На первом листе он написал: «Я с Бассом познакомился в 1959 году. Позже он обратился ко мне с просьбой оказать ему помощь в поступлении в институт Эпельман Софие из гор. Черновиц. Когда она сдавала экзамены, моя поддержка заключалась лишь в том, что я говорил: данного абитуриента необходимо поддержать, благосклонно к нему отнестись, т. е. не срезать. После зачисления Эпельман в институт в конце августа или в начале сентября Басс вручил мне в подъезде моего дома пакет. Проверив дома содержимое его, я обнаружил десять тысяч рублей… Вручая пакет, Басс сказал: „Это в знак благодарности за прием в институт…“». С горем пополам Гий дописал вторую страницу, расписался и поставил дату. — Все. Разоружился, — вздохнул он, — словно камень сбросил. Он указал в заявлении лишь две взятки, причем оба эти случая не были известны следствию. — И это все?! Нет. Такое раскаяние в вашем деле ничего не стоит, — возвратил я Гию его заявление. — Напишите, за что вам давали «гонорар». Ведь это чистой воды взятки. — Для меня гонорар, а для вас взятки, — недовольно буркнул. — Я не юрист. Тем временем подошел обед. Я вызвал дежурного и предложил отвести Гия в камеру и накормить. Уходя из кабинета, Гий прихватил с собой и свое заявление. Это была моя оплошность. Ровно через час привели Гия. — Дайте ваше заявление, — сказал я. — А я его порвал, — ехидно улыбнулся Гий. — Вы же сами сказали, что оно — филькина грамота. Ну я его и на кусочки… — Ну что ж, порвали так порвали, — сдерживая свое разочарование, ответил я. — Однако вам придется признаваться во всем и сразу. Гий на мгновение задумался, уткнувшись лицом в ладони. В такой позе он находился несколько минут, затем попросил: — Дайте бумаги. …Писал он второе заявление еще дольше, лицо выражало муку и страдания. Вспомнил только шесть случаев получения «гонорара». Названные два эпизода в первом заявлении опустил. О них я не напоминал. Достаточно было, что я их хорошо запомнил. Вскоре все факты получения Гием взяток, указанные в заявлении, подтвердились. В дальнейшем Гий замкнулся и сожалел о том, что признался. — Мне достаточно того, что написал на свою голову, — злился он. Время шло, всплывали новые эпизоды взяточничества, которые он категорически отрицал, но после проведенных очных ставок частично признавал: — Давали «гонорар». Я отказывался, так они насильно совали деньги в карманы, в ящики письменного стола, в багажник автомобиля… На очной ставке с Бассом Гий не выдержал: — Ты меня погубил! Я ведь ученый! — закричал он. Басс, прищурив глаза, спокойно уточнил: — Ученый жулик! У Гия не выдержали нервы, он кинулся к Бассу и хотел схватить его за горло. — Ты, бандит! Уничтожил меня! Басс легко оттолкнул его. — Ах, так? Тогда я тебе напомню. Деньги от Витару — три тысячи… Брафельда — четыре тысячи. Ну, еще подсыпать?.. Могу дополнить! Сказанное, словно молния, поразило Гия, и они стали друг друга топить, называя новые факты взяточничества. Я только успевал записывать. И о том, как Гий у своего бывшего соученика по институту Фермова выудил вьетнамский серебряный сервиз за устройство его дочери в институт, и как бывший начальник областного управления лесного хозяйства Кузьмичев за прием в институт своей дочери вручил Гию инкрустированное золотом и серебром ружье стоимостью свыше тысячи рублей, изготовленное по спецзаказу на тульском оружейном заводе… И о том, как Кабанцев, фотограф из Тернополя, за прием его сына в институт передал Гию кинокамеру, фотоаппарат и кинопроектор японского производства. А житель Тернополя Хомчук за прием в институт дочери вручил Гию в виде взятки малогабаритный телевизор японской фирмы. Само собой разумеется, признание обвиняемых — это еще не конец дела, а по существу начало его. Необходимо было все эти факты проверить, допросить взяткодателей и подкрепить все это вескими доказательствами… Простейшей, без новизны и перспективы, была его докторская диссертация. Как она прошла комиссии? Гию везло. Да и не только ему. Его жена тоже стала в стенах института кандидатом медицинских наук. Старшая дочь училась в аспирантуре, осталось совсем мало до получения ученой степени. Младшая дочь тоже стремилась к этому, но ей помешали, арестовав папу. Хороша семейка: сутяги и крохоборы. Супруга при допросе все рассказала о взяточничестве ее мужа, а спустя два дня стала писать заявления в разные инстанции, жаловалась на следователя, который якобы силой заставил ее дать такие показания. Младшая дочь Елена на допросе оскорбляла следователей. Старшая — Анна во время обыска пыталась спрятать золотые изделия, а когда ее разоблачили, закатила истерику и стала бить хрустальные вазы, обвиняя в этом работников милиции. Один из зятей Гия так охарактеризовал эту семью: — Я для них был чужим. Меня вечно попрекали за малую зарплату, которую вырывали из рук, не оставляя ни гроша на мелкие расходы. Прятали от меня еду. Весь семейный разговор сводился только к деньгам. Но теперь пусть знают, что не всему рубль — мера… Обидно, конечно, что эти люди на протяжении долгих лет работали в институте, где, как мы установили, царила атмосфера строгого диктата. Гий ввел такой порядок — все решает он. Тех, кто пытался ему перечить, — выживал. Критика и самокритика были исключены. Зато восхвалялись Гий и его жена. Приказания Гия выполнялись безоговорочно, его решения никем не оспаривались. Особый упрек нужно бросить в адрес приемных комиссий, которые существовали формально, а их роль была сведена к нулю. А ведь они обязаны были справедливо рассматривать сотни заявлений, ибо за каждым из них таилась надежда, судьба молодого человека. Надо было обеспечить на экзаменах такую обстановку, чтобы вступающий в институт, попав в стены вуза, чувствовал доброжелательность, чуткость и требовательность к себе. А главное, чтобы каждый абитуриент, независимо от того, набрал ли он необходимое количество баллов или нет, был уверен, что с ним поступили справедливо и честно. Несправедливость — страшный враг. Но Гий, преследуя свои корыстные цели, никогда не задумывался над этим. Да и способны ли вообще такие люди думать об общественных интересах, о молодежи — о нашем будущем. Вся жизнь Гия была подчинена единственному — стяжательству. Ведя расследование, я часто задумывался над тем, сколько вреда причинил Гий нашему обществу, людям. Почему так безответственно вел себя коллектив института? Может, не замечали? Все экзаменаторы, допрошенные по делу, догадывались о нечестности их руководителя. И только? Все знали, какую зарплату получал Гий, и были осведомлены, какими суммами ворочал. За короткое время купил автомобиль, построил кооперативную квартиру для младшей дочери, систематически выезжал с женой в заграничные вояжи, обставил квартиру импортной мебелью, покупал шубы, золотые изделия. Зарплату Гий и его жена перечисляли на сберегательные книжки. Об этом в институте знали все. На что же жила семья? Ясно — на взятки. Кто же давал их, эти взятки? Что это за люди? Подавляющее большинство давали взятки не из своих личных сбережений, добытых честно, а деньгами, доставшимися преступным путем. Это были спекулянты, расхитители народного добра, торговые работники и т. п. Вот показания Кузьмичева, мужчины чуть старше пятидесяти лет, толстого и ленивого, с узкими, бегающими глазками и полными, постоянно влажными губами. — Вы знали, что дача взятки наказуема законом? — задал я ему вопрос. Кузьмичев погладил рукой свою шевелюру, медленно, словно после долгой спячки, ответил: — Ну, знал. Но Гий сам мне предложил. — Когда это было, где? — Познакомились мы на охоте. Вместе по чарке выпили. Разговорились. Тогда же на охоте Гий увидел у одного ответственного работника охотничье ружье, инкрустированное золотом и серебром, и попросил, чтобы я достал такое и ему. Я пожал плечами, мол, не знаю, как это сделать. Тогда он улыбнулся и напомнил, что моя дочь хочет поступить в его институт. Так что, мол, смотри! Это был намек, и я, конечно, заказал на тульском оружейном заводе ружье, за которое уплатил тысячу сто рублей. Перед самыми экзаменами отнес Гию. Дочь была зачислена. — Гий утверждает, что ружье вы ему подарили в день его пятидесятилетия и это не является взяткой. — Такие подарки в день рождения не дарят. Они слишком дороги, — ответил живо Кузьмичев и тут же подчеркнул: — Я жалею, что сразу не заявил в прокуратуру. Ну кто бы мне тогда поверил?! Следствие шло к своему завершению. Клубок преступлений размотался до конца, но ставить точку было еще рано. Материалы следствия широко обсуждались в коллективах институтов, Министерства здравоохранения, на заседаниях бюро обкомов партии. Виновные получили по заслугам. Были рассмотрены и приняты новые правила приема в институты. Партийные органы приняли меры по наведению порядка в министерстве, по ликвидации последствий деятельности отъявленных дельцов, засевших в учебных заведениях. Надо полагать, что время Гия и его компании кончилось навсегда. В процессе следствия меня интересовали и другие вопросы, имеющие социально-психологическое значение, в частности такой: какова причина того, что Гий, поставленный на ответственный участок — воспитание молодых людей, — докатился до преступления? Этот вопрос не давал мне покоя, и я старался найти ответ. Сначала в самой биографии Гия. Но там все было гладко. По крайней мере — внешне. Жадность — вот что извратило его взгляды на жизнь. Всему этому сопутствовали высокомерие, мнимая недосягаемость и недоступность для других, его якобы «особое» положение в коллективе, обществе. Всем этим воспользовался Басс: присосался к нему, влез в душу, обворожил сотенными, купив его с потрохами, и далее приспособил к своим интересам. Правда, Гий и не старался вырваться из его лап. Деньги радовали его, и он был вполне уверен, что все сойдет с рук. Эта-то самоуверенность его и подвела… По словарю Даля, взяточник — продажный человек. Очень точно сказано. Среди некоторых обывателей еще бытуют выражения: «Не помажешь — не поедешь», «Рука руку моет», «Сухая ложка — горло дерет», «Маслом кашу не испортишь», «Ты мне — я тебе». Но этими мудростями пользовались в хорошем смысле и по другому поводу. Люди забыли другие выражения: «Что посеешь, то и пожнешь», «На чужом горбу в рай не доедешь», «Сколько веревочке не виться — конец придет», «Если человек идет с открытым сердцем, ему всегда помогут». Борьба со взяточничеством, поборами и подачками — дело каждого… — Встать, суд идет! Публика в битком набитом заводском клубе встала. Оглашается обвинительное заключение. Зал притих. Подсудимые, опустив головы, смотрят себе под ноги. Слова председательствующего звучат грозно и торжественно: — Гий обвиняется в том, что, работая ректором Тернопольского государственного медицинского института и ежегодно являясь председателем приемных комиссий в период проведения вступительных экзаменов в институт, занимая, таким образом, ответственное положение, систематически из корыстных побуждений злоупотреблял им, нарушал правила приема в высшие учебные заведения СССР, Положение об экзаменационных комиссиях… Вступив в преступную связь с посредниками Бассом, Кузьмичевым, систематически давал указания подчиненным ему членам приемных комиссий и экзаменаторам завышать оценки знаний интересующих его абитуриентов, за поступление в институт которых получал взятки как лично сам, так и через посредников. Всего Гием получено взяток деньгами — двадцать восемь тысяч рублей, ценными вещами и предметами — на сумму четыре тысячи пятьсот рублей. Обвинительное заключение оглашено, зал негодует… Подсудимые, прячась друг за дружкой, молчат… — Подсудимый Гий, встаньте. Признаете ли вы себя виновным? — обращается к Гию председатель суда. Гий встает. Он бледен, растерян. Откашливается. Исподлобья смотрит в зал и, повернувшись к судьям, тихо, еле слышно говорит: