— Не рисуйтесь, Басс. Вы оставили после себя память другую, черную, — перебил я его. — Ошибаетесь, товарищ по важнейшим, — недовольно буркнул Басс. — Я ведь достал… — Документы подделывали. Чужие деньги получали. — Подумаешь! Мелочь! — За эту мелочь вас и уволили? — Ну кого я надул?! Ну было такое, исправлял дату в билетах. Иголкой лишнюю дырочку проколол. Так это же ради общего дела. Все на телебашню шло, — выпрямился, гордо поднял голову. — Я им и художественную самодеятельность организовал… Мастером слова прозвали меня… Грамоты и денежную премию получал. А это какая память? — Рассыпалась ваша самодеятельность. Кончились и ваши похождения. Связи с Гием Басс категорически отрицал: — К науке я не успел добраться. Вскоре мы установили, что Басс организовал Гию пошив костюмов, платьев жене и дочерям у закройщика Замялова. Деньги за материал и пошив, как показал закройщик, платил лично Басс. Было также установлено, что Басс для семьи Гия приобрел у спекулянтки по фамилии Машева импортные товары: кожаное пальто, каракулевую шубу, костюмы, и для примерки возил туда Гия, его жену и детей. И тут за все товары деньги платил Басс. Помимо этого, Басс неоднократно снабжал Гия и его семью билетами на концерты московских артистов и в цирк. Тесные связи Гия и Басса подтвердили, кроме Замялова, Машева и другие свидетели. Клубок преступлений начал разматываться. Но Басс все отрицал. По всему видно было — за спиной у него большой груз преступлений. Как потом показало следствие, так оно и было. Особое внимание мы по-прежнему уделяли выявлению взяткодателей. Проверялись в первую очередь лица, у которых оценки в контрольных работах были явно завышены. Допросы Басса мы умышленно прекратили. Пусть побудет в неведении. Прошла неделя. Басс не выдержал, написал мне заявление и попросил о встрече. Я поехал в тюрьму. За это время он осунулся. Подолгу молчал. Пытался разузнать, чем располагает следствие. Под конец попросил у меня чистый лист бумаги. На вопрос, зачем ему бумага, ответил: — Представлю повинную, дабы ускорить расследование и заслужить снисхождение. Прошло несколько дней, и Басс направил прокурору республики заявление, в котором признался, что дважды передавал Гию взятки, в первый раз — от Волошко, во второй — от зубного техника Гробмана. Встал вопрос о привлечении к уголовной ответственности Гия. Было принято решение перед задержанием произвести у него дома и на работе обыск, который я проводил совместно со следователем по особо важным делам Слесарем. Мы изъяли у Гия три ружья, из них одно — ТОЗ-34 с инкрустацией золотом и серебром стоимостью свыше тысячи рублей, три кинокамеры, фотоаппарат японской фирмы «Сопоп», транзисторные радиоприемники иностранной марки, серебряный вьетнамский сервиз и много изделий из золота, всего на сумму свыше десяти тысяч рублей. Кроме того, было изъято наличных денег и облигаций трехпроцентного займа на сумму свыше пяти тысяч рублей, сберегательные книжки на имя Гия с остатком вкладов свыше пятидесяти восьми тысяч рублей и на имя жены — Гий Лидии Ивановны с остатком вклада свыше семнадцати тысяч рублей. Описано имущество на сумму около тридцати тысяч рублей, в том числе: автомашина «Волга», кооперативный гараж, моторная лодка, румынский гарнитур стоимостью пять тысяч семьсот рублей и многое другое. Изъятые ценности, наличие большого количества дорогого имущества говорили сами за себя. Семья Гия жила явно не по средствам. Помимо этого, Гий приобрел для дочерей две кооперативные квартиры: одну в Тернополе, вторую в Киеве. А для получения многокомнатной квартиры в городе Киеве Гий записал в состав своей семьи дочерей, зятя и даже внуков, которые проживали в Тернополе. Самого хозяина в тот день дома не оказалось, он поправлял свое «пошатнувшееся» здоровье в одном из лучших санаториев Советского Союза. И вот пришел час, когда ко мне в кабинет ввели задержанного Гия. Выглядел он лет на пятьдесят пять, был выше среднего роста, с темно-коричневым припухшим лицом, со следами крымского загара, тупым коротким носом, маленькими, как у барсука, глазами, оттопыренными губами, подчеркивавшими надменность и высокомерие. Войдя в кабинет, Гий не поздоровался, злобно заскрипел зубами: — Я взяток не брал. За незаконное задержание вы ответите по всей строгости закона. — Здравствуйте, Петр Емельянович, — перебил я его. — Культурные люди должны прежде всего здороваться. — Не желаю из-за вас… — продолжал Гий. — Садитесь. Успокойтесь. Но он кричал, продолжая размахивать руками. Понадобилось немало усилий, чтобы остановить его. Наконец-то он сел, злобно уколов меня зеленоватыми, бегающими глазами. «Откуда у него столько злобы? — подумал я. — Неужели он надеется выкрутиться, как уходил от ответственности добрый десяток лет?» Первым делом я решил убедить его в том, что утаивание правды бесполезно, что только раскаяние — верный путь защиты. Что ему было надо? Ведь у него было все: хорошая должность, приличная зарплата (получал он до восьмисот рублей в месяц), прекрасная квартира, обставленная по последней моде, обеспеченная семья, автомашина, гараж… От государства взял все, а чем ему отблагодарил? Поначалу я решил не вступать в полемику с Гием, дать ему высказаться до конца, выслушать весь арсенал его возражений. Допрос — не простое следственное действие, это состязание двух сторон процесса. И при допросе один пропущенный вопрос, поспешность, неверный тон могут сбить с пути, завести в тупик. Потом придется терять уйму времени, чтобы восполнить упущенное. Допросы шли изо дня в день. За пять дней было исписано свыше восьмидесяти листов бумаги. Но Гий по-прежнему все упорно отрицал, стараясь все запутать и ускользнуть от прямых ответов. На многие вопросы отвечал поверхностно, умышленно упуская из виду детали сделок, жалуясь на головные боли и провалы в памяти. Протоколы его допросов пестрели противоречиями, которых Гий не замечал, делая вид, что из-под его пера выходит одна только правда. Но то была одна ложь. — Вы меня не учите, я сам грамотен и умею постоять за себя. Будьте спокойны, — отвечал Гий на мои дополнительные вопросы. По поводу кинокамер, фотоаппаратов, магнитофонов, радиоприемников отвечал, что он их купил в Москве, прямо на улицах, у неизвестных лиц. А на вопрос — зачем купил три одинаковые кинокамеры — ничего не ответил. Связи с Бассом категорически отрицал: — Вы уничтожили меня как ученого, как хирурга и как человека! — Зря вы на меня в обиде. Я выполняю свой служебный долг. За преступление нужно отвечать. Пришло время. Наберитесь мужества и начните рассказывать. — Ни за что!.. Я не виновен, — кричал Гий. — Вы, вы меня уничтожили!.. — Гий, вы сами себя уже давно уничтожили, встав на путь преступления. Прошло еще несколько дней напряженной работы, и я решил перейти в наступление. Начал я с того, что упрекнул Гия в нетактичном поведении на допросах, в невыдержанности, лжи и тут же зачитал некоторые выдержки из его показаний, а также свидетелей, подтвердивших его знакомство с Бассом. Напомнил о том, что Басс заказывал для Гия и его семьи костюмы в ателье № 32 в Черновцах, куда ездили в одной машине Басс, Гий и его жена. Доказал, что кинокамеры, фотоаппарат японской фирмы он не покупал, а вручены они ему жителями Тернополя Гримблатом и Кабанцом как взятки. Гий замахал руками. — Нет, нет, только не это. Но я продолжал дальше: — Малогабаритный японский телевизор вручил вам Хомчук, магнитофон «Телефункен» — Сорокин. Он вскочил, прошелся по кабинету, затем понял, что запираться нет смысла, я располагаю неопровержимыми фактами, уликами, документами, так называемыми «немыми» свидетелями, и решил сдаться. — Ладно, пишите. Было всего два случая — гонорара! — выдавил, тяжело вздыхая. — Всего два? А может, двадцать два? — Что вы, что вы, господь с вами, — замахал руками. — Господь не поможет, придется рассказывать. Гий попросил воды. Я подал ему полный стакан. Он выпил, сел, расстегнул ворот рубашки, глубоко дыша, уставился на меня жалобными глазами. Нужен был еще небольшой толчок с тем, чтобы окончательно убедить его в бессмысленности запирательства. — Сегодня вам будет предъявлено обвинение, постановление уже составлено, — спокойно сказал я ему. — Обвинение? — встревожился Гий. — Без моего признания? — Конечно. — Тогда пишите, все расскажу начистоту. — Вот бумага, пишите сами. Только правду. Я дал ему чистые листы бумаги, а сам подошел к окну. Было воскресенье. Солнечный день. Тишина. Не шелохнется ни один лист на деревьях. Люди толпами сновали по улице. Их разноцветная одежда, сливаясь в едином потоке, напоминала огромный движущийся ковер. Люди отдыхали, веселились. А я томился в душном кабинете. Я умышленно не подходил к Гию. Пусть сам пишет. Заговорила ли совесть? Правду говорят: совесть не едят, с ней живут. Есть ли она вообще у него? Сидел он молча. Несколько раз брался за ручку, вертел ее в руках и снова ложил на стол. — Сегодня не могу. Завтра, — наконец произнес он, повернувшись ко мне. Я по опыту знал, если он сегодня не напишет, то завтра не жди. Уже будет поздно. Отпускать его было нельзя. И я стал ему объяснять: — Дело ваше, когда писать. Промедление не в вашу пользу. Так или иначе — писать придется, так что лучше сегодня. Наконец Гий взялся за ручку. Писал долго, обдумывая каждое слово, каждое предложение.