– Азартные игры в собрании запрещены! – подал голос кто-то из обер-офицеров, напоминая правила заведения. Но разве карты с наличными суммами запрещались? Как без них? Скукота. Самое безобидное развлечение у гусар. – Видно, гостю нашему сильно не везет в любви, раз повезло так в картах, – выговаривал сквозь улыбку корнет-гвардеец, но в каждом слове его чувствовалась скрытая злоба и ненависть. Иван Матвеевич равнодушно посмотрел на горячего оппонента – гвардейцев он очень не любил, хоть сейчас и находился в окружении столь примечательных офицеров. Иногда выбора нет, выбирать компанию не приходится, а отказаться – дурной тон. Впрочем, не он один не любил гвардию. Исключение составляли женщины, их одни нити и бахрома уже сводили с ума, да и кураж гусарский, напускная бравада, мог затмить любые недостатки. Холод, отчуждение и тоску – вот, что сейчас чувствовал граф. С каким бы удовольствием он погладил бы сейчас ствол пушки, прижался бы к орудию щекой, делясь мыслями о прежних победах. Она бы, родная, услышала. – Да сколько можно проигрывать?! Я выхожу из игры! – И я. К черту игру! Скукота! – Иван Матвеевич, что же будете делать с такими деньгами? Расширите родовое имение? С такими деньжищами можно прикупить пару деревень! – Здесь оставлю, – сухо ответил поручик, мельком глядя на ворох наличных на игральном столе перед собой. Новенькие карты блестели атласными рисунками скрещенных армейский пик и молний. – В вашу казну пойдут на обустройство библиотеки, столовой, танцевальных вечеров. Спектакли-то у вас ставят, господа? – Браво, граф! – Достойный поступок! – Удивили, Иван Матвеевич. – Надо срочно найти цыган. Поручик Суздалев платит за все. Давайте, как и в прошлый раз, споим медведя! А потом бороться с ним!!! – Ага. А потом вы его зарубите, и снова нам скидываться на нового медведя для цыган. – Может, поэтому их и нет? – Думаешь, это всегда одни и те же цыгане? – У них тоже есть язык, вот и боятся соваться в наш полк. – Где наши барышни?! – О, танцевальные вечера! Скоро барышень привезут! – Похвально, Иван Матвеевич! Думаем о спектакле, вот Герман Афанасьевич пьесу пишет, – подпоручик Вяземский указал рукой на кудлатого молодого корнета и выпил до дна бокал красного вина. Пытаясь тошноту проигрыша залить алкоголем и уйти в забвение. Не получилось. Офицер помрачнел и снова наполнил свой бокал. Герман Афанасьевич кивнул, отсалютовал фужером, его нисколько не смущал случайный проигрыш обычного вечера, он оставался добродушно настроенным и сказал доверительно: – Непременно напишу до конца. Драму хочу. Без веселья и озорства. Чтоб до слез. Чтоб как у Шекспира: с печальным концом и смыслом! Мы, русские, лучше можем написать! Не все же в войнах быть первыми! Может, что посоветуете, граф? Иван Матвеевич? Вы слышите меня? С вами все в порядке, голубчик? – Знаем мы ваш конец, – буркнул подпоручик Вяземский и снова выпил до дна. – Видели! Суздалев впервые за весь вечер дрогнул лицом. По телу прошлась волна содрогания. Быстро справился, беря себя в руки. – А вы сожгите главных героев в конце, тогда настоящая драма получится, с болью и страданием. – Сжечь?! Вы серьезно? Чтоб никто не выжил? – переспросил начинающий драматург и задумался, идея ему понравилась. – Ну, пускай один кто-нибудь из героев выживет и мучается остаток лет, – подсказал Иван Матвеевич и поморщился, как от зубной боли. – Интересная мысль! – полковой драматург заинтересовался. – Да такое и на подмостках Петербурга можно ставить! Шекспир от зависти перевернется. Граф сумрачно кивнул головой, подтверждая. Подпоручик Вяземский громко засмеялся: – Вы бы так, Иван Матвеевич, в карты играли! – Как – так? – Граф слегка нахмурился и в упор посмотрел на гусара. Тот выдержал взгляд, все так же вызывающе и с превосходством улыбался. – Дрожали бы лицом! Тогда бы точно меньше выигрывали! Я уж грешным делом подумал, что нет у вас мимики! К нам пришел русский медведь! – Вам не нравится мое лицо или как я играю в карты? – вкрадчиво спросил граф. – Ну вы же не барышня, чтоб мне нравиться! Поручик-артиллерист попытался резко подняться, но его придержал за рукав Герман Афанасьевич, усаживая на место. – Господа, господа! Ну что вы как дети! У нас такая славная победа, а вы тут ссориться решили. Хотите, я вам сыграю?! Давайте устроим музыкальный вечер! Сейчас корнет Ивланский мандолину еще принесет, и устроим настоящий концерт. – Я принесу! – сказал рослый гвардеец, в чьих руках не мандолина, а палаш смотрелся бы уместнее. – Мне бы только встать. Ноги не держат, помогите, господа. – А вы на чем играете? – спросил Иван Матвеевич у кудлатого драматурга. Тот взъершил вихры. – Да на всем. Но лучше всего на скрипке. – С удовольствие послушал бы, – граф кивнул, – кажется, сто лет не слышал скрипки. – Вот и славно! Сейчас принесем инструменты и сыграем! – Герман Афанасьевич подбодряюще улыбнулся. – Господа! Ну какая скрипка! Тоска и печаль! Давайте уже с барышнями танцевать! – вскричал подпоручик Вяземский, пьяно поблескивая глазами. – Да поехали за ними. В пути они. – Вы бы успокоились, корнет, – посоветовал кто-то из гусар. – Да я спокоен! Вы еще скажите, что я пьян! Есть у нас барышня. Повальсируем, граф?! – Дуэль! – Поручик вскочил. – Господа! Успокойтесь! – Честь запятнана, вы свидетель, Герман Афанасьевич! Полковой драматург обреченно кивнул, вмиг трезвея. – Оружие? – Сабли! – тут же отозвался Иван Матвеевич. – Для слабаков! – тут же отозвался подпоручик Вяземский. – В рулетку давайте! Чтоб наверняка. Или трусите, поручик? Это вам не деньги у гусар выигрывать! За такое отвечать надо! С гусарами пьете, так и дуэль по-нашему! – Хорошо! – Суздалев слегка кивнул и спокойно сел на место. Покосился на корнета-драматурга. Правила он знал, но, может, в этом полку по-другому? С тысяча восемьсот семьдесят первого года, когда в армии были введены револьверы Смит-Вессона, которые получили название 4,2-линейные, незаметно началась история русской рулетки, которая на самом деле пошла от гусар. По основным правилам в пустой барабан револьвера заряжался один патрон. Затем барабан крутился присутствующими офицерами, местоположение патрона становилось неизвестным, и игроки, поднося дуло револьвера к виску, нажимают на спусковой курок. «Хорошая игра, со знатной бравадой, и смерть будет достойной», – подумал поручик, ловя взгляд Германа Афанасьевича. О чем он еще должен знать? Будут ли детали? Понятно, что смертельную игру превращают в фарс, чтоб лишний раз пощекотать всем нервы. Но, может, поручику Вяземскому просто не хочется надевать мантик, и он не желает выходить на мороз? – В барабане два патрона, – шепнул полковой драматург, – крутить барабан можно до счета десять. Дуэль до первого выстрела. Стрелять можете куда хотите, только не в соседа. – Как это? – подивился забаве Суздалев, глядя, как с сукна проворно сгребли карты и его выигрыш в железный ящик, и казначей что-то зашептал о расписке, но граф отмахнулся от него. – В висок, себе в ногу или в руку, а хотите – в воздух или в сторону стрельните и спустите пар. На середину стола положили револьвер. Седой обер-офицер внимательно посмотрел на дуэлянтов по очереди. Подпоручик Вяземский скалился, показывая крепкие зубы и кому-то подмигивал из толпы окруживших стол. Поручик Суздалев оставался холоден и строго смотрел прямо перед собой в улыбающееся лицо гвардейца. Обер-офицер вздохнул и сказал: – Господа, самое время примириться. – Меня назвали барышней. О примирении не может быть и речи. Сатисфакция. – Попросите прощение? – обер-офицер обернулся и посмотрел на подпоручика Вяземского. – Я? – протянул тот, деланно удивляясь, и развел руки, слегка отодвигаясь назад, показывая всю неуместность вопроса. – Хорошо. – Обер-офицер раскрутил пистолет, и дуло, повертевшись, указало на Суздалева. – Вам начинать, – сказал старик и поставил на зеленое сукно два патрона. Граф с секунду смотрел на медных «поросят», потом дернулся вперед, подхватил револьвер со стола. Щелчок – откинул барабан, вложил в гнезда смертоносные заряды. – Раз, – начал отсчет обер-офицер. Граф Суздалев, глядя на подпоручика-гвардейца, закрутил барабан. – Два! – прозвучал голос старшего секунданта. Барабан, щелкая, передвигался по кругу с новой скоростью. Гвардеец смотрел прямо в глаза и пьяно улыбался. – Три! – сказал обер-офицер, и Иван Матвеевич резко поднес руку к виску и спустил курок. 16.1 Раздался холостой щелчок. Граф Суздалев удивленно посмотрел на револьвер, и это была единственная мимолетная реакция на произошедшее. Палец на спусковом крючке освободился и тяжело распрямился. Во как свело от напряжения, и заболел сразу. Офицеры за спиной восхищенно зашептались. Он вновь в упор смотрел на гвардейца, сидящего напротив, и на его бесстрастном лице читалось только холодное презрение к смерти и всему происходящему. – Не повезло, – пробормотал граф, думая о своем.