За четой Билых стояли Василь Рудь, гордый от осознания всей важности поручения, и Аксинья Шелест, первая хохотушка и сердце, которое задает ритм станицы. Разодетые хотя и не так богато, как атаман с супругой, но со вкусом. Раскрасневшиеся от волнения, они упивались торжественным моментом. Последним стоял сам виновник торжества – Микола Билый. Слегка бледный, он сдержанно улыбнулся, перехватив взгляд отца. Иван Михайлович довольно крякнул, оценив всех, перекрестился и на правах старшего крепким своим кулаком постучал в ворота. Секунды замерли. А с ними и сердце подъесаула. Застучало с удвоенной силой, когда из-за ворот послышался злой лай сторожевого пса. «Началось», – пронеслась мысль в голове Миколы. В хате Федора Кузьмича Коваля было прохладно. На оконце еле заметно дрогнула белая короткая занавеска. Хату Ковалей окружала щедрая растительность, состоявшая в основном из деревьев плодовых. Но любил хозяин раины и карагачи. Напоминали они ему своей статью и мощными стволами воинов сильных, с вековой глубины дошедших. Из рассказов дедовых еще. А рассказы те были о казаках запорожских. Духом крепких, словно из стали вылитых. Памятуя о тех историях, как оженился Федор Кузьмич да хату построил, так и посадил у главной стены три раины да четыре карагача. А чтобы тем деревам скучно не было, разбил Федор Кузьмич сад яблонево-грушевый. Почитай, 23 годочка пролетело с той поры. Разрослись деревья, давая обильную тень и прохладу. Любил Федор Кузьмич у открытого окна посидеть на лавке да послушать, как раины с карагачами перешептываются, шелестя листвой. В эти моменты вспоминал он молодость свою героическую, жинку, что краше не было, как Марфу один поднимал, воспитывал. Вся жизнь просматривалась, как на картинах. Работница-хохлушка Марийка возилась с тестом, ставя опару. Дочь Марфа, прижимая к груди найденную в палисаднике у куста розы папаху Миколы Билого (такая папаха из серого каракуля была только у него), сидела в своей горнице, мечтательно поглядывая на распустившиеся бутоны розы за окном. Сам хозяин сидел за широким столом под красным углом, разглядывая в распахнутом окне, как нанятый из хохлов работник ловко управлялся с козами. Чтобы не замылить глаз, Федор Кузьмич изредка посматривал на возню Марийки, давая наставления. – Тесто меси нежнее, чтобы с пузырями было. Чтобы дышало! Чай не глину ногами толчешь! Любил Федор Кузьмич, чтобы все было так, как он скажет. Поэтому и не давал спуска работникам даже в мелочах. – Да полно вам, Федор Кузьмич, – отбивалась Марийка, улыбаяясь своим тайным желаниям. – Я ж не впервой! – Не впервой! – ехидно передразнил хохлушку хозяин. – Не впервой ты с Марфой и к речке ходила! Где дочь моя, кровиночка родная, опосля оказалась?! А?! Шо зенки в стол упираешь?! Марийка попыталась что-то ответить, но замялась. Вспомнила воду ледяную, передернуло. Знала, что не со зла Федор Кузьмич упрекает, больше для порядку. – Ладно! – смягчился Коваль. – Кто старое помянет, тому… сама знаешь. Не со злобы я. Дай бог здравия сыну атамана нашенского Миколе. Век за него молиться буду. Донечку мою батьке вернул в целости. Федор Кузьмич повернулся к образам и перекрестился, зашептав молитву о здравии раба божьего Николая. Затем вновь повернулся к Марийке и по-отцовски сказал: – Зла не держи, Марийка, сама родительницей станешь, поймешь, – и, переводя разговор на другое, добавил: – Крикни работнику, как с козами управится, пусть снедать в хату идет. Марийка выглянула в раскрытое окно и собиралась уже было сообщить работнику о распоряжении хозяина, но поперхнулась, закашлялась. Через открытое окно донесся стук и почти одновременно загавкал дворовый пес. – Кто это мог быть? – спросил Федор Кузьмич. – Марийка, ну-ка выйди глянь, шо там! И мигом давай! Марфа вздрогнула. Дыхание участилось. Каким-то известным только женскому сердцу чувством она осознавала, что этот стук – начало ее новой жизни. Скрестив руки на груди, крепко обнимая папаху возлюбленного, Марфа опустилась на колени и, обратив взор к образам, молитвенно обратилась к Пресвятой Богородице. Иван Михайлович, выждав положенное время, вновь постучал в ворота. Наконец послышались шаги и голос Марийки, успокаивавшей гавкающего пса: – Ух ты, анчибел, шо разтявкался! Цыц! Лязгнул мягко смазанный затвор, и ворота отворились. – Здоровеньки булы, дивчина! – поприветствовал Марийку Иван Михайлович. – А шо, хозяева-то в хате али в разъезде? – Да у хате, где ж еще им быть. Заходьте, будь ласка, – радостно ответила Марийка. Вся процессия во главе со старшим Билым проследовала во двор, и, поочередно подымаясь по неширокому крыльцу, гости вошли в хату Ковалей. – Здорово живете! – за всех поздоровался Иван Михайлович. Марфа вздрогнула, услышав голос станичного атамана. Радость разлилась по сердцу. – Слава богу, атаман! И вам всем того же желаю, – догадываясь о цели визита гостей, ответил Федор Кузьмич. И для порядка спросил: – С чем пожаловали, гости дорогие? – Мы долго охотились за красивой куницей, и она забежала к вам во двор. Вот мы и хотели бы посмотреть, не забежала ли она в вашу хату! – задорным голосом начала действие Аксинья Шелест. – Проходите, гости, милости просим, – Федор Кузьмич, разгладив усы и окончательно убедившись в своих догадках о причине прихода станичного атамана, ответил с легкой задоринкой в голосе и добавил: – Не чулы, не бачилы, о ком речь ведете. – А мы пошукаемо! Может, и найдем ту куницу! – не унималась Аксинья. – Ну коли найдете, то куница ваша будэ! – вторил ей Федор Кузьмич. При этих словах Микола Билый прошел в комнату, где сидела Марфа. Та встала со стула и в смущении протянула Миколе его папаху. Это означало, что жених нравится невесте и свадьбе быть. Микола взял за руку Марфу, и они вместе вышли в комнату, где их ждали сваты. – Тепер вси бачуть, шо це и есть та, по ком у казака сердце болило! – растягивая слова, почти пропела Аксинья и добавила: – А ну-ка, Марфушка, пройдись, пройдись. Побачимо як ты ходишь. Следуя традиции сватовства, Марфа прошлась по комнате. – Ай невестушка, что та лебедушка! – подметила Аксинья. – Ну, шо, доченька, мил-люб тебе жених, Микола Билый? – спросил Федор Кузьмич. Марфа, смущенно отведя голову в сторону, ответила негромко: – Люб, батько! – А приметила ли ты жениха нашего? А ты, жених, невесту? – вновь запела сваха. Микола и Марфа, как водится, обменялись приготовленными друг другу подарками. Марфа подарила Миколе вышитую своими руками рубаху, Микола – отрез на платье. – Ну вот и добре! – заключил Федор Кузьмич. Наталья Акифеевна, державшая до сей поры испеченный каравай в руках, поставила его на стол, что означало одно: далее будут смотрины. – Василь, – сказал Иван Михайлович. – Передай работнику, чтобы принес съестное, припасенное в арбе. Теперь гулять будем. Домой Билые вернулись поздним вечером. Прощаясь, Иван Михайлович обнял Федора Кузьмича и сказал: – Ждем через неделю у нас в курене на смотрины! – Шо ж не быть-то. Непременно побачимо! По станице разлетелась новость: Микола Билый Марфу Коваль сосватал. Через неделю Федор Кузьмич с братом и его женой, Марфа и работница Марийка были в курене у Билых. Там они, как и полагается, осмотрели хозяйство, комнаты и познакомились с семьей будущего зятя. Затем снова было пышное застолье, где уговорились, когда быть сводам. Тогда же в присутствии родителей Микола и Марфа дали обоюдное согласие на брак: «Из воли родительской не выходим. Согласны». Федор Кузьмич и Иван Михайлович ударили друг друга по рукам и договорились о дне свадьбы, назаначенной на первое воскресенье после праздника Покрова. Расходились весело, приняв на дорожку по «стременной». Микола же и Марфа с друзьями-подружками катались по станице. С этого времени Марфа считалась пропитой невестою, или пропитухою. Глава 40 Свадьба Сговорившись и завершив сговор рукобитием, Федор Кузьмич и Иван Михайлович, как водится, обсудили все, что касалось непосредственно свадебных мероприятий. Помимо желания молодых соединиться, требовалось по справедливости распределить между семьями затраты на свадьбу, обсудить приданое. Родители молодых торговались недолго. Здесь вновь помогло красноречие свахи Аксиньи Шелест и ее умение маневрировать меж двух огней. Зато все щекотливые и неудобные вопросы обсудились детально и сразу. Назначена была и дата свадьбы. Традиционные до дня венчания в доме невесты «вечеринки» или «ночевки», на которых собираются жених, его друзья и ее подруги, Марфа с Миколой решили не проводить. Уж слишком много событий предшествовало этому, причем, если вспомнить, событий нерадостных. Но казаки – народ привычный. Радость и горе, жизнь и смерть всегда рядом шествуют, и никуда от этого не денешься. Марфа с Миколой обошлись объездом куреней друзей да подруг с приглашением на свадьбу. Вечером перед днем свадьбы, как и водится, в хату Ивана Михайловича, где жил и Микола, завезли приданое невесты. Таков был обычай. В день бракосочетания Марфа, ощущая себя уже невестой, встала до восхода солнца. Помолилась не торопясь. По древней казачьей традиции обошла весь свой двор, баз, палисадник, прощаясь со всем, что ей было дорого. Затем вышла в сад и, присев у высокого ореха, по которому так любила лазать детстве, стала причитать. Конечно же, больше для порядка, отдавая дань традициям предков. Вскоре пришли и ее подруги. Накинув платки на головы, вместе они отправились на кладбище испросить благословение на свадьбу от умерших родственников. Марфа задержалась у могилы матери. Умываясь слезами, поговорила с матерью мысленно. Закрыв глаза, представила дорогую мамочку рядом и словно как в детстве прильнула к ее груди, и на сердце стало легко и светло. Подружки стояли чуть поодаль, не тревожа Марфу. – Вот, мамо, взрослая стала твоя доча. Теперича я невеста просватанная. Сегодня под венец с Миколой Билым иду. Как жаль, что ты этого не видишь. Но я знаю, что ты рядом. Тепло твоих рук и доброта твоего сердца согревают меня всегда. Царствие тебе небесное, родная. – Тихий голос Марфы, как шелест чакана, колышемого ветерком, вплетался в колоски ковыля, росшего у могильного холмика, и серебристыми волнами убегал в безграничную даль степи. Туда, где гуляют свободные казачьи души, души предков. После необходимого ритуала на погосте Марфа с подружками вернулась домой и стала готовиться к встрече жениха. Самые близкие подружки Марфы взялись за обряд заплетания косы. Другие приготовляли гильце – исконный элемент свадебной традиции каждой кубанской свадьбы. Это была вишневая веточка. Своей тонкостью, гибкостью и красотой веточка служила символом девственности. Подружки Марфы обвили веточку узкими полосками пресного несдобного теста, нарезанного с одной стороны в виде бахромы, и выпекли все это в печи.