— Понимаете — не все… — Громче, ничего не слышно, — шумят в зале. — Было дело, но меньше… Давали «гонорар»… Я клянусь… не хотел… Они сами совали деньги… А этот Басс — бандит, запутал меня. — Позвольте, позвольте, — вскочил Басс. — Гражданин судья… Что он мелет! Я его запутал?! Председательствующий остановил его, и Басс сел, жестикулируя. — Значит, вы виновным себя признаете частично? — уточняет председательствующий. — Нет… Да… Если бы не он… Опозорил меня как ученого, — снова тихо цедит Гий. Затем подняли Басса. — Да, признаю полностью. Организатор всех дел он, Гий. Я только подбирал ему клиентов. Так почти целый месяц Верховный Суд скрупулезно исследовал материалы следствия в отношении махровых преступников, вина которых в судебном заседании была установлена полностью. Процесс окончен. Гию было предоставлено последнее слово. Он медленно встал. Дрожащей рукой смахнул с серого лица пот, взглянул потухшими глазами на публику и как-то неуверенно, словно чужим голосом, произнес: — Прошу снисхождения! Гий и Басс были приговорены к расстрелу, а их соучастники — к разным срокам наказания. Закон есть закон, его никто не должен обходить. А нарушил — отвечай по всей строгости… Волошко Станислав, от которого потянулась ниточка, был осужден за неосторожное убийство Васи П. во время операции. За дачу взятки на скамью подсудимых угодил и Волошко Денис — отец неудавшегося хирурга. ЯВКА С ПОВИННОЙ …«И… обдумав и взвесив все… решил рассказать о преступлении, которое я совершил, и заслужить снисхождение Советской власти…» Так обычно начинаются письма, заявления граждан, совершивших какое-либо правонарушение. Что это значит? Карманщик, спекулянт, расхититель народного добра, убийца, часто носящие чужие фамилии, решаются сами, добровольно выдать награбленные ценности, золото, бриллианты или рассказать о своих преступлениях. Все это допустимо. По нашим законам такое заявление, его обычно называют «явка с повинной», является одним из веских обстоятельств, смягчающих ответственность. Лично я, мои коллеги не раз встречались с такими людьми и одобряли их решение. Конечно, на такое решится не всякий, то ли из-за страха перед наказанием, то ли из-за низкого уровня сознания. «Я подрезал мужчину на улице в селе Замостье Днепропетровской области… на месте расскажу». Подпись — «Заступа». Такое «анонимное» письмо было получено управлением внутренних дел области. Ясное дело, им заинтересовались и проверили. Действительно, такой случай был, совершено убийство, но преступник до настоящего времени не найден, и дело приостановлено. Заступа отбывал наказание в одной из колоний, куда была немедленно послана шифровка. Вскоре оттуда пришло подтверждение — да, есть такой Заступа. Одновременно с этим пришло и его заявление такого содержания: «…Осенью 1957 года в поздний час я шел из ресторана улицей и громко пел. Мне навстречу плелся пьяный мужик. Поравнялся — и ко мне: „Дай прикурить!“ Я не дал. Сам хотел курить. Тогда он заехал мне в рожу. Я в отместку пырнул его ножичком… и убег». Оперативники района обрадовались. В самом деле, сколько работали над делом об убийстве гражданина Симчука… Бились, бились несколько лет подряд, и все безуспешно. А тут сам преступник объявился. Взялись за дело с огоньком. Заступу этапировали в Днепропетровск, допросили и уже потирали руки от успеха. Выставили соответствующие документы на раскрытие этого тяжкого преступления. Время прошло, сгладились всякие мелочи. Память человеческая — не электронная машина. «Сам же заявил, не придумал», — успокаивали себя оперативники. В таком виде дело поступило в районную прокуратуру к следователю Никитенко. Молодой специалист Никитенко с помощью и под влиянием оперативников райотдела следствие провел быстро, составил обвинительное заключение и передал дело прокурору района для направления его в суд. Прокурор Сивокож изучил дело и усомнился в виновности Заступы. Свои сомнения он высказал мне по телефону и просил срочно приехать к ним в район. Тон его был настолько тревожным, что я сразу же решил ехать (я тогда работал начальником следственного отдела облпрокуратуры). Сивокож моему приезду обрадовался, хотя на его лице я прочитал растерянность и озабоченность. — Подвели меня, — встревоженно сказал он. — Мой помощник в мое отсутствие дал санкцию на арест, а следователь, не имеющий достаточного опыта, привлек Заступу к уголовной ответственности. Я попросил прокурора дать мне это дело. Оно было сравнительно небольшим, и я изучил его за вечер. В нем оказалась масса неисследованных вопросов. Все обвинение строилось лишь на одном признании. Я решил встретиться с Заступой. Нужно было поговорить с ним откровенно, по душам. Его привели ко мне утром следующего дня. Было ему более сорока лет, лицо напоминало печеное яблоко, серые глаза точно выцвели, одежда сидела мешковато. Был он, как ни странно, в хорошем настроении и сразу сказал мне: — Я признаюсь! Порезал мужика! Судите! Я предложил ему сесть, угостил папиросой. — За что отбываете срок? Заступа ответил не сразу, сладко затянулся, выпустил вверх дым. — Хм, гражданин начальник, зачем вспоминать старое… Лучше пойдем по новому. — Мой долг интересоваться всем. Заступа взял новую папиросу, прикурил. — Неинтересно! У растяпы чемодан свистнул. Так сказать, кроха-буравчик. По-вашему — разбойник. Ну, немножко причесал ему шевелюру… — и деланно улыбнулся. — Открыл крышку, а там всякая, простите… зубная щетка, нафталин, помада, женские панталоны. Деньги я взял, а ту чертовщину бросил. Дали мне за это — на всю катушку. Сижу — скучаю, нудно, холодно и голодно. Вишь, какой худой! Кровь жабья — не греет. А тут у вас — лампосе! — тепло, мухи не кусают, комары не сосут. Завидую. Там же они — будто скорпионы. Житья нет от них. — Семью имеете? — Семью? Ха, ха! А на шут она мне! Измена, обман, развод… Бобылем лучше. Ни кола ни двора. Вольная птица. — До этого вас тоже судили? — интересуюсь дальше. — Эх, гражданин начальник! Было дело. За махонькую кражу взяли. Закатушили на два годочка. — Значит, вы его убили? — неожиданно задал я вопрос. — Не… не убивал… Мокрого у меня нет. Подрезать — подрезал, так мне сказали. — Заступа вскочил, потом сел и заерзал на стуле, стал рыться в карманах. Я догадался — ищет папиросы. — Можно? — показал он рукой. Я подал ему пачку своих. Он взял папиросу, подул в мундштук, размял табак, прикурил. Сладко затянулся и закашлялся. Глотнул из стакана воды, потянулся. — Не выспались? — Какой там сон в КПЗ! Голые доски, — ехидно улыбнулся. — Может, подскажете, пусть матрац подкинут. — Режим для всех одинаков, — разъяснил я ему. Помолчали. Заступа продолжал курить, выпуская из носа дым. Левая рука его лежала на коленях, заметно вздрагивала. — Ну, а теперь расскажите не спеша, все по порядку, — предложил я ему. Заступа поднял на меня серые глаза, прищурился. — Там в деле все есть. Ничего нового, — ответил, тряхнув головой. — Дело делом, а вы расскажите сами, так понятнее, — попросил я снова. Он, как видно, хотел выпытать у меня о судьбе потерпевшего. После выкуренной папиросы будто невзначай бросил: — Начальник, скажите, тот мужик убит или вы меня — на пушку? — Убит, — ответил я ему. — Да, ситуация, скажем, фронтовая, — буркнул он. Снова закурил и занервничал: тер пальцами виски, хватался за сердце. — Болит? — посочувствовал я. — Ноет, — выдавил. — Так всегда перед следователем. Затем приподнялся, шумно скрипнул стулом.