Глава 25 Пленный Кони сразу пошли мелкой рысью. Свежий ветерок приятно холодил лицо. Братья переглядывались, иногда хитро подмигивая друг другу и перекидываясь легкими шутками. Несмотря на дополнительную поклажу в виде плененного черкеса, конь Григория шел бодро. «Словно домой вертается», – с легкой усмешкой подумал про себя старший брат. Внимательно осмотрел одежду пленника, его оружие и, свистнув брату, привлекая того внимание, произнес: – А шо, Гнат, добрый бакшиш за басурманина получит станишный атаман. Глянь яка одежа богатая на ем. Да и рушница с шашкой и кинжалом. Видать, и впрямь сынок князя. – Я зря не балакую. Сразу казав, шо трофей знатный будет! – Чуйка у тебя на такие трофеи! Тело связанного черкеса подпрыгивало на ухабах в такт хода коня. Он очнулся и попытался поднять голову, и тут же широкая ладонь Григория Рака с силой опустилась между его лопаток, придавив к седлу. – Тюю, ожил чи шо? И не помышляй, бисово отродье. Не посмотрю, что из знатных, голову вмиг сверну! – с перчинкой ярости в голосе произнес старший из Раков. Черкес хотя и не понял слов, сказанных казаком, но уловил по интонации, что лучше вести себя покорно. Горец знал, что казаки не очень-то церемонились с пленными, будь то простолюдин или как он – сын адыгского князя Аджэса. Помыслить о побеге было сродни самоубийству. Проще головой гору протаранить – казак с легкостью мог в один миг срубить его ловким ударом острой шашки. Оставалось принять свою судьбу и отдаться на волю Аллаха. Аллах милостив. Аллах акбар. При всей общности традиций и культуры племена горцев в старину отличались по способу управления. Некоторым из них удалось ввести зачатки демократии и ограничить власть знати. В этих так называемых демократических племенах всем управляли выборные старейшины. А вот в племенах аристократических руководили князья. Однако общим было то, что жизнь адыгских племен основывалась на строгой сословной иерархии. Князья управляли, дворяне воевали, захватывая чужие земли и защищая свои, крестьяне и домашние рабы трудились. Мезальянсы не допускались: князь не мог жениться на простолюдинке. Человек каждого сословия должен был исполнять предписанные ему правила. Правильное воспитание ценилось у горцев всегда. Закладывалось с детства. Человек должен быть культурным, нравственным, уважительным и храбрым. Для того, кто не умеет вести себя должным образом, у адыгов сохранилась присказка «разве ты не адыгеец?». Простой вопрос мог поставить любого джигита на место, какая бы дикость ни будоражила его вены. Главные черты характера адыгов, которыми они славились и за пределами своей земли, – храбрость и воинское умение. Их в юных черкесах воспитывали с детства. Над колыбелью новорожденного мальчика бабушка пела песни о том, каким смелым и ловким он будет. О том, что в доме появился ребенок, сигнализировал флаг, вывешенный на крышу дома. Пестрый флаг – знак рождения девочки, однотонный свидетельствовал о рождении сына. Пока малышу не исполнится год, во дворе его дома дедушка по отцу должен посадить дерево. Ухаживать за ним позже будет сам новый член семьи. Как растет это дерево, так и ребенок набирается разума и воспитания. Подросшего малыша сажали на коня, учили метать нож, управляться с кинжалом, потом стрелять из лука. Детей воспитывали так, чтобы они выросли храбрыми и достойными воинами. Все без исключения мальчики проходили суровую школу воспитания, благодаря которой формировался характер и закалялось тело. До шести лет воспитанием мальчика занималась женщина, а после все переходило в руки мужчины. У высокородных адыгов практиковалось аталычество: еще малышами княжеских детей отправляли в семью знатного человека. Там они воспитывались, знакомились со своими правами и обязанностями, изучали кодекс правил поведения – «Хабза». В доме своего отца юный князь появлялся только после достижения шестнадцатилетия, а дочь – почти перед замужеством. В шестнадцать лет мальчика одевали в лучшую одежду, давали лучшее оружие и лучшего коня и отправляли домой. Возвращение сына домой считалось большим праздником. Отец был обязан одарить человека, у которого воспитывался его сын. Адыги были искусными наездниками и меткими стрелками. Того, кто проявил трусость в бою или страх перед смертью, подвергали унизительной процедуре: надевали грязную шапку, сажали на больную лошадь и в таком виде выводили напоказ. Смеяться над таким человеком не только не запрещалось, но и приветствовалось. Трус становился изгоем, отверженным. Пожалуй, только своей смелостью настоящий адыг и мог привлекать к себе внимание. Скромность считалась достоинством. Среди горских племен существовала поговорка «В центре внимания человек может быть только три раза в жизни – в момент появления на свет, в день свадьбы и в день смерти». Много общего было в воспитании детей у горцев и у казаков. Поэтому и не уступали казаки в храбрости и достоинстве черкесам, а порой и превосходили их. Горцы знали об этом с детства и относились к казакам хотя и с ненавистью, но принимая за равных противников. Небольшая речушка, бегущая параллельно дороге, по которой ехали братья Раки, петлей огибала невысокую скалу. Здесь течение замедлялось, образуя неглубокий затон. Водная поверхность, словно замирая, была похожа на зеркало. Скала отвесно уходила вверх метров на десять. Объехав ее, казаки остановили коней. Гнат поднес руку к губам и махнул головой, указывая по направлению вперед. Верстах в двух среди невысоких зарослей кустарников виднелись сторожевые вышки черкесского аула. Того самого, что захватили станичники, уничтожив воинственных горцев, населявших его. Братья прислушались. Тихо. Ни звука. Братья переглянулись. На одной из вышек стоял человек. Григорий всмотрелся в залитый солнечным светом воздух, приложив ладонь ко лбу, прикрывая тем самым глаза от солнца. – Свои! – радостно выдохнул он. Гнат кивнул, соглашаясь. Сокращая расстояние, братья провели коней по мелкому броду и, оказавшись на другом берегу, вновь пустили коней рысью в сторону аула. * * * – Ну шо, Васыль, кажи дорогу к аулу, – сказал, вздохнув, старший из коневодов, когда радость встречи сменилась легкой тоской по убитым в ходе боя станичникам. Василь Рудь подозвал своего коня, взял его под уздцы и, указывая коневодам на узкую тропку, словно змейка, изгибавшуюся по пологому склону, произнес: – Тудыть! Где-то там, внизу, оставляя после себя два облачка пыли, в сторону аула шли рысью два всадника. Как ни всматривался Василь, но расстояние не позволяло разобрать, свои это были или чужаки. Постояв с минуту, Василь дернул рукой и повел своего коня вниз по склону. Коневоды с остальными конями последовали за ним. Дойдя до места, где он чудом победил в поединке с горцем, Василь невольно вздрогнул. Из-за камня, где лежало тело абрека, с режущим слух криком «каррр» выпорхнули несколько воронов. Коневоды молча переглянулись и посмотрели на приказного. Тот, немного смущенный, махнул рукой и, показав на прикрепленный к поясу кинжал, продолжил спуск. Не задавая лишних вопросов, коневоды повели коней след в след, спускаясь еще ниже. Василь посмотрел направо, туда, где некоторое время назад он угощался сытной, обжигающей рот шурпой. Отары не было видно. Видимо, пастухи увели овец на водопой. Чуть ниже слева по склону, словно бунчук, маячил куст горного лопуха, у которого казак утолил жажду. Вновь захотелось пить, но времени на это не было. Нужно было как можно скорее привести коней в аул. Спуск пошел легче, склон стал более пологим. Кони, ведомые коневодами, шли вереницей, вдавливая копытами мелкие желтые цветки куриной слепоты. В их недовольном пофыркивании слышалось чувство жажды. Василь остановился, указывая рукой вниз, где поблескивавшей на солнце лентой пролегла небольшая горная речка. – Там и коней напоим, – сказал он следовавшим за ним коневодам. – Гайда! – Геть! Жажда подгоняла не только коней, но и ведущих их казаков. Хотелось пить. Рудь прибавил шаг. Минут через десять до слуха казаков донеслось приятное журчание воды и легкий ветерок принес освежающее прохладное дыхание источника живительной влаги. Кони, почуяв воду, сбились в косяк и, не слушая команды казаков, а те и не пытались их остановить, ринулись к речке. Василь улыбнулся. Жадно втягивая холодную, сладковатую на вкус воду, кони довольно мотали мокрыми мордами, временами нарушая тишину легким ржанием. Казаки тоже утоляли жажду, черпая воду пригоршнями. Холод ломил суставы, но жажда была сильнее. Утолив ее, станичники собрали коней и повели их чуть ниже по течению, где находился мост, точнее, два толстых бревна, перекинутых с одного берега на другой. Здесь предстояло перевести коней через реку, а там уже и до аула рукой подать. Стоило проверить переправу. Василь первым ступил на мост и, для надежности несколько раз с силой подпрыгнув, опустился ногами на бревна. Они лежали, крепко вдавленные в прибрежный песок. Бревна были преднамеренно положены так, что для коней переправа по ним не представляла сложности. Следуя один за другим, они благополучно перебрались на противоположный берег. Почуяв под своими копытами твердую почву, некоторые из них, подобно малым жеребятам, подняв хвосты и высоко закидывая задние ноги, промчались несколько метров по травянистому покрову. Рудь, впрыгнув в седло, дал знак коневодам, и те последовали его примеру. Верхом было сподручнее собрать коней в косяк и вести их в аул. Василь привстал в седле и посмотрел вперед. К распахнутым воротам аула подъезжали два всадника. Судя по одежде и манере сидеть в седле, Василь признал в них своих станичников. Но кто это был, издали разобрать было невозможно. Им, сжимая папаху в руке, махал с вышки другой казак. «Мыкола часового выставил», – подумал Василь. И, обернувшись к коневодам, с радостью в голосе выпалил: – Трохы щэ. Гайда швыдчэ! * * * – Слыхал я, Мыкола, як старики наши балакалы за святой колодэзь, где всяк исцеление получал, – готовый помочь хотя бы советом, не унимался Иван Мищник. Он лихо подкручивал ус, занятый историей. – Балакалы старики ще, шо це самый першый и богато почитаемый на Кубани колодэзь. И колодэзь сей – Параскевы Пятницы. Вин меж станыцами Новолабинской и Некрасовской. Тудыть тэбэ трэба. Усю хворобу сымет. – О то дило! – поддержал ближайший казак. – Святые места кого хочешь на ноги враз поставят! – Да и я слыхал за сей источник, – поддержал односума Осип Момуль. – Дед Трохим, который, почитай, все знает, ибо древней, умнее и старше его никого нет, балакал, что упоминание о нем и о его чудодейственной силе встречается еще в одна тысяча восемьсот сороковом году! – Как – старше деда Трохима никого нет? А мой дед?! – Не перебивай! Давай, Момуль, дальше! – А шо дальше? – крякнул Осип. – Связывают появление этого источника с молитвами монахов-подвижников, которые имели нужду в ближайшем источнике воды, и с обретением иконы святой Параскевы Пятницы. Здесь же под крупным обрывом возвышенного берега Лабы бил родник. Существует предание об источнике святой Параскевы: «Местный пастух нашел в нем икону, и ключ стал особенно почитаем. Произошло это в девятую пятницу после Пасхи. Найденную икону он отнес домой, но утром икона исчезла и была позже обнаружена в роднике. На этот раз ее уже перенесли в церковь, откуда икона тоже чудесным образом исчезала . И являлась все в том же источнике, после чего было решено построить часовню. Родник обустроили, сделали сруб. У колодца выстроили часовню, куда и поместили икону, с тех пор икона не исчезала. Известие об явленной иконе быстро разлетелось по всей округе и далее, люди потянулись сюда и конным и пешем ходом, приходили даже из других регионов Российской империи. Ежегодно девятая пятница стала одним из главных праздников станицы Некрасовской. Богомольцы во главе со священниками приходили сюда Крестным ходом с иконами и хоругвями, а после молебна начинались народные гулянья. Ктитором этой часовни в начале XX века был Трофим Тараненко. Из наших, из черноморцев. Вокруг часовни им был посажен красивый сад, в котором росли яблони и груши. Перед праздником Девятой Пятницы Тараненко на подводе ездил по станице и собирал самовары, чтобы на праздник напоить людей чаем. Станичное правление устраивало для всех бесплатное угощение. Паломники, приходившие сюда, набирали воду в ведра, бутыли и бидоны на год вперед для себя и своих близких. Говорят, однажды собралось около двадцати тысяч человек. Приезжают не только из окрестных местностей, но даже из-за пределов Кубанской области. Все это собрание располагается под открытым небом и после краткого богослужения варит себе пищу, отдыхает, пьет чай, что представляет весьма живописную картину. Все это мне дед Трохим поведал, – закончил Осип. – А я сам там был, у того колодэзя, – продолжил разговор тот самый казак, слывший в станице ревнителем веры православной. – Так вот, в среде паломников существовало испокон веков устойчивое мнение, что к святому источнику или другой святыни нужно обязательно идти пешком, шли и калеки. С собой ничего паломники не брали: в селениях покормят, все дадут, пошли дальше. Рассказывали и об исцелении этой водой. Шли с Урала, Киева и исцелялись, знали о колодэзе и на севере. Большинство источников раннего происхождения освящались казачьим населением Кубани в честь святой Параскевы Пятницы – покровительницы семейного благополучия, женщин, детей, полей и плодородия. Кроме того, святой Параскеве молятся о сохранении скота от падежа. Она является целительницей людей от самых тяжелых душевных и телесных недугов. Из ее жития мы узнаем, что святая мученица Параскева, нареченная Пятницею, жила в III веке в Иконии в богатой и благочестивой семье. Родители святой особенно почитали день страданий Господних – пятницу, поэтому и назвали дочь, родившуюся в этот день, Параскевою, что в переводе с греческого и означает – Пятница. Всем сердцем возлюбила юная Па-раскева чистоту и высокую нравственность девственной жизни и дала обет безбрачия… За исповедание православной веры озлобившиеся язычники схватили ее и привели к городскому властителю. Здесь ей предложили принести богомерзкую жертву языческому идолу. С твердым сердцем, уповая на Бога, отвергла преподобная это предложение. За это она претерпела великие мучения: привязав ее к дереву, мучители терзали ее чистое тело железными гвоздями, а затем, устав от мучительства, всю изъязвленную до костей, бросили в темницу. Но Бог не оставил святую страдалицу и чудесно исцелил ее истерзанное тело. Не вразумившись этим божественным знамением, палачи продолжали мучить Параскеву и наконец отсекли ей голову. Вот такие, стало быть, дела. Казак выждал минутку и добавил: – Так есть, господин сотник, до крыныцы той тэбэ трэба. Исцеление от ран, тай иншых недугов дарует святая Параскева. – А я шо казал? – обиделся Мищник. – Туда надо! – Побачимо, – негромко произнес Билый. – Бог даст, на все его воля. Пойду Акимку гляну. Чай, накормили станишные малого. Билый прошел к тому месту, где оставил Акимку на попечение станичников. Казаки, кто развалившись на земле и облокотившись на руку, кто сидя по-турецки, держа в руке чубук с терпким тютюном, пуская сизый дымок изо рта, кто просто стоя рядом, с серьезными лицами внимали словам говорившего станичного балагура-рассказчика, не уступавшего в охоте побалакать самому деду Трохиму. Акимка, держа в руках кусок лепешки, с нескрываемым интересом вслушивался в рассказ казака. По его взгляду было заметно, что сути самого рассказа он не понимает, как и слов, хотя и на родном, но забытом языке. Но от этого интерес не ослабевал, наоборот, следя за мимикой и интонацией рассказчика, Акимка пытался все же вникнуть в происходящее. Билый не стал мешать и, присев чуть поодаль от малого, сам вслушался в то, о чем вещал говоривший.