Швырь гоготнул: – Хороший хлопчик. – Нет, не хлопчик, – мотнул головой Сашко. – Девка. Согрешили мы у ручейка. – Никто не видел? – озабоченно спросил сотник. – Никто. Вот тебе крест, дядька Микола! Ты же меня знаешь! – Знаю, – вздохнул сотник. Грицко снова сел. – Что ж получается? Ряженая девка в отряде? – то ли спросил, то ли сделал вывод он. – Насмехаться над нами решили? Зараз я этого майора-коменданта, отучу так шутковать. – Гамаюн, вскочив, прилаживал шашку к поясу. – Погодь, Степа. Никто из нас не разглядел, и комендант их не раздевал. – Да если узнают, нам проходу не дадут. – В Отечественную войну у гусар воевала переодетая девица Дурова, когда после войны это открылось, государь император именным рескриптом утвердил ее в офицерском чине и награду заработанную оставил. – Может, она мстит за кого, – сказал Сашко и сам вздохнул от такой мысли. Мстит. Зачем скрывать? – Может, следит за нами? Что-то не то, – подозрения Грицко срабатывали на всех. – Так попытать можно, – лениво сказал Швырь вполголоса. Микола нахмурился еще больше. Не хватало, чтобы местные прознали про пытки. А вдруг как ошибаются казаки? – Ага. Мстит. Точно так. Просила не выдавать ее. Хочет прижиться в лагере. Ох и горячая девка, дюже я ее полюбил! – Да ты всех любишь, – осерчал Микола. – Тут настоящая любовь! Взаимная! Уж как она меня любит – голова до сих пор кругом. Это навсегда. – И стреляет лучше, чем охотник, и винтовка знакома? – серьезно спросил Грицко, не разделяя юношеского напора. Волнение у Сашко немного улеглось. – Научил, может, кто… – Что думаете? – спросил Микола у казаков. – Пытать, – резонно сказал батька Швырь, – узнаем все. – Не дам пытать, – горячо возразил Сашко, – я же люблю ее. – Ну-ка, замолчь! Не дам… Ты видишь ее с утра. Вечером она тебе уже у ручейка отдалась, чтоб тайну свою скрыть, когда поняла, что раскрыта. Гриць, ты что думаешь? – Засланная. Только не пойму, кем и зачем. – Так спросим, – пожал плечом Швырь. Губы у Сашко затряслись. Микола вздохнул. – Ладно. Будем наблюдать. Спросить всегда успеем. Бабу в отряде не утаишь. В поход дальний точно не возьмем, раньше раскроем. Как, други? – А може, визьмем, тильки недалече, – и Швырь пропел строчку из песни «Пидманули Галю, забрали з собою». – Я с нее глаз не спущу! – заверил Сашко. – Вот этого я больше всего боюсь, – пробормотал сотник и полез в карман за трубкой. Как быть? Если бы просто переодетая баба, сбагрили бы без шума, и вся недолга, но, зная Сашко, не верилось, что на одном разе он остановится, а это уже совсем другое дело. Серьезное. Мало того что отряд с девкой, неважно, сколько человек с ней спит, превращается в шайку. Тут скоро и дружбе казачьей конец. Провала всего похода нельзя допустить. Зачем она здесь, хлопцы выяснят, только это не главное. Изгнать, и как можно быстрее. В старые времена казаки постановили бы сегодня же Сашку зарезать девку. Теперь времена другие, французы это называют гуманизмом. 5. Тайное послание Сашко торопился, то и дело погоняя жеребца. Ранним утром слабо стелился по земле туман. Между копыт коня неожиданно запрыгал заяц, хотел перебить его нагайкой – да недосуг. Живи, ушастый. Предчувствие не обмануло. Уже подъезжая к лагерю, увидел, как из секрета поднялся сотник. Вид его ничего хорошего не предвещал. В руках командир крутил трубку. Метров за пять Сашко спешился и к сотнику подошел, ведя коня под уздцы. – Сашко! Ты где был? От грозного окрика казак вжал голову, словно оплеуху получил. – Так в селе. Вдову навестил, – честно признался Сашко. – Что за вдова? – сразу понизил голос сотник, явно ничего не понимая. А казалось, что все знают и посмеиваются. Даже Вук Сречко, и тот лыбился всегда при встрече. – Вестимо кто, вдова Фиалка. Ух и красивая, господин сотник, – блаженно зашептал Сашко, видя, что командир рядом шагает и как-то растерянно затылок шкрябает. Наверное, комар укусил. – Вдова? – Да, дядька Микола. Очень красивая вдова, – протянул казак, – не подумай чего. У нас по любви. – Что?! Опять? Сашко погладил морду жеребца, успокаивая животину, вздрогнувшего от рыка сотника. – Почему опять? – растерянно спросил Гулый. Он искренне не понимал чужого возмущения. – Ты же клялся, что Марфу любишь! – Так и люблю! Только где она? В станице ждет, а эта под боком. – Сашко! Ты же нам все дело провалишь со своей любовью. У тебя какой наказ был? Крутиться у переодетого мальчика, втираться в доверие. Ты там должен венки плести и правду узнать. А ты? – Что я? – Опять по вдовам бегаешь! – Так только к одной. Истинный крест говорю, – Сашко перекрестился. – Я что, дядька Микола, не понимаю, какое у меня важное задание? Да и люблю я Беляну больше всех. Уж как она мне в душу запала. Все выела, только у Фиалки и забываю эту занозу, – казак закручинился и поник кудрявым чубом. – Аж слезы из глаз, как вспомню. И Микола на самом деле увидел в чужих глазах слезы. Однако не удержался и недоверчиво спросил: – Кто такая Беляна? – Так мальчишка переодетый. Втерся к ней – ближе некуда. Любит меня сильно. За руку так держит! А пальчики нежные. Так и дрожат. Целовал бы и целовал. Как в глаза мои посмотрит… – Сашко! Заканчивай ты с этими глазами! Выпорю! Ты же не нехристь басурманская, во Христе живешь, а заповеди не блюдешь. – Заповеди все блюду, вот вам крест, господин сотник, – горячо закрестился молодой казак, – у меня все по любви. Да по какой! Я перед Богом чист. – Ты перед всеми чист должен быть и голову всегда ясной иметь. Пока у тебя ничего не получается. Другая голова думает. Не хватало нам войну с селянами из-за тебя начать. Не разорвись на части. Одни вдовы на уме. – Так ведь слаще вдовьей любви нет ничего, – искренне возразил Сашко. Конь одобрительно фыркнул и мотнул мордой, отгоняя мошкару. С полуслова понимал хозяина. Казак потрепал друга, с опаской поглядывая на сотника – гроза еще не миновала. – Беляну с похода привезу, – осторожно сказал он, – батька рад будет. – А уж Марфа-то как обрадуется, – не удержался чтобы не съязвить Микола, хотя мысль о батьке ему понравилась – выходило, что один наказ выполнил. Забудет парень о чужом привороте. Появятся другие заботы. Или нет? Такой вряд ли забудет. Сотник вздохнул. Да и с лазутчиком не все так просто, в любой момент рука может дернуться к шашке, и не станет невесты у молодого казака. – Марфа поймет! – поспешно возразил Сашко. – Она добрая и ласковая. Понятливее бабы я не встречал! – Вся ее доброта враз закончится, как только ты жену с похода привезешь. Ладно, не о том я. Пока ты по вдовам шатаешься, проследили мы твоего хлопчика. Под утро лазутчица схрон сделала. Грицко и Швырь ждут гостя в засаде, но утро уже. Так что сегодня вряд ли кто появится. Побоится засветло у лагеря крутиться. – Да как же так! Не может этого быть! Какой схрон?! Может, просто тряпицу какую женскую зарыла?! Как под утро? Она ж в селе собиралась переночевать. Я поэтому к вдове подался. Не дает мужское естество спать. Кручусь с бока на бок по полночи. – Может, и тряпку. – Микола покрутил головой, не желая враз развеять чужие наивные догадки. – Только такие мысли у тебя возникли, и больше ни у кого. У остальных – веры к твоей зазнобе нет. А вот какой схрон и что в нем – узнаем. Ты же до завтрака займи Беляночку и глаз с нее теперь не спускай. Понял? Ни под каким предлогом. – Сотник остановился. Замер и казачок. Конь неуверенно переступил с ноги на ногу, топчась на месте. Встряхнул длинной шеей. «Нет. Показалось. Ведь не дошло до него еще. Прости, Господи, душу грешную. И воин удалой, а как дело баб касается, так совсем дуреет казаче. Может, перерастет, если не убьют?» – За руку можешь держать, не отпуская ни на минуту, – сказал Микола, пожимая плечом, – Можешь сказать, что ревнуешь. Если будет спрашивать, куда пойдем и когда, говори, мол, только атаман и его есаулиц Гамаюн знают. А вдова твоя ненаглядная не интересовалась? – Спытала как-то. Ну я ей, мол, мое дело казачье. Прикажут – мешок за спину, винтарь на плечо, короче «Я. Есть! И бегом». Больше таких разговоров не было. Билый сдвинул папаху на глаза и зашагал по широкой тропе от лагеря. Даже засвистел что-то. Не разобрать. – Какой этот новик актер?! Теля с причиндалами, – пронеслось у сотника, и, сам не зная почему, улыбнулся в усы. Надо было еще знаками обменяться со Швырем, а тот, в свою очередь, должен был известить Грицко об окончании сидения. Сашко же продолжал истуканом стоять, машинально оглаживая коня. Прикидывал и размышлял над словами командира и наконец ляпнул вдогонку: – Да как же мне… Сотник услышал. Обернулся. Развел руки в стороны, махнул. Мол, не знаю, сам решай, и зашагал дальше по делам.