочешь? Зачем мы едем туда? Ты же поклялась туда не ездить. — Я никогда не клялась, — скривилась она. — Что за чушь. Я просто физически не могла поехать. Почувствуй разницу. — Ладно, как скажешь, — пожал плечами Иван и дальше поехал молча. Только где-то на выезде с МКАДа на Новую Ригу сказал, что Алиса очень хорошо выглядит. — Знаешь, я словно с войны вернулась. Так я себя чувствую, словно у меня какой-то там синдром. Мир кажется таким странно тихим, нереальным, мирным. А у тебя? — А у меня мертвая проститутка, — пожал плечами он. — А мне придется жить всю жизнь, не зная, кто же все-таки убил моего отца. Он мне сказал кое-что там, Нечаев. Он сказал, что видео он получил по электронной почте. Понимаешь, кто-то ходит по этой земле, дышит, планирует отпуск, наслаждается летней погодой. Кто-то из ваших. И я никогда не узнаю, кто. — Может быть, тебе не так уж и надо это знать? Мало ли, что еще ты узнала бы вместе с именем. — Ты намекаешь на то, что мой отец крал деньги? — Которых ты не нашла в депозитарии. — И вообще нигде, — согласилась Алиса. — Да, я знаю, как говорили в каком-то старом фильме: наказаний без вины не бывает. Просто скажи… тебе не страшно жить, зная, что кто-то из ваших отпустил Нечаева гулять на свободе? Убивать? Иван не ответил. Они добрались до Благинина быстро, утром весь автомобильный поток шел в обратную сторону, но когда они почти повернули к деревне, Алиса попросила Ивана заехать на «то самое» место, где когда-то погибла ее мать. Она знала, что там стоит крест с цветами и что на кресте выбито имя — Светлана Морозова. Она никогда не видела этого креста, не думала, что захочет видеть. Когда они остановились, Иван обеспокоенно вышел и остался стоять рядом с Алисой, но она вела себя на удивление спокойно. Достала из машины сумку, подошла к обочине, вынула из сумки небольшой изящный венок из ландышей и повесила на крест. — Папа говорил, что мама очень любила ландыши. Красиво, да? У меня в институте одна девочка делает цветы, представляешь. Сама делает. Руками. — Ты вернулась в институт? Алиса протерла крест влажной салфеткой, затем достала из сумки небольшой клетчатый плед, расстелила его рядом, на бугорке у обочины, и присела. Иван опустился рядом. — Крис договорился, мне сделали академический отпуск задним числом, так что теперь мне просто придется сдать пару экзаменов, а потом смогу защитить диплом. Алиса извлекла из сумки маленькую темную бутылочку виски Ballantine’s. — Отец любил такой виски, да? — спросила она. — Ты не пей, ты за рулем. — Вот ты, значит, зачем меня с собой взяла. Дразнить? Алиса раскрутила крышку и сделала приличный глоток. Ахнула, вытаращила глаза на Ивана. — Господи, гадость какая. — Дай сюда! — Иван отобрал бутылку и бросил на плед. — Бабушка сказала, что продает дачу, — сказала Алиса. — Больше я сюда не приеду. Так что — подвожу черту. А ты? Все по-прежнему? Ничего не изменилось? Как всегда, только мертвое тело проститутки? — Я возвращаюсь к жене, — сообщил Иван самым обыденным тоном. Алисины глаза увеличились от удивления. — Да, вот такой я дурак. У меня там дети, так что не стоит меня судить. — Я не сужу, меня просто удивляет, что она согласилась тебя принять обратно, — рассмеялась Алиса. — Ладно, шучу. На самом деле, мне кажется, ты правильно делаешь. Да, твоя жена поступила дурно, но люди придают слишком большое значение добру и злу. — Алиса!