Два вельможи в изумлении рассматривали документы в своих руках. Публика взорвалась оглушительной овацией. Толстяк обернулся и снисходительно заговорил: — Ну, дошло до тебя наконец? Видишь, эти двое… Слова застряли у него в глотке. Разинув рот, он смотрел на судью. Он узнал его. — Я все прекрасно понял, благодарю вас! — чопорно произнес судья. Он встал, стряхнул с коленей апельсиновые корки и начал пробираться сквозь толпу. За ним последовал старшина Хун, бросив последний тоскующий взгляд на сцену, где перед судейским столом предстала лицедейка, указавшая им места. — Это о молодой женщине, выдававшей себя за мужчину, ваша честь, — взывал старшина. — Очень неплохая история! — Нам действительно пора возвращаться, Хун, — решительно проговорил судья. Когда они шли по запруженным народом улицам, судья Ди вдруг сказал: — Обычно так и бывает, ждешь одного, а получается совершенно другое. Признаюсь, что в годы учебы я представлял себе работу судьи примерно такой, как только что изобразил нам на сцене судья Ю. Я думал, что буду восседать за судейским столом, снисходительно выслушивая всевозможные запутанные истории, замысловатое вранье и противоречивые утверждения. А потом как ухвачусь за какое-нибудь слабое место — и вынесу решение, разоблачив ошеломленного преступника! Что ж, Хун, теперь я знаю, что все иначе. Они засмеялись и пошли дальше. Вернувшись в судебную управу, судья Ди вместе со старшиной направились прямо в кабинет. Судья сказал: — Завари мне чашку хорошего крепкого чая, Хун! И себе тоже. Затем можешь подготовить мои церемониальные одежды для торжества в храме Белого облака. Какая досада, что нам придется туда идти! Я бы предпочел остаться здесь и порассуждать вместе с тобой, насколько мы продвинулись в нашем расследовании. Но ничего не поделаешь! Когда старшина принес чай, судья неторопливо сделал несколько глотков. — Должен признаться, Хун, что теперь я начал понимать твою страсть к театру. Нам следует чаще посещать представления. Сначала все кажется совершенно запутанным, а затем вдруг происходящее обретает кристальную ясность. Как бы хотелось того же в нашем деле об убийстве! Судья задумчиво покрутил ус. — То, что они собирались показывать, когда мы уходили, я уже видел, — говорил старшина Хун, бережно извлекая из кожаного футляра церемониальную шапку судьи Ди. — Там все дело в… Судья Ди будто и не слушал. Он вдруг стукнул кулаком по столу. — Хун! — воскликнул он. — Мне кажется, я понял! Святые Небеса, если все именно так, я должен был понять это гораздо раньше! Он еще ненадолго задумался и сказал: — Принеси мне карту округа! Старшина поспешно развернул на столе большую красочную карту. Судья Ди внимательно изучил ее и кивнул. Он вскочил и принялся мерить шагами кабинет, сосредоточенно хмуря брови и заложив руки за спину. Старшина Хун не сводил с него напряженного взгляда. Но судья еще не один десяток раз пересек кабинет, прежде чем наконец остановился и сказал: — Вот оно! Все сходится! Теперь мы должны взяться за дело, Хун. У нас масса работы и очень мало времени! Глава 17 ДОСТОПОЧТЕННЫЙ НАСТОЯТЕЛЬ ПРОВОДИТ ВЕЛИКОЛЕПНУЮ ЦЕРЕМОНИЮ; ГОРЕ-ФИЛОСОФ ТЕРЯЕТ СВОЕ ДОСТОИНСТВО Радужный мост за восточными воротами был освещен рядом больших фонарей, разноцветные огни отражались в темной воде протоки. По обе стороны дороги, ведущей к храму Белого облака, тянулись гирлянды весело раскрашенных фонариков, висящих на длинных шестах, а сам храм сиял огнями факелов и масляных ламп. Когда судью Ди переносили через мост, людей на нем почти не было. Назначенный для церемонии час наступил, и жители Пэнлая уже собрались в стенах храма. Судью сопровождали только трое его помощников и два стражника. Старшина Хун сидел напротив судьи в паланкине, Ма Жун и Цзяо Тай ехали следом верхом, а два стражника, возглавлявшие шествие, несли на высоких шестах фонари с начертанными на них иероглифами «Суд Пэнлая». По широким мраморным ступеням паланкин подняли к воротам. Судья услышал звон кимвалов и гонгов, сопровождающий монотонное пение монахов, хором исполнявших буддийские гимны. Из ворот тянуло одуряющим ароматом индийских благовоний. Главный двор храма был переполнен народом. Над толпой, на высокой террасе перед главным зданием, скрестив ноги на покрытом красным лаком троне, восседал настоятель. Он был в подобающих его высокому сану фиолетовых одеяниях и шитой золотом парчовой накидке. Слева от него на низких стульях сидели судовладелец Ку Менпин, старшина Корейского квартала и два цеховых мастера. Высокое кресло справа от настоятеля, самое почетное место, оставалось свободным. Рядом с ним сидел присланный комендантом крепости войсковой командир в сверкающих доспехах и с длинным мечом. Далее расположился ученый господин Цзао и еще два цеховых мастера. Перед террасой был воздвигнут помост, на котором возвышался круглый алтарь, богато разукрашенный шелком и живыми цветами. Там же, под пурпурным балдахином, натянутым на четыре золоченые колонны, находилась кедровая копия статуи Грядущего Будды. Вокруг алтаря сидело не меньше пятидесяти монахов. Те, что слева, играли на всяческих музыкальных инструментах, те, что справа, образовали хор. Помост окружал караул вооруженных копьеносцев в сверкающих доспехах. Вокруг толпился народ; те, кому не досталось места, кое-как устроились на высоких цоколях колонн, стоявших вдоль храмовых построек. Паланкин судьи Ди опустили у входа во двор. Приветствовать наместника вышли четверо пожилых монахов в желтых шелковых одеяниях. Пока судью вели к террасе по узкому проходу, огороженному канатами, он заметил в толпе множество китайских и корейских моряков, пришедших поклониться своему святому покровителю. Судья поднялся на террасу, отвесил легкий поклон в сторону настоятеля и извинился за то, что неотложные служебные дела заставили его задержаться. Тот благосклонно кивнул, взял кропильницу и обрызгал судью святой водой. После этого судья занял почетное кресло, а за ним встали три его помощника. Командир из крепости, Ку Менпин и прочие знатные горожане поднялись и низко поклонились судье. Когда они вновь заняли свои места, настоятель подал знак музыкантам. Хор монахов затянул очередной торжественный гимн. На последних звуках песнопения начал бить большой бронзовый колокол. На помосте десять монахов во главе с Хунпеном, размахивая кадильницами, принялись медленно обходить алтарь. Густые облака благовоний окутали темно-коричневую статую, отполированную до блеска. Завершив церемониальный обход изваяния, Хунпен спустился с помоста и поднялся на террасу, к трону настоятеля. Он встал на колени и воздел над головой маленький свиток желтого шелка. Настоятель подался вперед и принял свиток из рук Хунпена. Хунпен встал и вернулся на свое место на помосте. Раздались три удара храмового колокола, после чего воцарилась тишина. Вот-вот должна была начаться церемония освящения. Настоятелю предстояло зачитать во всеуслышание молитвы, начертанные на желтом свитке, затем окропить свиток святой водой, после чего поместить его вместе с другими мелкими ритуальными предметами в полость, вырезанную в спине статуи, дабы наделить копию той же мистической силой, какой обладает сандаловый подлинник в пещере. Когда настоятель принялся разворачивать желтый свиток, судья Ди неожиданно встал. Он подошел к краю террасы и не спеша оглядел толпу. Все взоры обратились к его внушительной фигуре в длинном одеянии из мерцающей зеленой парчи. Золотые швы его черной бархатной шапки с крылышками вспыхивали в свете факелов. Судья огладил бороду и спрятал руки в широкие рукава. Он заговорил, и голос его разнесся над толпой: — Имперское правительство милостиво даровало свое высокое покровительство буддийской церкви ввиду того, что ее возвышенное учение оказывает благотворное влияние на обычаи и нравы нашего бесчисленного народа. Именно поэтому мой долг наместника, представляющего здесь, в Пэнлае, правительство Империи, защищать это святилище, храм Белого облака, тем более что святая статуя Грядущего Будды, находящаяся в его владении, хранит жизни наших мореходов, подвергающихся в пучинах вод смертельной опасности. — Истинно так! — подал голос маленький настоятель. Поначалу раздосадованный вмешательством в церемонию, теперь он кивал, милостиво улыбаясь и явно одобряя эту незапланированную речь. Судья Ди продолжил: — Ныне судовладелец Ку Менпин жертвует копию священной статуи Грядущего Будды, и мы собрались здесь, дабы засвидетельствовать ее торжественное освящение. Имперское правительство милостиво согласилось с тем, чтобы после завершения церемонии статуя в сопровождении военного эскорта отправилась в столицу. Тем самым правительство желает выказать свое почтение к надлежащим образом освященному образу буддийского божества и обеспечить неприкосновенность сей статуи на пути в столицу. Поскольку я как наместник несу полную ответственность за все происходящее в этом официально признанном месте поклонения, мой долг, прежде чем дать согласие на освящение, удостовериться, действительно ли эта статуя такова, какой ее представляют, а именно, вырезанная из кедрового дерева добросовестная копия священного изваяния Грядущего Будды. По толпе пронесся изумленный ропот. Настоятель ошеломленно уставился на судью, сбитый с толку столь неожиданным завершением того, что он мнил поздравительной речью. На помосте заволновались монахи. Хунпен направился было к настоятелю, но его не пустили солдаты. Судья Ди поднял руку, и вновь воцарилась тишина. — А теперь я прикажу своему помощнику убедиться в подлинности статуи. Он подал знак Цзяо Таю, и тот быстро спустился с террасы и влез на помост. Расталкивая монахов, он подошел к алтарю и обнажил меч. Хунпен шагнул к балюстраде и зычно крикнул: — Позволим ли мы осквернить священную статую, рискуя навлечь на себя ужасающую ярость Грядущего Будды и подвергнуть смертельной опасности бесценные жизни тех, кто в море? Толпа гневно заревела. Ведомые моряками зрители с протестующими криками подступили к помосту. Настоятель, испуганно приоткрыв рот, не спускал глаз с высокой фигуры Цзяо Тая. Ку, Цзао и мастера гильдий беспокойно перешептывались. Командир из крепости окинул тревожным взглядом толпу и положил руку на рукоять меча. Судья Ди воздел обе руки. — Назад! — властно остановил он толпу. — Поскольку эта статуя пока не освящена, ей рано еще поклоняться! От главных ворот донеслись громкие крики: — Слушайте и повинуйтесь! Повернув головы, люди увидели десятки вбегающих на территорию храма стражников в полном боевом облачении. Цзяо Тай плашмя ударил мечом Хунпена, и тот упал на помост. Затем он снова поднял меч и обрушил беспощадный удар на левое плечо статуи. Когда меч отскочил от плеча, Цзяо Тай не удержал его, и он грохнулся на настил помоста. Статуя выглядела совершенно невредимой. — Чудо! — исступленно возопил настоятель. Толпа подалась вперед, но солдаты удержали ее, выставив пики. Цзяо Тай спрыгнул с помоста. Солдаты очистили ему дорогу к террасе. Он протянул судье маленький кусочек, отбитый от левого плеча статуи. Подняв сверкающий осколок, так чтобы видели все, судья Ди вскричал: — Совершен низкий обман! Нечестивые мошенники оскорбили Грядущего Будду! Перекрикивая гомон недоверия, он продолжил: — Эта статуя сделана не из кедрового дерева, а из чистого золота! Алчные злоумышленники хотели таким образом переправить ради наживы контрабандное золото в столицу! Я, наместник, обвиняю в этом отвратительном святотатстве пожертвовавшего статую Ку Менпина и его сообщников Цзао Хохсина и Хунпена и объявляю настоятеля и всех прочих обитателей этого храма задержанными до выяснения их соучастия в этом святотатственном преступлении! Теперь толпа безмолвствовала: до нее начал доходить смысл слов судьи Ди. На людей подействовала глубочайшая искренность его речи, и теперь им было любопытно, что будет дальше. Облегченно вздохнув, командир убрал руку с рукояти меча. Судья Ди снова возвысил голос: — Сначала я желаю выслушать Ку Менпина, которого государство обвиняет в надругательстве над общепризнанным местом богослужений, в обмане государства посредством контрабанды и убийстве имперского чиновника!