— Никого, — ответил Василий. — Значит, работа твоя. — Я не мог ее убить. Я любил ее. — Так все улики против тебя. Василий задумался. Он стал перебирать в памяти мельчайшие подробности последней ночи. — Неужели повлиял бокал пива, выпитый в парке? — стал сомневаться он. — Да, да, я забыл, в крови Веры обнаружен алкоголь, — перехватил его мысли следователь. — Выходит, вы… — Бокал на двоих… пива выпили… От жажды, — тихо промолвил. — Ну вот все и выяснилось, — заторопился следователь. И стал составлять протокол. Обвиняемый подписал его, не читая. Вернулся он в камеру в подавленном настроении, что называется, разбитым и расстроенным. Улегся на койку, задумался. «Неужели это я спьяна? Любить ее и… Как же это вышло? — И тут же возразил себе: — Нет, нет, не мог я этого сделать! Почему же меня обвиняют в убийстве? Почему?.. Может, так нужно?» И снова, в который раз, вспоминал: в тот вечер Вера, как никогда, была веселой. Много шутила, смеялась. А под конец, когда они прощались, вдруг заплакала. Да, она плакала, он видел слезы на ее щеках. «Что за черт?! Неужели я возвратился и…» Голова стала тяжелой и чужой. Он прижался к холодной стенке. Нет, надо что-то делать, с кем-то посоветоваться. А что если обратиться к прокурору? Он где-то когда-то слышал или читал, что в подобных случаях нужно написать письмо прокурору, выложить все на бумаге, пусть приедет и разберется. Но вместо прокурора приехал тот же следователь. Он вызвал обвиняемого и недовольным, раздраженным тоном спросил: — Что это за фокусы? То признал, то отказываешься. Как же понять? — Как-как? А вот так, я ее не убивал. — Не убивал, значит? А кто же? — спросил Чуня. — Ищите, она мне не враг. Я ее любил. — Трус ты, вот кто! — махнул рукой Чуня и, не попрощавшись, вышел. Через два дня Чуня появился снова: — Будешь признаваться? Из-за тебя я в отпуск не иду. Чего ты тянешь? Василий попытался убедить следователя в своей непричастности к убийству. — Ловко! А куда прикажешь деть вот эти материалы? — потрясал томом Чуня. — Вишь, сколько написано. Послушай, что говорят свидетели. «Я видела, как Василий и Вера стояли у куста сирени. Время было около часу ночи. Больше я никого не видела». — Слышишь? Это дворник сказала. Наклонив голову, Василий молчал. А Чуня продолжал читать: «Группа крови Василия Козарца относится к первой…» После этого Чуня отыскал фото убитой и сказал: — Вот, посмотри на свою возлюбленную, что ты с ней сделал. — Не надо! Уберите! — вскочил Василий и заплакал. — Пишите, может, и я… И снова следователь составил такой же краткий протокол. В нем не было одной детали, ни мотива убийства, ни обстоятельств, ни улик. …Дальше был суд. Дело рассматривала судья Самофалова. В суде Василий виновным себя не признал. Судей это не насторожило. Они формально вникли в суть дела: выслушали показания свидетелей, огласили заключение судебно-медицинских экспертов. И вот последнее слово подсудимого. Василий встал. Он был бледный и еле держался на ногах. — …Вроде я ее не убивал, — начал он тихо, еле шевеля губами. — Не мог я это сделать! — Здесь он остановился, ухватился рукой за горло, словно ему не хватало воздуха. — А может… не помню… — наконец выдавил из себя последние слова. Суд удалился на совещание. Василия увели. Публика не расходилась. В совещательной комнате судья и два народных заседателя должны были окончательно решить судьбу дела, судьбу молодого человека. — Никаких личных счетов между ними не было, — заявила народный заседатель Анна Винец, работница фабрики имени Володарского. — За что же он убил ее? Судья подняла на нее уставшие глаза и с возмущением сказала: — За что, за что? Мало ли какие причины бывают. Убийство доказано… — Я сомневаюсь, — продолжала Винец. — Какое может быть сомнение? — оборвала ее судья. — Показания свидетелей — их видели вместе накануне убийства, заключения экспертов: трупа крови на одежде убитой, признание самого виновного. Разве этого мало?! — Какое же то признание — слезы, — не отступала Анна. Да, сомнения возникли только у одного заседателя — Анны Винец. Ее больше всех волновала судьба молодого, не видевшего жизни парня. И свои возражения она изложила письменно. Сказанное Анной нисколько не насторожило судью. Был подписан приговор… Василий слушал его, держась руками за барьер. Лицо у него было серое, с желтизной, губы без единой кровинки, глаза потухшие, безжизненные, словно у покойника. Снова камера, томительные дни ожидания самого страшного… На любой стук он вздрагивал и бежал от двери. «Все! Конец? За мной?» — шептали пересохшие губы. Так продолжалось две недели. За это время он сильно похудел, его молодая кожа стала мешковатой, а по лицу поползли морщинки: около глаз, рядом с губами. В одну из ночей его разбудил странный стук. Он вскочил и стал одеваться. «Неужели это предчувствие смерти? — яростно забились мысли. — Умереть? Почему я должен умереть? Что я сделал?» И ему захотелось жить, захотелось так сильно, что он даже закрыл глаза, а затем постучал в дверь и позвал надзирателя… …Верховный Суд Украинской ССР, проверяя дело Козарца в кассационной инстанции, усомнился в его виновности в убийстве, приговор отменил и вернул дело на дополнительное расследование. Следствие по делу поручили вести другому следователю, — опытному Тоцкому. Он тщательно изучил дело, повторно осмотрел место происшествия, разобрался с обстановкой. Впечатление от прочитанных бумаг и осмотра было ошеломляющим. Он сразу не смог этого объяснить. Сколько работает, у него такого случая не было. Ему просто не верилось. «А может, я ошибаюсь? — вдруг пришло ему в голову. — Делаю преждевременные выводы? Почему Василий ведет себя так смирно? Если бы на меня обрушилось такое горе, я засыпал бы жалобами все инстанции. Чего же он молчит? Может, он и в самом деле виновен, но для окончательного вывода в деле не хватает неоспоримых улик? А может, он с отклонением? Нарушена психика? Нужно проверить». Открыл страницу, к которой была подшита «Явка с повинной». Стал читать ее. Разве это показания? Они куцые и пронизаны сплошными противоречиями. «А что говорит приговор? Так же краток. Не убедителен. Судом тоже допущена ошибка». Просматривая еще раз фотоснимки, приложенные к протоколу осмотра места происшествия, Тоцкий обратил внимание на пятнышко, которое четко запечатлелось на шее Веры. «Что это? Дефект фотографирования?» Нашел пленку. Через лупу пятнышко просвечивалось довольно ярко. И вдруг Тоцкого осенила мысль: кулон! Действительно, там, где был кулон, светлело не загоревшее на солнце пятно. Есть ли в деле какие-либо данные о кулоне? Следователь их не нашел. Куда же делся кулон? Почему его не заметили при осмотре места происшествия? Тоцкий тут же вызвал понятых. Они подтвердили, что при осмотре трупа Веры кулона не было. После изучения дела Тоцкий решил встретиться с «убийцей». В «дежурку» тюрьмы он пришел ровно в девять. Оформив вызов Василия Козарца, направился в следственную камеру, обстановка которой ему давно знакома: деревянный стол, две табуретки, привинченные к полу, железная чернильница, вмонтированная в крышку стола, и единственное окошко под самым потолком. Оттуда еле пробивался слабый дневной свет, укладываясь ровными кубиками на противоположной глухой стене.