Дождавшись, пока лошади насытятся, Иван взял их под узцы, а Осип открыл небольшие ворота, отделявшие двор сакли от майдана. С этого места майдан хорошо просматривался. Казаки, сидевшие на площади, устремили свои взгляды на арбу и сопровождавших ее Осипа и Ивана. Тот, что недавно подшучивал над своим односумом, присвистнул: – Грэце тотэ! О це за добрым зипуном сходили, станишные! Иван с Осипом прошли мимо станичников в направлении того места, где сидел Билый с Марфой. Глава 18 Василь Рудь и дольмен Василь Рудь на всех парах несся к склону горы, откуда не так давно они со станичниками, ведомые сотником Билым, пешей лавой атаковали аул. Приказной торопился исполнить приказ Билого. В его молодом теле еще бурлил дух боя. Первое серьезное испытание. Первый настоящий противник. Все это ни в какое сравнение не шло с тем, что изучали молодые казаки на регулярно проводимых сборах. Джигитовка, рубка, секреты – все это давало основу для воина. Но закалялся дух непосредственно в боевых вылазках. Вот где, как говорится, можно было и себя показать и на других посмотреть. Но смотреть приходилось не разевая рта. Иначе можно было лишиться головы. «Черкес, унучок, не халам-балам. Зенки не растарычивай и мурло куды не следует не суй, – наставлял пред походом Василя дед Трохим. – Понимать должен. Большой уже!» Мысли о прошедшем бое переворачивали сознание. Первое боевое крещение – и сразу три черкеса на счету Василя. «Если бы не пригляд сотника, то больше бы басурмана положил бы, – подзадоривал себя Рудь горячими мыслями, – может, пять, а то и десять! Будет шо деду рассказать». Молодецкая бравада брала верх над трезвостью мысли. Такое было свойственно всем молодым казакам, впервые понюхавшим пороху, к тому же удачно. Некоторым особливо кубаристым такая беспечность стоила жизни. Именно по этой причине молодых казаков в бою берегли, отодвигая в задние ряды. Приглядывали за ними, охолаживая то словом, то тумаком, как тех жеребцов, вырвавшихся на свободу. Чтобы не сунулись сгоряча в пекло. Василь гайсал подобно барсу. Молодость несла казака во всю прыть. Бешмет под черкеской взмок. По спине текли струйки пота. Не уменьшая шага, Рудь, сняв папаху, отер лицо и вновь нахлобучил папаху на чубатую голову. Вышитый тесьмой крест на красном тумаке из белого стал грязно-серым. – Вот ведь, – негромко ругнулся внук деда Трофима. Крест на тумаках папах казаки нашивали как символ света Божьего. Казаки верили, что он животворящий, ровно как и свет Божий оберегает от нечести, сохраняет от сглаза, дурного воздействия, гипноза. В походе перед боем, сняв головной убор, молились на крест. Затем прикладывались к честному кресту губами и лбом и надевали на голову. Будучи еще малым, Василь как-то спросил у деда Трохима: – Зачем нужен крест на кубанке, дидо? Зачем он вообще нужен? И ответил старик так: – А кода Батька(Бог) начнеть сверху топтать всех, глядь, а энто свой, крест на голове носить. Вот и различит нас. Внезапный сильный порыв ветра, слетевший, казалось, с горных вершин, ударил в лицо и, сдвинув папаху на затылок, понесся дальше, в сторону аула. Казак поправил папаху и вновь гайсанул к склону. Невдалеке послышалось знакомое журчание. В голове моментально мелькнула мысль: «Вода! Пить!» Организм требовал утоления жажды. Василь обогнул большой куст рододендрона и остановился. Вот и небольшая речка, берущая свое начало где-то высоко в горах. Мелкие ледниковые ручейки, сбегая по крутым скалистым склонам, образовывали более крупные, а те, в свою очередь, соединились в один быстротечный поток. Рудь преклонил колено и, набрав в пригоршни студеной воды, жадно сделал несколько глотков. Затем омыл лицо, отер его папахой и перекрестился с благодарной молитвой. Где-то совсем рядом, над его головой послышалось знакомое «киииии, киии». Василь поднял голову. Прикрывая ладонью глаза от пробивавшихся сквозь пелену туч солнечных лучей, огляделся. На расстоянии выстрела, рассекая густой горный воздух, парил большой орел. Василь невольно залюбовался красивой свободной птицей. – Як та душа казачья, – вырвалось у него вслух, – нет ему преград. Несколько взмахов крылами, и орел, подхваченный поднимающимися воздушными потоками, сделав круг, направил свой полет в сторону соседнего хребта, осматривая с высоты окрестности. Василь поправил пояс, подтянул крепление кинжала и шашки и вновь двинулся к намеченной цели. Река была неширокой, но, как и все горные реки, быстрой. Переходить по скользким, гладким камням – стоило времени, да и желания оказаться по пояс в ледяном бурлящем потоке не было. Метрах в двадцати ниже по течению Рудь заметил переправу. Скорее подобие оной – несколько небольших стесанных поверху бревен и связанных между собой толстым канатом были переброшены между двумя большими валунами. Мостик был узким, но места хватило бы на то, чтобы всадник мог провести за собой своего коня. Для верности Василь ступил на край мостика и несколько раз подпрыгнул. Мостик слегка качнулся, но остался лежать на месте. В несколько шагов казак преодолел переправу и, не замочив ичиг, очутился на противоположном берегу. Невдалеке от реки, на склоне, чуть правее того места, где намедни спускались к аулу казаки, рос смешанный лес. «Как же мы не заметили давеча ни переправы, ни леса?» – задал сам себе вопрос Василь и, не утруждая себя поиском ответа, на мгновение остановился. Пытливый молодой ум казака и желание поиска чего-то нового, им неизведанного, влекли в направлении к лесу. Долг и казачья честь требовали неукоснительного исполнения приказа сотника Билого. «Як дядько Мыкола казав? Мене и в ступи не пиймаешь, – подзадорил сам себя Василь. – Так я мигом чрез лесочку метнусь и напрямкы к коневодам». Дед Трохим, гораздый на сказки да притчи, рассказывал подрастающему внуку о том, что в лесах, тех, что в горах растут, скрыта тайна предков. В незапамятные времена обитали в сих горах племена воинов. Добрые богатыри то были. Силу черпали в местах сокровенных. А места те сокрыты были от сторонних глаз. Среди деревьев вековых, на пересечении линий света невидимого. И только самим воинам было дано знать о тех местах. Строили они средь деревьев, непременно в ночи полнолунные, из камней сооружения и комплексы. Именно в них и накапливалась сила, которую черпали себе воинственные племена, жившие задолго до того, как ступила на землю эту нога казака и черкеса. Назывались те сооружения по древнеадыгски кромлехи да дольмены. Запоминал Василь все, о чем дед ему балакал, и лелеял мечту оказаться посреди такого леса, чтобы прикоснуться к местам силы и воином стать непобедимым. В мыслях о сокровенном не заметил Рудь, как ряды стройных горных сосен скрыли за его спиной и реку, и очертания аула, где его станичники отдыхали после тяжелого боя. Ноги твердо ступали по каменистому склону и корням вековых деревьев, то тут, то там выходивших на поверхность. Они были похожи на гигантских коричневых червей, вылезших из земляных нор, чтобы обогреться под солнечными лучами. Василь с некоторым усилием преодолевал первые десятки метров. Далее подъем стал не таким крутым. Казак на минуту остановился, чтобы перевести дыхание. Невдалеке среди деревьев показалась открытая площадка, освещенная солнечным светом. Внук вспомнил слова деда Трохима, что именно на таких местах между деревьями и строили свои сооружения древние племена адыгов. Отдышавшись, Василь направился к этой площадке. То, что он увидел в следующий момент, заставило его сердце биться быстрее. Старые замшелые камни разных размеров и причудливых форм образовывали круги. Некоторые камни были соединены между собой в виде мозаики, некоторые – стояли отдельно. Одни словно столбы, другие похожи на алтарь, третьи – на кресло или трон. В лесной тени было расположено несколько таких комплексов. Василь осмотрел площадку с нагромождением камней. По описанию они подходили под то, что дед Трохим называл кромлехи. Не торопясь, затаив дыхание, Василь прошел еще несколько метров и увидел нечто необычное, невиданное им доселе. «Як то дидо балакал, – размышлял Василь, – оце и есть богатырска хатка!» Богатырскими хатками или домиками души – так старики называли дольмены. Само слово «дольмен» означает «каменный стол». Ведь он представляет собой сооружение из четырех прямоугольных глыб, которые накрывает сверху пятая – крыша. На одной из четырех сторон – ровное круглое отверстие. Сооружение и действительно было похоже на большой стол. На дольмене Василь разглядел украшения в виде надписей и каменных узоров. Василь вспомнил старинную адыгскую легенду, рассказанную ему дедом Трохимом. История в ней рассказывает, что жили в давнее время на Кавказе карлики, которые знали многие тайны природы, да только физической силы у них недоставало. А поскольку они были умные, то решили попросить местных великанов построить для них дома, чтобы жить в тепле и уюте. Карлики спроектировали дома, назвали их испуны, а великаны их построили. И так загордился своим умом малый народец, что могучие боги решили их покарать. На землю опустились всевозможные стихийные бедствия, и когда природа прекратила свое буйство, оказалось, что все карлики погибли, а вот дома их, испуны, остались. Эти мегалитические сооружения выглядили действительно как домики для карликов. Старики в станице говорили, что дольмены – это захоронения древних адыгов. Светилища были построены в третьем-втором тысячелетии до Рождества Христова и служили гробницами и местами поклонения для родовых племен. Василь обошел сооружение вокруг и остановился у его центра. Дольмен был ориентирован на солнечный свет, для этого каменный домик и был построен на открытом участке у горного хребта. Василь повернулся в ту сторону, откуда пришел. С этого места открывался вид на речную террасу и дальние горы. Дед Трохим говорил, что дольмены ориентированы также и на звездные объекты в бескрайнем небе и предназначены для связи человека с силами природы и передачи энергии земли и солнца. Святилище может помочь обменяться энергиями с природой людям, сбросить негативную энергию и зарядиться хорошей. – Сила дольмена, внучок, – говорил дед Трохим, – в том, что его вибрации зажигают внутри человека что-то новое и яркое. А злая сила уходит, освобождая человеку пространство для действий. Такие люди становятся счастливыми и непобедимыми. Василь еще раз обошел дольмен вокруг и, прикоснувшись к холодной гладкой его поверхности, замер, закрыв глаза. Несколько минут он стоял не шевелясь. Ощущение отрешенности, потери связи с реальным миром овладели им. Какая-то невидимая сила проникала в его тело и словно накапливалась в нем. Необычным было это состояние. Словно тонкие нити опутывали его тело изнутри, и по ним пробегало тепло. Сколько стоял так казак, он не смог определить. Ощущения, которые приказной испытывал, постепенно ослабли, и сознание вернулось в реальность. Что-то новое в движении, в мыслях, в поведении появилось в нем. Василь чувствовал в себе изменения. То ли внушение, то ли действительно дольмен, как рассказывал дед Трохим, наделил его несокрушимой силой. Нужно было продолжать путь. Не выполнить приказ сотника Билого или промедлить с его исполнением – значит покрыть себя позором. Повернувшись к дольмену лицом, Василь медленно стал отдаляться от него. «Какое точное единение с окружающим ландшафтом и удивительное знание, как именно вписать архитектурный элемент в природу, а затем использовать ту силу, которую дает дольмен, – промелькнуло в голове Василя. – Дело даже не в том, что такие огромные каменные глыбы очень тяжело было затащить в лес или на гору, чтобы там построить дольмен. Главный вопрос – как и с помощью каких инструментов они были выпилены так точно, чтобы идеально подходить друг к другу и вписаться в особенности ландшафта?» Сказал это сам себе казак и удивился тому, как он это сказал. Было ощущение, что кто-то говорит эти слова за него. Удивляется и думает. На всякий случай Василь снял папаху, истово осенил себя широко двуперстным знамением и, нахлобучив снова папаху, повернулся спиной к дольмену и опрометью побежал вверх, петляя между стволами вековых сосен. Глава 19 Односумы Микола Билый, немного оклемавшись, послал Марфу за Осипом Момулем. Тот в аккурат на пару с Иваном Мищником управлялся с арбой. Вдвоем принесли соломы и устлали плотно дно арбы. Сверху бросили несколько бурок, найденных там же, в сакле, у которой стояла повозка. Нужно было определить на арбу тяжело раненных казаков, тех, кто из-за ранения самостоятельно не сможет держаться в седле. Отделили в телеге и место для тел убитых станичников. – Гарно сробили, односум, – поправляя черкеску, сказал Осип Ивану. – От тож. Мягко будэ станишым йихать. И тем и иншим, – отозвался товарищ и встревоженно посмотрел на приближавшуюся девушку. – Осип, тэбэ Мыкола клычет, – обратилась к казаку, подойдя ближе, Марфа. Момуль обернулся, приняв серьезный вид. Не очень ему понравилось, что женщина передает ему наказ его командира, но, справившись с негодованием и махнув в ответ головой, не стал расспрашивать, по какой причине. Если сотник требует, значит, важно. «А то, шо дивчина со мной балакает, так нехай, время такое», – подумал он. Ускоряя шаг и слегка сгибая ноги в коленях, по-кошачьи, Осип направился к Билому. Тот уже стоял в тени смотровой башти, облокотившись на стойку. Легкое головокружение и слабость в теле еще присутствовали, но Билый мог уже понемногу ходить, и ясность мысли постепенно возвращалась к нему. – Живой, батько? – подойдя к Миколе, спросил Осип. – Да какой я тебе батько? – огрызнулся сотник. – Батько и есть! – Осип развел руки в стороны. – Да шо ты все заладил «батько, батько»?! Батько в станице сидит, далече глядит, все бачит, да не все говорит, – ответил скороговоркой Билый, немного осерчав. – Та як же ж! Ты в походе за главного, почитай, атаман походный. Значит, батько, – не унимался Осип. Микола выдохнул, поняв, что казака не переспорить. – Спаси Христос за доверие, односум, – с легким прищуром в глазах отозвался Билый. Осип сразу заулыбался. – А ты знаешь, господин сотник, откель пошло это слово – односум? – хитро спросил Момуль.