Обоз Тем временем та часть черкесов, что была назначена на сопровождение стариков, детей и женщин, собравших на арбы свой скарб, выполняли свою задачу. Семья, как для казака, так и для горца – святое. То, что дал Всевышний. Следовательно, к дару Всевышнего нужно относиться соответственно. Черкес погибнет, но будет до последнего защищать свою семью. Как только начался бой в ауле, горцы немедля выделили двадцать всадников на охрану и сопровождение семей. Обоз состоял из нескольких арб на высоких колесах с железными шинами, и каждую тащила двойка лошадей. Почти все повозки имели соломенный верх, а внутри были выложены кошмами; задние отверстия туннелеобразного кузова были также завешены кошмой, чтобы по возможности уберечь сидящих в них от дорожной пыли. На дно арб, в которых ехали женщины, дети и беспомощные старики, были набросаны подушки и тулупы, так что сидеть было мягко и удобно. Повозки горцев то и дело кидало по неровной дороге из стороны в сторону, точно лодку в бурю, а грохот раздавался такой, что впору было оглохнуть. Каждая арба имела своего возницу. В основном это были старики. Женщин у черкесов к управлению лошадьми, в отличие от казачек, не допускали. Эти древние воины, словно выточенные из коряг и побитые временем, но не сломленные годами, держались бодро, то идя пешком рядом с лошадьми, то примащиваясь на передке со своим длинным кнутом в руках. Впереди показалась неглубокая, но довольно длинная балка. Ее глубины было достаточно, чтобы скрыть от посторонних глаз весь обоз. По пологому спуску, который был обильно промыт дождями, вся процессия спустилась в балку. Боковины и края балки, обильно поросшие травой, отлично скрывали как саму балку, так и тех, кто в ней находился. Черкесы, оставив арбы с детьми, стариками и женщинами, спешно повернули коней и поскакали в направлении аула. По звукам выстрелов и раздававшимся с той стороны крикам было понятно, что бой подходит к концу и явно не в пользу горцев. Не раздумывая, все двадцать вооруженных всадников наметом понеслись по дороге, ведущей в станицу. Пусть бой проигран, пусть их товарищи полегли, но жажда наживы была сильнее. Желание вернуть убежавших казачьих коней, чтобы после продать их и тем самым отомстить за сожженный аул, было сильнее чувства ожидания опасности. Уверенно держась в седле, воинственные всадники неслись по следам сбежавших коней. Еще пять тысяч лет назад предки черкесов, вайнахов и дагестанских горцев составляли единый этнос. И говорили на одном условном восточно-кавказском языке. Согласно бытовавшей среди самих горцев хурритской гипотезе, чеченцы, ингуши, бацбийцы, как и коренные народы горного Дагестана, родственны именно хурритам и урартам, основателям древнего царства Урарту, занимавшего центр Анатолии еще три тысячи лет назад. Прародина хурритов и восточнокавказских народов, как считали горцы, располагается где-то в районе так называемого плодородного полумесяца на Ближнем Востоке – колыбели земледелия на планете. Это территория от Верхнего Египта по берегу Средиземного моря и до впадения реки Тигр в Персидский залив. О том ярко свидетельствали наличие в восточно-кавказских языках ряда общих уникальных корней для обозначения обработки земли, землепашества. Согласно преданиям, передаваемым из поколения в поколение, прародиной чеченцев, дагестанских горцев и хурритов называют горы Загроса на Иранском нагорье. Именно отсюда, как было написано в древних книгах, примерно четыре-пять тысяч лет назад предки кавказских народов отправились искать лучшей доли. Пришли сперва в Анатолию, где основали могучее царство Урарту. А уже оттуда эти народы и Северный Кавказ заселили. Здесь нахско-дагестанская семья в седой древности и распалась на великое множество этносов. Свою воинственность черкесы унаследовали от своих предков. Так же как и предкам казаков, им приходилось отстаивать свое место под солнцем с оружием в руках не одно столетие. За эти века ковался дух горца, отвага и бесстрашие. И ко всем этим положительным качествам, характеризующим воина, прилипло еще одно – жажда наживы. Именно это черта характера заставляла черкесов нападать не только на казачьи станицы и хутора, но и на аулы своих мирных собратьев. Черкесы не гнушались ничем. Устраивая резню в мирном ауле, они угоняли с собой отары овец, табуны лошадей, стада крупного рогатого скота, забирали с собой женщин и детей, которых затем продавали на невольничьих турецких рынках. С казаками было сложнее. Ведь они, как и черкесы, с детства воспитывались как воины. Свобода и честь для казака были главными добродетелями на их нелегком и порой коротком жизненном пути. Случалось так, что черкесы воровали казачек и затем насильно женились на них, воспитывая затем детей как истинных мусульман. К слову сказать, для черкесского народа смешанные браки – явление нередкое. Смешанные браки начались примерно в XVI–XVII веках, когда на севере современной Чечни обосновались многочисленные православные казаки – гребенские, терские, сунженские и кубанские Чеченцы и казаки нередко обменивались девушками – когда добровольно, а когда удальцы с обеих сторон просто друг у друга красавиц (сестер, дочерей) похищали, преодолев бурный Терек или Кубань. Еще одна крупная волна русско-чеченских браков отмечается в годы Кавказской войны, когда в горах Нохчийчьо селились с позволения имама Шамиля русские дезертиры. Эти ребята нередко принимали исламскую веру и женились на местных вайнахских красавицах. Становились настоящими чеченцами, насколько сие вообще возможно для иноплеменного люда. К любому метису черкесы предъявляли весьма строгие требования по поводу достаточности его нохчалла. Чтоб быть действительно признанным чеченцем на все сто, парню или девушке из смешанной семьи требовалось в совершенстве знать нохчийн мотт и нохчийн ламасташ. Непременным условием было быть бусулба динах – исламской веры. Поэтому украденную казачку, не предназначенную для продажи в неволю, черкесы обращали так же насильно в исламскую веру и затем женились на ней. К ней предъявляли все требования, которые предъявлялись и к настоящей черкешенке, которая должна носить платок или же хиджаб, закрывающий волосы и шею. Такое велит и чеченский адат и шариат. Бывало порой, что слишком уж верующие черкешенке такой запрет нарушали. И вместо платка или хиджаба надевали плотные никабы или паранджу, закрывающие лица полностью. Считалось, что никаб – одеяние отнюдь не исламское. А национальное – традиционное арабское. И те черкешенки, что надевают никаб с паранджой, путают исламскую религию и арабскую национальность. Как говорили старики и мусульманские священнослужители, никакого добавления к скромности девичьей никаб не дает. Даже наоборот. А правильный выбор для любой уважаемой себя чеченской мусульманки – платок или хиджаб, открывающие тонкие черты прекрасных лиц вайнахских женщин. Черкешенки воспитывались весьма строго и консервативно. Все они в повседневной жизни надевали исключительно длинные юбки или платья. Настоящую нохчийн йоi можно было отличить по тому, как она одета. И даже самые бедные из них носили именно платья. Ношение шаровар женщинами – одно из важнейших табу в чеченском обществе. Брюки у вайнахов считались исключительно мужским предметом гардероба. Когда девочка, девушка, женщина одета в мужскую одежду, она уподобляется мужчине. Кроме того, считалось, что брюки демонстрируют у женщины то, что должно быть непременно скрыто. А сие – харам, большой грех. Потому – только длинные платья и юбки. Штаны или брюки по адатам – чеченским обычаям, – как и папаха, важнейшая часть именно мужского гардероба. Снять с мужчины штаны – это позор такой для него будет, что нельзя смыть будет даже кровью. Среди отряда черкесов, мчавшихся по следам сбежавших коней, на фоне чернобородых собратьев выделялись двое рыжих. Среди соплеменников считалось, что именно хурриты – далекие предки черкесов – были рыжеволосыми. Эта рыжесть была довольно нередким явлением. Сами черкесы эту рыжесть многих своих соплеменников объясняли таким народным преданием, легендой: Предки черкесов всегда жили в холодных горах. Потому разводили большие-большие костры. И в древние времена, когда вайнахи грелись у огня, некоторые опалили свои волосы, а затем передали сию внешнюю особенность потомкам. У каждого всадника к седлу был приторочен кожаный мешок. Отправляясь в набег, черкес всегда берет с собой в кожаном мешочке провизию, которая состоит из просянной муки и нескольких кусков копченой козлятины или баранины. Провизии этой хватало черкесу на две-три недели. Такого же количества провизии русскому солдату едва ли хватило бы на два-три дня. Кроме основного дорожного запаса, хранимого в притороченном к седлу кожаном мешочке, у наездников был еще один, особый запас провизии. Это был неприкосновенный запас, который употреблялся в самом крайнем, экстренном случае. По традиции его хранили в одном из газырей. Это был хакурт (хьэкъурт) – один из элементов черкесской походной пищи. Был он популярен и у пастухов. Хакурт делали вкусным и очень калорийным, напоминающим по вкусу подслащенную густую кашу с интенсивными нотками слегка подгоревших зерен кукурузы. Основу хакурта черкесские женщины делали из прожаренных зерен кукурузы с добавлением к нему разного рода злаков и не пророщенных зерен. Для его приготовления основу смешивали с кисломолочным продуктом, близким по составу к мацони. А сверху добавляли качественный каштановый или ореховый мед, темный и с горчинкой. Ореховый мед черкесы делали из сока ореховых деревьев, добывая его по тому же принципу, как добывали русские сок березовый. Называли ореховым медом. До распускания почек (листьев) ореха черкесы просверливали небольшое неглубокое отверстие, вставляли соломину в ствол и опускали ее в сосуд. За день натекало до литра сока, готового к употреблению. После завершения сбора сока черкесы обязательно замазывали отверстие землей, глиной, древесной смолой. Сок нагревали, и он загустевал до состояния сиропа. Точно так же, как делали казаки нардек из арбузного сока. Много было общего у этих двух, казалось бы, непримиримых народов – черкесов и казаков. От быта и до военных традиций. И те и другие славились воинским искусством, джигитовкой, искусным владением шашкой, меткой стрельбой. Носили похожую одежду и в быту, и на войне. Не брезговали набегами на селения друг друга, крали девок – насильно, а порой и по доброй воле оных, женясь на них. И неприязнь, доходившая до ненависти друг к другу, была одной. Если сеча – до последнего вздоха. И ненависть эта взаимная шла из глубины веков, передаваемая по наследству из поколения в поколение. И родившийся от смешанного брака черкеса и казачки мальчик считался черкесом и воспитывался по черкесским законам, в ненависти к своим соседям – казакам, несмотря на то что в нем текла половина казачьей крови. Так же и казачонок, родившийся от брака казака и черкешенки, с детства считал врагом каждого черкеса. Разделяла эти два воинственных народа и вера. Каждый считал свою – истинной. Каждый был готов умереть за нее. Но казаки, в отличие от черкесов, никогда не убивали за веру. Черкесы же постоянно объявляли газават. Убить неверного, независимо от возраста, считалось священным долгом. Убивший готовил себе место в раю, в котором его ожидали наивысшие блага от гурий. Черкесы мчали галопом, стремясь нагнать табун лошадей до захода солнца. Каждый из них, как голодный волк, жаждал себе часть добычи. И жажда эта была неутолима. Слепая ярость на гяуров ослепляла сознание. Они неслись, не подозревая о том, что в ущелье их ждал отряд казаков, руководимый младшим урядником Димитрием Ревой. Глава 13 Рева: засада Рассредоточив казаков в укрытиях по краям дороги, младший урядник Димитрий Рева сам занял позицию. Из-за ствола упавшей когда-то со скалы большой сосны хорошо просматривались как сам тракт, проходящий через ущелье и ведущий по направлению к родной станице Мартанской, так и подножие склонов с обеих сторон. Монотонно постукивал дятел. Никем не потревоженная птица занималась своим важным делом. Ветер волновал кроны деревьев. – Тук, тук, – стучало сердце в груди Ревы. – Тук, тук, – отзывался своей дробью дятел. Димитрий пристальным взглядом оглядел оба склона. На одном из них, сходящем к самой дороге, он поставил секрет из нескольких молодых станишников. Солнце поднялось как раз из-за того холма, тем самым давая свою защиту казакам. С их позиции местность была как на ладони. Со стороны дороги из-за ярких солнечных лучей секрет был абсолютно не виден. «Добре сховалысь хлопцы. Литом всякый кустык сховаэ и ночуваты пустыть. Басурмане нэ почують», – подумал про себя Рева. Позиции были выбраны младшим урядником с толком и знанием боевых действий в горах. С таких позиций и при наличии отряда из двадцати боеспособных казаков, пусть даже и молодых, внезапной атакой можно было без особых потерь уничтожить равноценный отряд черкесов. Расстановкой сил Димитрий был доволен. Но что-то скребло кошачьим когтем у него на душе. Не было внутреннего спокойствия. Сумбурность мыслей терзала сознание. – Тук, тук, – выбивало дробь всегда спокойное сердце. «Не к добру со мной такое, – вздохнув и вытирая рукавом черкески сочившийся со лба пот, подумал Рева. – Ой не к добру. Что не так?!» Он знал наперед, что горцы при нападении на аул выделяют отряд для сопровождения своих семей в безопасное место, и до тех пор, пока не будет найдено безопасное укрытие, этот отряд не оставит женщин, детей и стариков. Обычно такой боевой конвой состоял из пятнадцати-двадцати всадников. Знал и то, что черкесы из отряда сопровождения, выполнив свою задачу, не пойдут на подмогу своим товарищам в ауле, а непременно предпримут попытку вернуть убежавших лошадей. Уж очень ценность стада велика. Никто не захочет терять добычу. Тогда выходит – все зря. А значит, они пройдут именно по этой дороге. Звуки выстрелов, доносившихся со стороны аула явственно еще с час тому назад, стали реже, пока совсем не прекратились. Бой в горном поселении утих. – Кажись, все. – Разве? – Больше не стреляют. – Звэрнулы въязы басурманам станишные! – уверенно сказал Рева засевшим с мортирой Сидору Бондаренко и Сашко Журбе. – Такая у них удача: вырастают несеянными, пропадают некошенными, – вполголоса ответил Бондаренко. – Это хто, дядько Сидор? – спросил молодой Сашко Журба, вскинувшись. В голубых глазах интерес неподдельный. Наивный до чертиков. – Ты о ком? – Хто-хто – дид пыхто и баба сэровотка, – съязвил Бондаренко. – Черкесы, хто. Молодый ты ще, не разумеешь многого. Гляди в оба, а то як собаци пид хвист наша с тобой мортира пульнеть. – Да ни, – протянул Сашко, смутившись, он даже такое представить не мог. – Добре, Сидор, добре. Учи молодых. Царскую службу нэсти – нэ мудямы трясты, – негромко смеясь в ус, сказал Димитрий. – Без ума казаку – сума, – вздохнув, ответил Бондаренко. – Кто же, если не мы. Так уж издревле повелось: от старшего к младшему. Рева поднес палец к губам, давая понять, чтобы казаки больше не проронили ни слова. В горах звук разносится намного сильнее и дальше, чем в степи. Чуткое ухо черкеса могло услышать тихий говор и не ко времени раскрыть казачью засаду. – Усе, хлопцы, пары из рота нэ пускать, – сопроводил Рева свой жест коротким и четким указанием. Сидор еще раз проверил наклон мортиры. Для чего-то, положив голову на дуло, погладил ее гладкую, нагретую солнечными лучами сталь и, довольно крякнув, перекрестил. Долгое ожидание и наступающая жара немного ослабили бдительность казаков. Димитрием вновь овладели мысли. Мимолетно вспомнились события прошлого сна. В сознании пронеслись картины прошлой счастливой семейной жизни. На смену им пришли воспоминания о славных боевых подвигах отца, его деда, прадеда. Все это передавалось в его древнем запорожском роду Ревы из поколения в поколение. От отца сыну, от деда внуку. Некому будет только передать рассказ о предках-казаках и о нем самом, о младшем уряднике Димитрие Реве. Не смирился он с гибелью двух дорогих ему людей. Любил и жену и доченьку Димитрий больше жизни. Не смог снова жениться и попытать счастья семейного. Глубока была рана, кровоточила, не заживала. И убитые им черкесы не заглушали чувство мести в этом природном казаке. Так уж устроен был Димитрий. Биться – так до победного, любить – так на всю жизнь, а если гулять, так до усталости. Не было в нем середины. Добра особого не нажил, но хата всегда в достатке была. А вот славой себя покрыть успел. Не один боевой выход за плечами. И в пикетах сиживал, и в плавнях. – Добра слава лучше богатства. Вона лэжыть, а худа слава бижыть! – говорили о Реве станичники. Взгляд Димитрия зорко осматривал дорогу и склоны, а мысли его вырывали из прошлого воспоминания. Далекое детство вспомнилось. Гайдалка, отцом устроенная на ветке ореха. Игры с ровесниками в чижа, асыки да клек, в бобра, в коня. На ум пришла присказка, которой пользовались, в бобра играя: