— Я уже взрослая. Учусь жить… А когда Ефросинию Марковну вызвали в школу и рассказали про внучку, старушка окончательно пала духом. Возвратясь домой, хотела поговорить с ней, но та нагрубила и убежала из дому. Ефросиния Марковна — к соседям: просила остановить, вырвать девочку из-под дурного влияния, но было уже поздно. Наташу, Павла и Шкворня задержали в магазине, куда они проникли с тем, чтобы совершить кражу. Судили. Павла и Шкворня направили в колонию строгого режима (судимость у них была уже вторая), а ее — в детскую воспитательную колонию. Через два года выпустили на свободу. Ехала в поезде. Познакомилась с Николаем, тоже следовавшим из заключения. Ехал он в Запорожье, хотя у него не было ни родственников, ни знакомых — круглый сирота. — Поедем в Павлоград, к бабушке, поживем, дом у нее большой, — предложила ему. Он согласился. Наташа не боялась, что в этом городе осталась о ней дурная слава. Она решила доказать всем, что может честно трудиться и жить. Но вышло не так, как хотелось. Бабушка умерла, хозяйство растащили, а дом еле-еле стоял: покосился, вот-вот рухнет. Все же остановились в нем — больше некуда было ехать. С помощью колхоза, соседей подремонтировали его и поженились. Решено было забыть прошлое, взяться за ум и начать новую жизнь. Наташа поступила на трикотажную фабрику, а Николай устроился кочегаром. Жизнь вроде бы наладилась. Но это было только внешне. Николай продержался всего один месяц, оставил работу. Завелись у него дружки. Все началось с выпивок, игры в карты. Появились долги дружкам, платить было нечем. Зарплата у нее маленькая. Дома начались ссоры. И Николай с дружками взялись за старое, стали воровать. Наташа начала упрекать мужа, но тот ее избил. Дальнейшая жизнь их пошла под откос. Николай заставлял Наташу продавать ворованные вещи. Позже и она бросила работу… Шайка с каждым днем все больше наглела. Вечером, когда люди ехали с работы, шли на «дело». Вытаскивали кошельки и передавали Наташе. Кто мог подумать, что молодая, модно одетая женщина — карманщица? Она была вне подозрения. Но всему приходит конец. Первой попалась Наташа, прямо на горячем. После передачи Николаем кошелька ее схватили за руку. Она бросила на пол кошелек, но это ее не спасло. Пассажиры выволокли ее на улицу, позвали милицию. На допросах она вела себя замкнуто. На вопросы следователя не отвечала. Все взяла на себя, не выдав своих дружков. Ее судили одну. Осудили на три года, и вот опять колония… На беседу к Александре Ивановне ее доставили ровно через неделю. Разговор был долгим и серьезным. Уже когда прощались, Наташа спросила: — У вас дети есть? Александра Ивановна, улыбаясь, ответила: — Трое. Две девочки и мальчик. — Вы хорошая мать. Завидую я вам, — сказала грустно. — А у меня нет матери. — Как же, а Виктория Ильинична? — Нет у меня матери, — помрачнела, — и бабушки тоже. Я одна-одинешенька на всем белом свете… После этой встречи Александра Ивановна убедилась, что Наташу можно исправить. Убеждением и материнской лаской. В один из дней Александра Ивановна привела на работу своих девочек. Побыв с ними и увидев отношение матери к детям, Наташа расплакалась. Она очень любила детей, хотела иметь ребенка, но Николай был против, и она вынуждена была сделать аборт. После этой встречи она все чаще и чаще стала задумываться над своей судьбой. — Отбудешь срок, поедешь к мужу? — как-то спросила Александра Ивановна. К мужу? Не нужен он ей такой. Ведь это он толкнул ее на преступление. Рукавом вытерла набежавшие слезы. — Пожалела зря их. Когда посадили меня, даже передачки не принес. Почему у нас еще есть такие люди? — уже плачущим голосом спросила воспитательницу. — Возьми себя в руки и докажи всем, что ты еще не пропащая. Возвращаясь в камеру, сразу ложилась в постель, но долго не спала. Все думала. Ее напарница Любка не любила глухой тишины, приставала к ней с расспросами. — Ну как, скоро завяжешь? — ехидно спрашивала. — Эх, и дурочка же ты! Что ты понимаешь? — не выдерживала. — Ну что у нас за жизнь? Там свобода, а здесь… камера, распущенные женщины и баланда. — Ого! Пропаганда? Понимаю, ты наседка! — вспыхнула Любка. — Что ты петраешь! Заглохни. Ты же босячка, жизни не понимаешь! В камере воцарилась тишина. Задумалась. О свободе. Думала ли об этом Любка? Нет, конечно. Та сразу же уснула и захрапела. На очередную беседу Наташа уже пришла сама, без вызова. — Ну как настроение? — спросила ее Александра Ивановна. — Тяжело мне. Вся измучилась… Тоска заела… А вы? Кто вас заставил здесь работать? Я бы не выдержала. У вас дом, семья, а вы засиживаетесь здесь допоздна. — Мой долг такой. Назначили — пошла. И не жалею. Трудно с людьми, но и горжусь своей работой. Сколько людей, уйдя отсюда, встали на верный путь и сейчас трудятся честно и благородно. Разве это не благодарность за мой труд? Смотри, сколько писем я получила от тех, кто был здесь. На, почитай, — и положила перед Наташей пачку писем. Наташа взяла одно из стопки, вытащила из конверта и стала читать: «…Уважаемая Александра Ивановна, здравствуйте! Пишет вам бывшая подопечная Зайлова Света. Может, уже и забыли. У Вас там их сколько. Так обещание свое я сдержала. Спасибо, что Вы помогли мне…» — Это ерунда, — махнула рукой Наташа. — Агитация… — Ошибаешься, девочка! Это написано от души, честно. Ты читай дальше. — Это вам нужно, чтобы на меня повлиять, зарплату за то получаете. — Дело не в деньгах. — Не верю я в счастье, — крикнула Наташа. — Счастье, любовь. Вот здесь стоят они у меня, жгут душу, — и прижала руку к сердцу. — Есть мудрое изречение: человек рожден для счастья, как птица для полета. — А вы мужа любите? Александра Ивановна улыбнулась и мягко сказала: — Люблю. А ты своего Николая любишь? Наташа опустила голову и тихо сказала: — За что его любить? Он у меня отобрал все: молодость и жизнь! На что надеяться, все уже погибло! — Нечего отчаиваться. Вся жизнь еще впереди. Зависит от тебя. Душа-то у тебя хорошая. — Душа? — переспросила Наташа. — Может, и хорошая, но пользы от этого… Вечером, когда улеглась спать, в голове шумело и все перепуталось. Всплывали непонятные мысли, и на них, словно морские волны, наплывали другие. Она вспомнила свой дуб. Как он там без нее? Как ни пыталась представить лицо отца, так и не смогла. И тут-то испугалась. Забыла, забыла дорогие черты его. Что же это? Она вскочила с кровати, прошлась между коек. Села у окна, За ним еле-еле пробивался серебристый свет. Там свобода. Как она хочет туда. И Наташа зарыдала. Проснулась Любка. — Чего ты скулишь? Дрыхнуть не даешь. — Молчи, босячка. — Эх ты, жила! Хочешь стать чистенькой? Не отмоешься! Наколочки свои не снимешь, в паспорте штампик не выковырнешь и не вытравишь. Дважды судимая! Кому ты нужна, кроме Николая? Брось свои фортели и ложись спать! Одинаково свое воровство не бросишь! — Последние слова подчеркнула особо, со злобой и ненавистью. — Нет, брошу, вот увидишь! — Не ври! Это здесь все говорят: «завяжу». А там? До первого случая… Выйдешь, бац — и денежки! Бац, бац — чемоданчик. Живи, ни заботы, ни труда. Рестораны, шпана, кофеинчик. А ты запела — свобода, небо. Чепуха все это! Без денежек и небо серое, и ромашка завянет! — Догнивай в этой дыре, а я не хочу! Утром Наташа на работу не пошла, попросилась на прием к начальнику колонии. Была осунувшаяся, но глаза светились надеждой и радостью. — Что с тобой? — Я хочу свободы… Хочу туда, на воздух, к людям! Помогите мне! Я здесь погибну! Нет у меня больше терпения, — опустилась на колени, подняла голову и умоляюще, благоговейно, плачущим голосом произнесла: — Мамочка! Вы добрая, ласковая, помогите мне! Александра Ивановна подошла к Наташе, стала гладить по голове, как обычно гладила своих детей, и тихо сказала: — Встань. Наташа встала и, взяв руки Александры Ивановны, поцеловала их. — Мамочка моя, мамочка! Ома поверила Наташе. Это была настоящая, честная, откровенная душевная исповедь человека, перешагнувшего старое, прошлое и устремившегося в новую жизнь. По представлению руководства колонии Наташу освободили досрочно.