– Ты! – сказала она Рози. – Встань, чтобы я тебя рассмотрела. Та с трудом поднялась на ноги. – Понимаю, – сказала леди Хендерсон. – Ты защищаешь свое дитя. – Всегда, – ответила Рози, вытирая кровящую губу. Леди Хендерсон прижалась лицом к лицу кормилицы и принюхалась. – Всю жизнь, – проговорила она задумчиво, – всю свою жизнь ты заботилась о детях. Леди Хендерсон опустила руку. – Я не причиню вреда такой как ты. Но мое дитя вы не получите. Вы не отберете у меня сына. Садима встала. Она вдруг поняла, чего леди Хендерсон хотелось бы больше всего на свете. Действовать нужно было быстро. – Адриан запер от вас воспоминания, чтобы вы не узнали, – сказала она. – Не узнала что? – спросила леди Хендерсон. – Что я жду от него ребенка. Няня Рози раскрыла рот. Леди Хендерсон – глаза. Пальцы у нее задрожали: она сгорала от желания схватить и прижать к груди малыша. Крохотного, новорожденного, вылитую копию сына! Рука ее потянулась к Садиминому животу, как будто можно было вырвать плод и убежать с ним. – Нам вас не одолеть, – сказала Садима, заметив эту жадную дрожь. – Поэтому я оставляю вам Адриана. А сама пойду своей дорогой. У меня останется ребенок. Этого мне хватит. Но прежде чем я уйду, пожалуйста, позвольте мне поцеловать Адриана в последний раз. Мать, еще не придя в себя, в дурмане от жажды завладеть малышом кивнула. Садима побежала к креслу, пока та не передумала. Адриан силился проснуться. Веки его моргали, руки сжимались в золотых браслетах, державших его, как кандалы. Когда Садима была уже рядом, леди Хендерсон, которую вновь захлестнуло недоверие, приказала: – Руки за спину! Или ударю. Садима сцепила за спиной руки. Она наклонилась к Адриану. Ладони ее были слишком далеко, чтобы коснуться золотых браслетов и освободить его. Леди Хендерсон следила за ней. Она коснулась губами губ юноши. Он приоткрыл рот. Кончиком языка Садима подхватила с десны спрятанную там ямочку. Затем скользнула языком меж его губ и прилепила ямочку к щеке. Ямочка получилась обратная – вмятинка на внутренней стороне щеки. Но это было неважно. Потому что недостающая часть вернулась на место. Она находилась между мышцей скуловой кости и слезным каналом. Без нее Адриан не мог улыбнуться до конца и не мог выплакать всех слез. Когда ямочка вернулась, все вновь заработало как надо. Юноша опять стал целым. Садима это почувствовала и кончила поцелуй, довольно прижавшись губами к губам возлюбленного. Адриан открыл глаза. Взгляд у него был ясный и решительный. Он разом освободился, отделив от предплечий кисти, чтобы выскользнуть из браслетов, и тут же вернув их назад. И встал перед матерью. – Не смотри на меня так, сынок, – сказала она. – Ты же знаешь, я хочу для тебя только счастья. Пол задрожал по воле леди Хендерсон. Адриан присел и твердой рукой хлопнул по нему: половицы вмиг успокоились. Мать раскинула руки. Камни сорвались с потолка и стали падать на них. Филип схватил отнятый у него поднос и укрыл им Рози. Садима отпрыгнула в сторону. Сама не заметив, она коснулась спиральной колонны, целиком из золота. Та стала медленно трухляветь. Потолок пошел трещинами. Замок рушился на глазах. В гневе леди Хендерсон окончательно вырвалась из него. И стены причудливой конструкции, больше не поддерживаемые ею, начали обваливаться. Садима бросилась к Мэй, по-прежнему лежавшей на полу без сознания. Она подняла ее – невесомую – и вынесла из замка наружу. Там гости как могли поддерживали друг друга в беде. Перевязывали ссадины, поправляли прически, приводили в чувство после обмороков и нервных срывов из-за утраты любимого колечка. Раздался грохот осыпающихся стен. Сплоченность гостей рассыпалась так же. Каждый прыгнул в свой экипаж, побросав подслеповатых двоюродных теток и обездоленных внучатых племянников. Зефира, прихрамывая, забралась в свою коляску. Садима отнесла Мэй к берлине Уоткинсов и вместе с кучером уложила ее на скамью. Миссис Уоткинс собрала оставшихся дочерей, запихнула их в карету и захлопнула дверцу перед носом Садимы. Более милосердный кучер протянул ей руку. Садима помотала головой. Земля под ними задрожала. Это рушились подвалы. Лошади беспокойно всхрапывали. Кучер щелкнул кнутом, и Уоткинсы – мать с дочерьми – унеслись прочь, прижимаясь друг к другу и твердо решив теперь уж точно никогда не возвращаться в замок Бленкинсоп. Садима огляделась. Ее мать с дворецким укрылись на опушке леса. Они звали ее, махая руками. Но она и им помотала в ответ головой. Садима ринулась в скрипящий и осыпающийся замок. Лавируя меж крошащихся стен, падающих кусков потолка, зияющих дыр в полу, она звала Адриана. Она нашла его на втором этаже. Леди Хендерсон сжимала сына в объятьях. Золотой узор на плитках пола вился змеями. Они оплели щиколотки Адриана и взбирались выше по икрам. Садима бросилась к нему. И едва не угодила в разверзшуюся под ногами воронку. Золото уже ползло по бедрам юноши и скоро сдавит его торс. Садима обежала провал. Вдруг целая перегородка ударила ее наотмашь. Она почувствовала, что все заволакивает пеленой, и из последних сил старалась не потерять сознания. Но тщетно. Все померкло. Адриан задыхался. Грудь сдавило тисками, и тиски уже подбирались к шее. Мать душила его в объятьях. Краем глаза он видел, как Садима лишилась чувств. Потом уже не видел ничего: глаза застилал туман. Он в свой черед попытался удержаться от обморока. Но не смог. И к лучшему, ибо таким образом создалось невыносимое напряжение. Итак: оба наших героя потеряли сознание. Вдруг леди Хендерсон вскрикнула. Кошка прыгнула ей на лицо и оцарапала щеку. Чтобы защититься, она ослабила хватку. Кошка бросилась на нее снова. Адриан стал понемногу приходить в себя. Наконец он увидел всю правду. Он понял, что мать его погибла безвозвратно. Она боролась сама с собой. Кошка, воплощавшая разум, восстала против ее тела, движимого слепыми чувствами. Им никогда не соединиться вновь. Воспользовавшись ситуацией, Адриан высвободился из золотых пут. Он подхватил Садиму и с нею на руках побежал между обломков прочь из замка, оставив мать сражаться с собой. Едва он очутился в парке, как крыша осела. В этот миг Садима и решила прийти в чувство. Они вместе смотрели, как замок рассыпается в крошку. На одном из этажей оплетенный золотом шкаф для диковинок распался на части. Из каждого ящичка посыпались пальцы ног, зубы, пятки и прочие кусочки юных влюбленных девушек, собранные леди Хендерсон. Все они естественным образом вернулись к своим хозяйкам. И напрасно они этому удивлялись: любовные терзания калечат нас не навсегда. Так что девушки смогли вернуться к поискам мужей в целости и сохранности. Чтобы потом отдать и тело, и душу скверно выбранным равнодушным супругам. Замок окончательно разрушился. От всего, что мать возвела колдовством и уснастила золотом, остались лишь пустошь и пыль. Устояли только фундамент и самые старые части замка Бленкинсоп, которых она не касалась. Когда все смолкло, Адриан подбежал к руинам. Он поднимал камни, лихорадочно рылся в обломках. Под упавшей балкой он нашел кошку: шерсть была вся в крови и пыли. Еще немного, и она испустит дух. Садима тоже рылась в развалинах, ища другие части. Но не нашла ничего, похожего на тело. Зато ее руки с той же легкостью, с какой достали из шкатулки ямочку, собирали клочки воспоминаний и чувств. Она поспешила сложить их в корзинку, пока они не разлетелись, и поставила ее рядом с кошкой. Адриан направился к лужайке. Беседка повалилась, но колодец был цел. Он спустил в него корзинку. Край колодца вздрогнул в последний раз, и до них донесся прощальный шепот. В этой ямке мать наконец успокоилась навсегда. * * * Садима в изнеможении повалилась на землю. Адриан рухнул подле. – Спасибо, – сказал он. И, чуть погодя, прибавил: – Ты ведь не беременна, верно? – Разумеется, нет. Филип заметил их издали. И хотел побежать к ним. Но Няня Рози удержала его. Тут довольно было и взгляда. Рози смотрела на них обоих, как растянулись они на лужайке, и близкие, и далекие сразу, и без труда догадалась, что дочь рассказала ей не все. Дворецкий взглянул на нее в возмущении. Никто еще не мешал ему заботиться о своем хозяине. Даже оживший и опасный замок не прогнал его. Но, поглядев на Няню Рози, он сдался. И неохотно пошел за ней следом, в гущу деревьев. Адриан потрогал языком щеку изнутри. Наконец-то он чувствовал себя целым впервые за долгое время. Но вместе с тем внутри у него будто все перемешали. Он снова потерял мать, на этот раз бесповоротно. А заодно чуть не лишился Садимы по собственной глупости, из-за чего кусал локти. Он очень боялся потерять и ее навсегда. Адриан придвинулся к ней. Она отстранилась с усталой злостью. Тогда он стал упорствовать, извиняться, объясняться. Садима закрылась, свернулась в клубок на лужайке, повернулась к нему спиной. Адриан в пыльных и липких лохмотьях прилег сзади и стал нашептывать ей в затылок. Он шептал, что со своими испытаниями был полным дураком. И чуточку упрямцем. Что нужно было ее слушаться. Что он слишком привык все делать сам где-то примерно всю жизнь. И что он хотел бы, чтобы это изменилось. Что он питает безумную, возможно, надежду, но – как знать – вдруг кто-нибудь теперь сможет быть с ним рядом. Он как раз знает кое-кого, кто прекрасно бы справился. А если Садима так ненавидит лордов, наверняка он найдет способ податься в конюхи. Замок его в любом случае рухнул. Так что он теперь может спокойно решиться на все, чего она от него ни потребует. К примеру, он мог бы, если ей вдруг придет в голову такая прихоть, – он мог бы выучиться охотиться. Или танцевать. Или петь? А еще он отлично умеет рассказывать смешные истории. Словом, это он говорит к тому, что был бы счастлив сделать все, что угодно, чтобы ей понравиться. Даже если это ни к чему не приведет. Даже если в конечном счете она поймет, что он ей не подходит. Никаких обязательств с ее стороны. Он будет рад, если она позволит ему попробовать. К тому же она точно не пожалеет. Он правда знает много смешных историй. Еще он мог бы научить ее тому, что знает о колдовстве. Или нет, если она не хочет. Вообще, она отлично справляется и без него. Лучше, чем он. Ах да, и вообще-то он ее любит. Правда-правда. Настолько, что ради этого стоит вернуться к прямой речи. Так что он придвинулся еще и прошептал за самым ее ухом: – Вообще-то, Садима, я тебя люблю. Правда-правда. Что было совершенно коварной уловкой, поскольку после подобного признания невозможно ничего не ответить. Потому Садиме волей-неволей пришлось проворчать, что она – она его ненавидит. Услышав это, Адриан испытал бесконечное облегчение. Он понял, что на какой-то миг и вправду испугался остаться без матери, без замка и без Садимы. Которую теперь прорвало, так что она продолжала, распаляясь. Он отверг ее помощь! Отослал ее из замка! И главное, хорошеньких дел наломал в ее отсутствие! Пока она, между прочим, дымоходы драила! Адриан слушал ее, улыбаясь. Если повезет, возможно, он отыщет в развалинах относительно целый фарфоровый сервиз, чтобы она на нем потопталась. Он сел и размял ноющие плечи. – В любом случае, выбора у тебя нет, – сказал он. – Ты справилась с последним испытанием. Так что, если верить сказкам, мы должны немедленно бежать в церковь. Садима вскочила: глаза ее пылали. Он замер: сердце его забилось. Повисла тишина. – Адриан, положи мне руки на талию, – наконец приказала Садима. Он поспешно встал, поскользнулся, встал снова и обнял ее. – Придвинься бедрами, – продолжала она тем же тоном. Он прижался к ней низом живота. – Наклони голову и приоткрой рот.