Щэдрый вэчир, Добрый вэчир! Щедрык-вэдрык, Дайтэ варэнэк, Грудочку кашкэ, Кильцэ ковбаскэ. А щей мало, Дайтэ сала. А як донэсу, Дайтэ й ковбасу, А то хату рознэсу… Компании, водившие Козу, ходили со звездой, украшенной лентами, с иконкой Божьей Матери или Исуса в центре. Кто-то нес с собой куклу, другие тащили еще и подводу для подарков. Главное действующее лицо – Коза – обряжалось в кожух, тулуп, на голове – вывернутая шапка, рога и колокольчик. Коза на четвереньках вбегала в дом под напев свиты: – Добрый вэчир вам, щедрым господам. Не сами йдэмо, Козу вэдэмо. Мыланку же водили преимущественно девочки и девушки. Ее костюм состоял из юбки, кофты, фартука, венка из цветов с разноцветными лентами. Обязательный атрибут наряда – веничек или метелочка, а еще могли быть железные тарелки и ложки. Были компании, в которых Мыланку сопровождал Васылько – в шароварах и соломенной шляпе или фуражке. Обряд Мыланки был очень красочным, эффектным не только внешне, но и по своему духовному содержанию. В образах Мыланки и Васылька, в сопровождающей песне воплощалось идеальное жизненное представление о прекрасном, вековая нравственная мудрость человеческого общения. Мыланка, так называли всю святочную группу, с шумом выходила на улицу и шла дальше, сопровождаемая собачьим лаем. И уже где-то на другом конце улицы слышалось: «Пустить Мыланку!» А хозяева долго, до поздней ночи, вспоминают и обсуждают святочных гостей. Новогодний стол обильно заставляли едой: свининой, пирогами и прочими яствами, высоким и пышным хлебом, так, чтобы за ним не было видно хозяина. Это древний обычай. А для того, чтоб «житы богато», под скатерть клали солому. Вся казачья семья обязательно гадала: на погоду, замужество дочерей, судьбу членов семьи. Считалось, что, если под Новый год на ветках деревьев будет иней, то есть надежда на хороший урожай. Также существовала традиция, что в дом в Новый год первым должен зайти мужчина, поэтому ранним утром первого января молодые казаки, подпарубки приходили посевать к родственникам, соседям и друзьям. Посевать ‒ значит рассыпать в хате, на почетном месте ‒ перед иконами, зерна пшеницы или других полезных растений. При этом посевальщики пели, просили Бога помочь хозяевам вырастить хороший урожай, быть с ними во время работы в поле: «А в поли, поли Сам плужок орэ, А за тым плужком Сам Господь ходэ». Благодарные хозяева дома подавали взрослым посевальщикам выпивку и закуску, а детям ‒ сладости. Зерно, оставшееся после посевания, считалось особенным. Его могли дать курам, чтобы те лучше неслись. А могли рассыпать по грядкам или вынести к воротам для хорошего урожая. С Васильева дня можно было сватать, потому хозяева, у которых дочки были на выданье, сажали посевальщиков на пороге и «тягали», то есть дергали их за чубы, за что полагалось дополнительное вознаграждение. Станичная молодежь собиралась на гулянья, а старики шли к соседям на «бэсиду». В этот вечер примечали: луна на ущербе – не будет в году большой удачи. Тучки небо затягивают, закрывают месяц – скорее в дом, считая, что это ведьма летает над крышами. Святки в станице Мартанской – особенное время, настоящая отрада для души, простор для юморных импровизаций и подлинного веселья. В это время по станице ходили целые свиты ряженых, игралась музыка на музыкальных инструментах, пелись бесчисленно песни. Станица гуляла и веселилась. Святых Василя и Меланью сменила Голодная кутя, или Свечки. Так называли казаки Крещение Господне. Как и Рождеству Христову, Крещению предшествовал Сочельник с приготовлением и ношением кутьи. Отсюда и пошло название праздника «кутя». Вся станица стремилась попасть в этот праздник в церковь, чтобы принести домой крещенскую воду. С крещенской водой и свечой станичники возвращались домой. Иван Михайлович, следуя традиции, внося святую воду во двор, говорил: «Святая вода во двор, а вся нечисть со двора». Все члены его семьи отпили понемножку воды. Иван Михайлович окропил с молитвой всех своих домочадцев, а потом так же закрестил хату, баз, хозяйство от бед и несчастий. Воду налили в большую чашу. Венчик для окропления Наталья Акинфеевна сделала из сена из-под рождественской кутьи. Во время окропления все дружно читали «Отче наш». Иван Михайлович каждый раз, брызгая водой «навхрэст», повторял: «Во имя Отца и Сына, и святого Духа!» Освящая же худобу, Иван Михайлович, помня о традициях, говорил: «Нечисть со двора, крест – во двор!» Следом за ним шел Микола, нес пирог с кутьей, сухофруктами. По окончании ритуала пирог внесли в дом и поделили между всеми членами семьи. По тому же принципу и в других станичных семьях проводился обряд освещения хаты и база. Одновременно с окроплением ставили мелом кресты. Их ставили везде. Тот, кто это делал, мог приговаривать: «Хто хрэстык пыснэ, той и пырога куснэ». И откусывали кусочек пирожка, пирога, хлеба, которые брали с собой на окропление. Окропляли святой водой, по обыкновению, всех и все, за исключением собак и кошек. Люди, домашняя живность, продукты, святой угол, окна, двери, подворье – все это считалось важным и окроплялось особенно тщательно. Одновременно с окроплением станичники, в частности и Иван Михайлович Билый, проводили ритуал «опоясывания». Очертил мелом хату. Сплошную меловую линию, высота которой могла быть разной, Иван Михайлович постарался провести как можно выше. Ведя мелом от глухого угла дверей, где навесы, вокруг хаты, заканчивая в том же месте, откуда начинал, станичный атаман приговаривал: «Чтобы конопля, лен высокие уродились», «Чтобы куры хорошо неслись», «Чтобы из дома ничего нэ разбегалось». После завершения ритуалов окропления и опоясывания довольный выполненной работой хозяин и вся его семья сели за праздничный стол, уставленный обильно яствами. «Щедрый вечер, добрым людям на здоровье!» – возгласил Иван Михайлович. Словно вторя ему, по всей станице Мартанской и в других хатах за празднично накрытыми столами произносились речи, в которых славили Крещение Господне. В продолжение праздника Крещения, собравшись гуртом, казаки – и средних лет, и кто помоложе – шли к реке Марте и, разделившись на группы, готовились ко второму водосвятию. Среди мартанцев, унаследовавших это от своих запорожских предков, бытовало представление о двух видах крещенской воды, или агиасмы. Первая была та, что приносили из церкви. Но не менее особыми качествами наделялась вода, набранная в реке в двенадцать часов ночи. Казаки свято верили, что в полночь вода в Марте останавливается, и в этот момент ее и следует набирать. Одна группа казаков, среди которых был Микола Билый, рубила на реке йордань, другие, помоложе, руководимые Михасем Билым, вырубали восьмиконечный крест изо льда. Третья группа, где был Василь Рудь, рядом с крестом вырубали и устанавливали ледяные трость и копье, на вершину креста водружали ледяного петуха, политого красным квасом. Для подкрашивания крестов использовали квас, марганец и другие красители. В этом году морозно было по-особенному, поэтому решили установить не один ледяной крест, а три, окрасив их в разные цвета: красный, зеленый, синий – в цвета жизни. Помимо этого, кресты были разной величины – один большой, остальные поменьше. Сообща же соорудили престол изо льда. Покрыли его свиткой, рядом поставили специальную большую свечу. Отец Иосиф, по обыкновению своему священническому скупой на эмоции, увидев то, как казаки подготовили йордань, не смог сдержать слов восхищения: «Храни вас Христос, дорогие!» Истово осенил себя крестным знамением и так же осенил всех стоявших рядом. Станичные старики, пришедшие подивиться на чудо рук человеческих, в ответ слегка склонили головы и закрякали от удовольствия. Мол, такие вот наши казаки. И кострычить в бою шашками, и на реке топорами да пилами могут. – На Крещение, в полночь, вода не просто останавливается, а начинает течь в другую сторону, – разглаживая окладистую седую бороду, говорил дед Трохим таинственным голосом, – но это открывается, это могут видеть немногие достойные. – Так на Крещение скрозь вода святая. Святится самим фактом Крещения Иисуса Христа, – добавил шабер деда Трохима, Кушнарэнко. – Такими же чудными свойствами наделяется вода, набранная сразу после освящения путем опускания креста в воду в реке или церкви, сопровождаемого молитвой, – дополнил отец Иосиф. До рассвета не прикоснувшись к пище, жители станицы Мартанской собирались в церкви, а затем шли на реку. После молебна и прочтения соответствующих молитв, отец Иосиф опустил крест в воду, казаки дружно начали стрелять из ружей, а казачки выпустили в небо голубей. Сразу после освящения воды отец Иосиф, сняв свое облачение и оставшись в одном подряснике, троекратно осеняя себя двуперстным крестным знамением, окунулся в йордани «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа». «Аминь», – вторили ему казаки, скидывая теплые бешметы и черкесски. В одном исподнем, с молитвенным словом, следовали за отцом Иосифом, трижды погружаясь с головой в обжигающие своим холодом воды реки Марты. Считалось, что окунаться должны непременно грешники, те, кто рядился на святки, больные. В станице Мартанской в реке Марте окунались все. И казаки, и казачки, считая себя грешными. При этом каждый должен был окунуться «три раза на живот, три раза на спину». Затем устроили катание на конных санках по льду. Другие же просто катались на лошадях, для того чтобы у конэй ногы нэ болели. После купания в Йордани и водосвятия, получив святую воду, станичники расходились по домам. После возвращения с реки первую, освященную в церкви, воду и вторую, освященную в реке, после повторного окропления смешивали, сливали в один сосуд. И тогда ритуал считался полностью завершенным. Цикл зимних святок у кубанских казаков считался временем переходным. Конец старого года, который провожали и начало нового – особая пора. Посему это время считалось наиболее подходящим для гаданий. Гадала не только молодежь о женитьбе и замужестве, но и более взрослые станичники гадали о жизни – смерти, урожае – неурожае, погоде. Если под Новый год на ветках появляется иней, то год будет урожайный. А среди казачек станицы Мартанской были и очень своеобразные гадания. Чтобы узнать, будет или не будет год морозным, на улице считали дедов. Надо было насчитать двенадцать. Если двенадцатый окажется лысым, то мороз пройдет быстро. Вышло так, что хоть и насчитали станичные девки, пересмеиваясь да балагуря, двенадцать стариков, но последним оказался дед Трофим, спешивший в хату атамана просить о подаче цидулки в правление за своего внука Василя о направлении его в училище прапорщиков. А дед Трофим, не чета его односумам, хоть и был седой как лунь, но волосы под шапкой густоты были еще той. Да и морозило этой зимой как никогда. Видать гадание то сбылось. Под Новый год Наталья Акинфеевна, следуя семейной традиции, унаследованной ею от своей матери, а той от своей, кочергой скребла курей с сидала. Делалось это для того, чтобы куры скорее садились нестись. Причем из хаты в курятник Наталья Акинфеевна ехала также верхом на кочерге. Существовал у мартанцев и еще один интересный ритуал, призванный обеспечить урожайность садов. Проводился он непременно в Новый год. Ритуал «пугания», «цюканья», «подсекания» в саду фруктовых деревьев, не родивших в ушедшем году. Ритуал этот заключался в следующем: в полночь или в ночь на Новый год, выйдя в сад, хозяин или хозяйка говорили: «Ны будыш родыть, буду рубыть. Будыш родыть, ны буду рубыть». И слегка ударяли топором по стволу дерева. В этот раз дед Трохим уговорил приять участие в обряде и внука своего Василя. Мол, и праздник-то святителя Василия Великого, стало быть, тезки, созвучно. Обряд проходил в форме диалога. Дед Трохим тюкал дерево, приговаривая: – Ны будышь родыть… А Василь отвечал за дерево: – Буду родыть. Кроме того, на Новый год в Мартанской в полночь зажгли костры: в саду, во дворах, на улицах и перекрестках, на окраинах станицы. Как говорили, «ради Васыля» (святителя Василия Великого, на чей день памяти приходится праздник Нового года). Через костер прыгали малые – мальчики отдельно, девочки отдельно, а взрослые молились о хорошем урожае и «шоб с голоду ны помэрлы». Сжигали в таких кострах святочный сор, который с Рождества сметали в угол и держали там до Нового года, а также солому, кукурузные объедки из коровьих ясель. – Шмали Морозу бороду, Василь, – приговаривал дед Трохим, когда внук подбрасывал в горящий в саду костер очередную охапку соломы, – Шмали добре! Шоб гадость на ветках пропала, от червяков тай шоб урожай хороший був. Таким образом грели Мороза по всей станице, веря свято в то, что на следующий год урожай непременно будет большим. Так переплетались остатки языческих верований, дошедших от далеких предков казаков – степных народов – с традициями веры православной. – Вот, Васыль, – говорил дед Трохим, когда они с внуком после шмаления бороды Морозу сидели в малой хате и пили душистый цветочный чай. – Раньше не только на Васыля жгли. Може у кого пэрсик або гранат растэ, так морозу бороду ночамы смалылы. Та сей час шмалят. А як гукнэшь по дириву топором, так вся зараза проснэться и тика з нэи а тут мы с кострищем. Вот, стало быть, как. – Дед, – спрашивал Василь, увлеченный дедовскими байками. – А вода крещенская и вправду не портится? – Ох, внучек. Все дело в крепости веры! – отвечал дед, сербая чай и заедая медом. – Оставшуюся святую воду сохраняли. Она не испортится и год, и пять, и двадцать лет. Ее использовали и в случае необходимости. Если, к примеру, сглазили корову, ей давали попить этой водички. При отеле корову окропляли святой водой и обсыпали освященным на Спас, Пасху, Крещение маком. Крещенской водой лечили и лечат и коров, и людей. Этой же водой отец Иосиф окропляет гроб, прежде чем положить туда умершего. – Так, а с остальным-то шо робылы? С паляныцей, али пирогом, – не унимался Василь. – Ведь засыхали-то. Как есть? Зубы все поломать можно. – Так просто все, Васыль, – довольный тем, что внук, хоть и взрослый совсем, а интерес к дедовским разговорам «о том о сем» проявляет. – Сено из-под скатерти, кутьи со святого угла подкладывали в гнезда курам, чтобы неслись хорошо, отдавали худобе, в основном корове, чтобы не болела. Часто кропильце из сена, которое использовалось в ритуале окропления, также отдавалось корове, весной в день первого выгона в стадо. Святочная паляныця, хлеб, который стоял в святом углу и который несли с собой при окроплении, отдавали коровке. Прабабка твоя Сгибушек Спасителя размачивала в святой воде и скармливала худобе. Вообще на Крещение по традиции предков наших, несут скотине хлебушек. Остатки крещенской кутьи высыпали птице, шоб було в огороди вся, шоб птыця водылась. Такими вот семейными посиделками и коротались долгие зимние вечера. Пролетели Святки с их шумным весельем. Незаметно и Масленица подоспела, предвещая строгий Великий пост. Широко отмечали Масленицу по всей Кубанской области. В куренях и хатах пекутся блины, а в воздухе витает ощущение того, что весна медленно, но верно вступает в свои права, прогоняя стужу. В календарных праздниках кубанского казачества Масленица занимает особое место и открывает собой весенний цикл. В который, помимо Масленицы, входят Великий пост, Пасха и Провода. Праздник Масленицы казаки всегда справляли широко и весело. Гулянья длились неделю, которая в народе так и называлась – Маслена. В Масленицу жители Мартанской ходили в гости, угощали друг друга ритуальными блюдами, играли в игры, устраивали состязания, джигитовку и кулачные бои. Обязательными блюдами на Масленицу были вареники с творогом, блины и яичница. В хате атамана Ивана Михайловича Билого отдавалось предпочтение вареникам. Наталья Акинфеевна была мастерица их готовить, слепляя тесто особенным образом – «косичкой». Особенно обильным был ужин в последний день Масленицы, накануне поста. Но пищи готовили так много, что за неделю ее не съедали. Остатки еды было принято закапывать или отдавать курам, свиньям. В последний день Масленицы – прощеное воскресенье – среди хозяек станицы Мартанской был целый ритуал окончания масленичной трапезы – полоскание кувшинчиков. Вымывали посуду, в чем готовилась еда. Чтобы и духа мясного не осталось. Утром мартанцы всей станицей шли в церковь. После Литургии истово просили друг у друга прощения за вольные и невольные обиды. А к вечеру жизнь замирала. Словно и не было разгульной недели. Начинался Великий пост. Его мартанцы соблюдали неукоснительно строго. Эпилог Август