− Исчадье Бездны! — Эмбер брезгливо отодвинулась. — Сапо? Чего тебе? Дон Сапо, или дон Жаба, как звали его на иберийском, был завсегдатаем подобных заведений. Слишком трусливый, чтобы промышлять чем-то посерьёзнее, он обитал в тавернах и борделях, в игорных домах и вот в таких местах, как «Торро Рохос». Собачьи и петушиные бои, мелкие кражи, особенно у перебравших кашасы моряков — этим он занимался с благословления своего хозяина — Рыбного короля. Но главным было вовсе не мелкое воровство, дон Сапо выполнял важную миссию — он был ещё и соглядатаем на границе двух ярусов. Глазами и ушами, тем, кто всё, подмечает, запоминает и потом доносит своему патрону. − Вот уж не ожидал увидеть тебя здесь, − ухмыльнулся дон Сапо, обнажая жёлтые от табака зубы, заострённые, как у игуаны. — Что, Джарр тебя плохо кормит, раз наведываешься сюда? Или скучаешь по старой работе? Его лицо было испещрено рытвинами, следами перенесённой когда-то болезни, а может быть, это были следы от ожога, но именно благодаря им он и получил своё прозвище. Он норовил подвинуться ближе, стараясь заглянуть собеседнице в глаза, и, как только его смрадное дыхание коснулось лица, Эмбер выставила вперёд руку и ответило жёстко: − Не лезь, Сапо, если не хочешь отведать ножа. Ты забыл, что я тебе не какая-то шлюха с Ангуло де Рата! — и в тот же миг тонкое лезвие кинжала, способного насквозь проткнуть одежду, упёрлось навязчивому собеседнику под рёбра. — Отодвинься, от тебя воняет! − Ладно, ладно! Ми анхелито*, не горячись, я понял, понял, − дон Сапо поднял руки и отодвинулся, продолжая разглядывать Эмбер. — Плохо выглядишь, ми корасон*. Гляжу, поистрепали тебя недурно. Трудный день? − Трудный год, − буркнула она, стараясь не ввязываться в диалог. — Чего тебе? Говори уже и сгинь, глаза б мои тебя не видели. − Да не злись ты на старого друга. Я же к тебе не просто так подкатываю, с подарочком. − Это с каким ещё подарочком, лягушачья ты кожа? — фыркнула Эмбер. Дон Сапо хуже слизня, прицепится — не оторвёшь. И уж более гнусное существо, чем этот падальщик, ещё и поискать надо. Но в деле собирания сплетен и слухов ему, конечно, равных нет. − Ты бы наведалась к Тибурону. Он спрашивал о тебе давеча, − дон Сапо прислонился плечом к деревянному столбу, пропустив колкость мимо ушей. — Велел мне тебя разыскать. − Да ну? И с чего это я вдруг ему понадобилась? Ты же знаешь, я теперь служу совсем другому королю, − спросила Эмбер, пряча нож ловким движением руки. − Знаю, знаю… Но, раз появилась возможность поесть из двух рук, так чего бы и нет? Когда можешь неплохо подзаработать, чего бы и не вспомнить старого патрона? Он же не скажет никому, да и хорошо заплатит. Жемчугом… Эмбер внутренне передёрнуло, едва она представила, как из рук Рыбного короля жемчужины опускаются в её ладонь. − Что, в Лагуне разом все воры перевелись? — хмыкнула она, разглядывая толпу. — Или у тебя самого руки отсохли? − Да там дело вовсе не в краже, а кое в чём другом. − И в чём же? − Тибурон сам тебе расскажет. Я знаю только, что заплатит он очень хорошо. − Очень хорошо — это сколько? — она посмотрела в светло-голубые, будто линялые глаза дона Сапо. Он оглянулся по сторонам и произнёс, чуть наклонившись вперёд и понизив голос: − Несколько тысяч эскудо. Эмбер перевела взгляд на арену, и, как всегда и бывает в такие моменты, звуки боя и крики толпы отступили куда-то на задний план. Несколько тысяч эскудо?! О, спиритус санктус*! Чего это рыбья душонка так расщедрился?! − Ты же знаешь, что я умею только воровать. И если Тибурону не нужна воровка, то я ничем помочь не могу. − А он сказал, что можешь, и ему-то, наверное, видней. Но, как знаешь, я тебя разыскал, сказать сказал, а остальное — дело твоё, − дон Сапо сделал вид, что разговор перестал ему быть интересен, но это, конечно же, было не так. − Я подумаю, − буркнула Эмбер. − Не понимаю одного, будь я таким умелым вором, я бы уже жил на Голубом холме и купался в роскоши, а ты перебиваешься с сырой воды на кипячёную, − усмехнулся дон Сапо. — Что с тобой, ми корасон? − Сгинь в своё болото, не хочу провонять рыбой, − огрызнулась Эмбер и отвернулась. − Ну, как знаешь! Если надумаешь, патрон ждёт тебя. А я пойду, пропущу стаканчик, а то жабры сохнут, − он гнусно усмехнулся и потёр горло, обмотанное грязным шейным платком. А затем, засунув руки в карманы, чуть согнулся и шмыгнул в толпу. Эмбер только и успела заметить, как он толкнул кого-то плечом и, пока бедолага оборачивался влево, вытянул справа у него из правого кармана бумажку с записанной ставкой. Почему она не ворует для себя? Дону Жабе этого не понять. Ведь внутри у него такая же жаба — его нагуаль, которая хочет всего за просто так. А ей платят за работу. И это честные деньги — она их заработала. А уж сам факт кражи пусть будет на совести того, кто эту работу заказал. Она вспомнила слова старого шамана: «Внутри человека каждый день идёт борьба злого волка с добрым. И всегда побеждает тот волк, которого ты кормишь». Эмбер чихнула и потёрла нос. До чего же это неприятный слизняк! Истинный обитатель Лагуны! И что, интересно, от неё могло понадобиться Рыбному королю? Может, и тому тоже надо украсть реликвию? Это было бы даже забавно. Но она не собиралась спускаться в Лагуну. Пусть лживый Тибурон катится куда подальше со своим предложением, у неё есть дела поважнее. Граф Морено платит щедро и пока ещё не нарушал своих обещаний в отличие от Рыбного короля. И она надеялась, что в этот раз будет что-то не столь же простое, как кража любовных писем, которые она добыла для него в прошлый раз. За любовные письма платят мало. Но, оказавшись на улице Боскоджо к назначенному часу, она впервые получила предложение, от которого… стоило отказаться. В дом Эмбер попала через калитку для слуг и, даже не дойдя до комнаты, в которой её ожидал граф, она уже поняла, что это особняк одной из его амантэ*. А их у графа было то ли пять, то ли семь. Сладкий запах жасмина и роз, слишком много розового, духов и роскоши. Впрочем, и сам граф уже был здесь − его дорогой одеколон Эмбер ощутила ещё на лестнице. Она даже могла с точностью сказать, где Его светлость дотрагивался до перил. Сам сеньор Морено был уже преклонных лет, но даже годы не наложили отпечатка усталости на благородные черты его лица. Высокий лоб и узкий нос с горбинкой, тщательно остриженные бакенбарды, волосок к волоску, и седина на висках отдаёт благородной платиной. Аккуратная эспаньолка, хоть и с проседью, но в то же время делает его лицо моложе, что странно, конечно. Но некоторым седина придаёт благородных оттенков, как выдержанному бренди. Он одет в иссиня-чёрный фрак и парчовый жилет, из кармана которого свисает золотая цепочка часов. Кремовый шейный платок заколот массивной булавкой с опалом, а вместо бутоньерки в петлицу вдет золотой орден — меч и крылья голубки. Орден Эспада, граф занимает в нём не последнее место. Его пальцы украшены перстнями, а рядом со столом стоит трость с массивным набалдашником в виде золотой головы льва. Но графу золото, роскошь и седина идут как никому другому. Редкому человеку удаётся с таким достоинством носить на себе печать своего богатства. И, вглядываясь в его благородное лицо, никогда не подумаешь, что граф Сильвио Морено — первый интриган и любитель грязного белья во всей Акадии. Сеньор Морено вальяжно развалился в кресле, а Эмбер велел встать напротив. Сесть он ей не предложил и какое-то время внимательно разглядывал её наряд. − Работа, Ваша светлость, − развела она руками, будто извиняясь, и добавила: — В типографии. Помогаю брату. Не стоит Его светлости знать, чем она занималась на самом деле. А то, что у неё есть брат… Эту легенду она использовала довольно часто. − Что же… Похвально. Но думаю, то, что я тебе поручу, избавит и тебя, и твоего брата от необходимости работать, если не навсегда, то очень надолго. − Благодарю, Ваша светлость! Очень жду и надеюсь, − она склонила голову и чуть улыбнулась, чтобы показать благодарность. Граф любит подобострастие и лесть, хотя и прекрасно понимает их природу. − Ну, тогда перейдём сразу к делу. Ты должна… добыть мне один камень… алмаз… из дома одного человека. Граф говорил обтекаемо и смотрел Эмбер в глаза, желая знать, как быстро она поймёт суть поручаемой ей работы. − Алмаз? — переспросила она, и нехорошее предчувствие защекотало в носу, вызывая нестерпимое желание чихнуть. − Да. Алмаз. Он называется Сердце Ангела, и сеньор Алехандро де Агилар не так давно приобрёл его на аукционе. − Украсть Сердце Ангела?! — у Эмбер даже горло перехватило спазмом от такого предложения. — Из дома гранд-канцлера? − Всё верно, − невозмутимо ответил сеньор Морено. — А что, с этим у тебя какие-то проблемы? − Э-э-э… м-м-н-ни каких проблем, сеньор, − пробормотала Эмбер, стараясь придать своему лицу выражение заинтересованности. — Просто… э-э-э-это потребует некоторых усилий. И… дополнительных трат, разумеется. − Считай это… профессиональным ростом. Не всё же время тебе воровать любовные письма, − граф чуть усмехнулся, будто мысли её прочёл. И небрежным движением подвинул в сторону Эмбер небольшую шкатулку, обитую кожей. — Это на расходы, чтобы ты как следует подготовилась, Эми. Работу нужно будет сделать чисто. Безупречно. А после этого ты получишь пятьдесят тысяч эскудо, новые документы, и мой человек лично отвезёт тебя на Западное побережье. Ты должна будешь исчезнуть, Эми. Она никогда не говорила Его светлости, кто она такая. Но это и не нужно. Он умный человек, сам уже обо всём догадался и нашёл ответ на вопрос: откуда у девчонки, подрабатывающей в типографии, столь редкий воровской талант? Явно не обошлось без особенных способностей… А Эмбер понимала: граф очень умён, осторожен и наблюдателен. Именно поэтому он встречается всегда с ней сам лично, а не через своих людей. Вот и сегодня он делает это здесь, где дом полон слуг, и его собственная амантэ наверняка на страже где-нибудь в соседней комнате. Но граф, хоть и умён, но и у него есть недостатки. Он самоуверен и считает, что нищебродка из Тиджуки ни при каких обстоятельствах не может быть умнее него. А зря… Слова могут быть лживы, но аура никогда не лжёт. И хотя Его светлость принял очень дорогие защитные меры и был уверен, что никакому эйфайру не под силу что-либо о нём узнать, но её он точно недооценил. Сейчас он думает, что она ест у него из рук, что деньги для неё решают всё. И это отчасти правда. Но теперь всё встало на свои места. Истинный подтекст его слов: «Ты должна исчезнуть» она поняла совершенно чётко. Людям сложно маскировать свои страсти. И если ты очень хочешь чем-то обладать, если думаешь об этом постоянно — это никуда не спрячешь. Всё равно в ауре это будет видно. Как бы граф ни изображал безразличие, когда он говорил о камне, Эмбер видела над ним яркие всполохи, точно молнии. Этот камень важен для него. Крайне важен. Именно поэтому он так старательно её прикармливает − ради этого камня. Но он всё хочет контролировать. Он слишком хороший интриган и понимает, что лишние посредники и свидетели − это опасность. Они могут предать, продать, проболтаться. Вот он и приходит к ней на встречи сам, чтобы ни у кого потом не осталась средства для шантажа. Если никто не будет знать, что она для него делала, никто не сможет воспользоваться этим против него. И в этот момент она совершенно чётко поняла, что после того, как добудет Сердце Ангела, её, скорее всего, отправят в болото, на корм крокодилам. Потому его светлость так откровенен сейчас, потому и не скрывает своего лица и обещает баснословную сумму. Но он не знает, что она не только первоклассная воровка, но и имеет множество лиц, которые он не в силах прочитать. И что защитные меры, которые он принял, помогли бы против Люка, но не против неё, и сейчас в его ауре, как на ладони, она видит будущее, которое он ей уготовил. Ну, хотя бы одно прояснилось — граф точно не работает на гранд-канцлера. — Благодарю, Ваша светлость! Вы же знаете, уехать на Западное побережье — моя давняя мечта! Она моргнула и снова улыбнулась, слегка растерянно, создавая иллюзию того, что уже представила себя уезжающей из Акадии с горой денег в саквояже. Главное — это честность. Граф не заподозрит фальши, и его белый оникс в перстне, который должен подсказывать, лжёт собеседник или нет, сейчас ему не помощник. Ведь Эмбер не лжёт. Она и правда убралась бы из этого города. Правда… не совсем так, как предполагает Его светлость. — Ну вот, хорошо, когда желаемое совпадает с неизбежным — это ли не счастье? — граф похлопал рукой по подлокотнику кресла. — И вот ещё, Эми. Ты, верно, думаешь — граф очень богат, а опустился до кражи какого-то бриллианта. Я хочу, чтобы ты знала, почему я это делаю. Этот камень — фамильное наследие. Мой прадед подарил его на свадьбу моей прабабушке. Этот камень освятил сам падре Сильвио, в честь которого назвали и меня. Но потом в силу трагических обстоятельств и нечистоплотности некоторых людей, чьи имена я не могу назвать, чтобы не запятнать свою честь, этот камень был похищен из нашей семьи. И мой дед поклялся, что каждый потомок мужского пола будет искать семейную реликвию, пока не вернёт её в лоно семьи Морено. Я предлагал дону Алехандро сумму, втрое превышающую стоимость камня, и объяснял его важность для нашей семьи, но, к сожалению, так и не был понят. Увы, я должен вернуть этот камень — это долг чести. — Я понимаю, сеньор, — Эмбер склонила голову в знак уважения, — вы не можете поступить иначе, не предав память предков. Какое удивительное совпадение! И тут тоже честь семьи! Слышал бы Джарр эту историю, прослезился бы! — Всё верно, Эми. Ты правильно понимаешь, что означают семейные традиции и клятвы, — граф встал, провёл руками по переливающемуся атласу жилета, разглаживая складочки, и поправил шейный платок, и без того безупречно задрапированный. — Сколько времени тебе понадобится, чтобы быть уверенной в том, что ты справишься? — Несколько дней, чтобы всё разведать и купить необходимое. Через пару дней я смогу назвать точное время и что ещё мне может понадобиться.