— Слушайте. Было, значит, так. Знать, иду по селу. Мужик мне навстречу… Пьян, конечно. «Дай прикурить», — попросил его. А он как бычок: «Какой я курец» — и как двинет меня в скулу. У меня из глаз искры… Вы бы тоже не выдержали. Я со злости его ножичком — раз. Вот сюда, — поднял рубаху и показал место ниже пупка, куда он якобы нанес ножевое ранение. (У потерпевшего же — рана прямо в сердце). Снова закурил, задумался и неожиданно попросил: — Покажите мне того мужика. Я его сразу опознаю. Интересный мужик! Я не ответил и еще больше насторожился. «Что же побудило этого человека взять на себя тяжкое преступление? Подговорили?» И тут же поползли другие мысли: «Как же Заступа мог знать о преступлении, совершенном здесь, в далеком селе?» Отогнав сомнения, спросил: — Сможете показать то место, где вы совершили преступление? — Нет, — ответил раздраженно Заступа. — Чего не могу, того не могу. Было темно, дул встречный ветер, такой колючий, что аж дух захватывало. Он снова задумался, будто вспоминал тот роковой вечер. В глаза мне не смотрел, боялся выдать себя. Погасив в пепельнице папиросу, взял новую, прикурил. Его лицо осунулось еще больше, стало землистым, нижняя губа заметно вздрагивала. — Опишите внешность того мужчины. В чем был одет, — попросил я. Заступа задумался, глубоко, с шумом вздохнул и тихо, как-то разочарованно промолвил: — Дело было осенью. Значит, мужик был в пальто. В черном пальто. Это уж точно. — А на голове? — Шапка, конечно. Посмотрел на меня, проверяя, поверил ли я ему, и тотчас же добавил, но уже тише: — В чем же в такую погоду ходят? (По материалам же дела потерпевший был в фуражке и не в пальто, а в сером плаще). — Какая обувь? — продолжал допытываться я. Он заерзал на стуле, потянулся к папиросам, ехидно улыбнулся: — Гражданин следователь, зачем вам вся эта мелочь? Что на нем? Никто до этого меня не спрашивал. Главное то, что я его подрезал. Я настаивал на своем. Заступа на мгновение задумался, затем вскочил. — Должно быть, в сапогах. Не иначе. (По делу — в ботинках). В дальнейшем Заступа стал еще больше придумывать, лгать, говорить невпопад, но я не отступал, задавал новые и новые вопросы, все сильнее убеждаясь: Заступа не убивал Симчука. Но мне хотелось, чтобы он сам убедился в этом и отказался от своих показаний. Однако Заступа еще держался. В это время в кабинет зашел начальник уголовного розыска Проскурин, и я обрадовался. Для быстрой развязки разыгранного Заступой спектакля нужен был именно Проскурин. Поэтому я пригласил его сесть. — Сами откуда родом? — продолжал я допрос. Заступа деланно усмехнулся. — Гражданин следователь! Вы опять за свое! Подрезал-то я… Все ясно, как божий день… Могу перекреститься. — А все же интересно, как вы попали сюда? Заступа посмотрел на Проскурина. — Да, да, расскажите, — поддержал меня Проскурин. — По совести? — переспросил Заступа. Я кивнул головой. — Ехал поездом. Сошел. Хотел посмотреть село. Говорят, оно очень старое. Еще Петр Первый заложил его. Ну и пошел. — Ночью? — остановил я его. — А что? — вспыхнул Заступа. — И что же дальше? Заступа посмотрел на Проскурина и сказал: — А дальше — приехали! Теперь вы спросите: кто мой дедушка? Не был ли он в белой армии? Служил ли я у Колчака? Не была ли моя бабушка царицей?.. — Он явно издевался надо мной. — Приехал, а дальше? — вмешался Проскурин. — Ох и интересные вы люди — хотите все тонкости узнать? — возмутился Заступа. — Ну, заночевал на вокзале. Мне пуховая перина не нужна. Под голову кулак, и все. Рядом буфет, выпил пива — мало. Пошел искать ресторан. А дальше вы уже знаете… — Выходит, вы приехали специально посмотреть старое село? Каким же поездом? — спросил я. — Ну и хитер же ты, начальник. И это хочешь узнать. Другие не интересовались. Вам надо знать? — наигранно произнес Заступа. — Хотите правду — я не выдумал, не хочу подводить свою зазнобу. Муженек ее в командировку тю-тю, а я в тепленькую постельку. Ух и горячая, зараза. Закурил. — В чем вопрос, я же не кретин! Подрезал! Я не откажусь, хоть режьте на кусочки, — поклялся Заступа, стуча себя в грудь. Мне осталось выяснить, что Заступа скажет о ноже, хотя и без этого все было ясно. Заступу придется этапировать обратно в места заключения. Проскурин сник, сидел тихо и ждал. — Значит, вы подрезали? — Ну я же, я! — крикнул Заступа. — Каким ножом? — Ножом? Обыкновенным. Сам делал, — ответил не задумываясь. — Нарисуйте, — предложил я ему и положил перед ним чистый лист бумаги и карандаш. — Видите ли, я не художник. И зачем это вам, начальник? — Для дела. Он насупился, почесал затылок, что-то залепетал про себя и попросил закурить. — Ну, ну, рисуйте, — подгонял я его. Но Заступа тянул, ерзал на стуле, понимая — его загнали в угол. Встала новая проблема — придумать нож. Тем более, предлагалось его нарисовать. Нож, которого он никогда не видел. — Нарисуйте вы, а я расскажу, — хотел схитрить Заступа. — Сам же делал! И не помнишь? — не выдержал Проскурин. — Забыл, — буркнул недовольно Заступа. Прошло еще полчаса, а Заступа все торговался, отказывался рисовать, затем вскочил, прошелся по кабинету, сел, придвинул бумагу и нарисовал нож в виде пики. — Вот такой примерно, — произнес неуверенно. — А размеры? — поинтересовался я. — Укажите! — Я не мерял, — буркнул Заступа. — Нож был при вас? — уточнил Проскурин. — Да, да, вот здесь в карманчике, — живо ответил Заступа, показывая боковой внутренний карман своего пиджака. — Понятно, — согласился я. — Все как на духу, — оживился Заступа. — А вы не верите. — Ну, а сейчас мы сделаем маленький эксперимент, — сказал я, обращаясь к Заступе. — Вы не возражаете? — Хм, гражданин следователь, можно и не один, — улыбнулся он. — Я же признался!