– Вон, увидел! Как его достать? – Выманить. – Он с крыши не слезет. – Давай я переплыву… – И что? Снизу ты его никак не достанешь. – Сам говорил, стена неровная забраться можно. – Под пулю? – Не успеет. – А если успеет?! – Значит, отвлечь нужно. И еще, весел нет. Для большой лодки. – Большую возьмем на буксир. Давай так. Зараз Горазд языка притащит, я его волоку в нашу лодку, ждем сигнал от Горазда, как он с овцой закончит, плыву сюда, ты уже на стене. Завою волком, он обязательно попытается рассмотреть, прицелится. Успеешь? Да не волнуйся, попасть в темноте испуганному по качающейся лодке… Тело сбросишь на землю, потом столкнешь в воду. Я тебя подберу. Что-то теплое будто коснулось сердца казака – товарищу грозит большая опасность, а он за меня волнуется. – Храни тебя Господь! Гриц разделся, связал ремешком одежду в узел. Тут Горазд приволок здоровенного турка. – Е-мае, поменьше не было? – запыхавшийся Горазд только рукой махнул, мол, прости, атаман, маленьких разобрали, и вместе с извинением передал две винтовки. Загрузившись, как ишак в ауле, пластун побежал вдоль камышей искать оставленную лодку. Пробежав полпути, споткнулся, полетел, сбрасывая турка, откидывая винтовки. Связанный турок очнулся от падения и теперь вращал глазами, силясь понять, что с ним и где он. Ну а атаман лежал и дышал, дышал, обливаясь потом. Однако нужно поспешать. Дотащил поклажу, столкнул лодку на чистую воду, загрузил. Окунул голову в прохладную воду, смыть пот и немного остыть. По течению, чуть подправляя шестом, поплыл пластун вдоль камыша к острову. А чего, собственно, на глаза показываться? Упершись в дно, остановил лодку в тени камыша, дождался условного клекота и негромко завыл. Порядок! Гриц с крыши подает знаки, теперь быстро за ним. Когда привязали к маленькой лодке большую, прибежали Гамаюн с Гораздом. Один тащил на плечах козла, второй – барана. – Тикаем, а то сейчас турки по запаху нас найдут. – Ну, хлопцы! Меня и так чуть пару раз не вывернуло. – Голый по пояс Горазд, весь перемазан черт-те чем, выгрузил свою поклажу в большую лодку и сам туда забрался. У береговой казармы начался переполох, замелькали факелы, закричали люди. Дополнил выстрел из винтовки. Ему ответили выстрелы с острова. Мы уже спрятались в небольшой заводи и выли в четыре глотки, направляя звук ладонями в разные стороны. На острове суета, загорелся сигнальный костер, теперь, правда, на земле. Ему ответил огонь на скале. Вот и славненько! Скоро примчится конная сотня. Теперь и нам пора. Волчий вой раздался с нашего берега, вернее, это мы знали, что с берега. Он отражался от скалы, и казалось, что идет из самой воды. В ответ загремели беспорядочные выстрелы. Вы спросите, зачем выть волком? Все мусульмане знают, когда шайтан заканчивает свои шутки, он уходит верхом на волке. А вот пули его не берут, только холодным оружием его можно одолеть, и то только тогда, когда у него человеческий образ. Сейчас османы обнаружат в загоне вместо вожака-козла кабана и выпотрошенную овцу без следов разрезов. Вся отара осквернена. Овец придется забить и выкинуть. Вот ракам будет удача, потому что закапывать в землю оскверненных овец тоже нельзя… Харам! Скоро узнаем, как с дисциплиной у османов. Или половина по ночам будет сторожить другую половину, или все дружно будут сидеть за запорами. Офицер там один остался. Сможет ли он перебить первобытный страх? Я лично сомневаюсь. Из-под косого креста замахали пока неясные фигуры. Кому крест на страх, нам на радость. Пленного вытащили. Швырь погнал его в гору, нагрузив ему на плечи козла. Вонючие внутренности овцы, завернутые в турецкую форменную куртку, Горазд передал Сашко. – Заряди вершу, раками полакомимся. Он с ожесточением стал смывать, овечью кровь, слизь, дерьмо. – Откуда в ней столько дерьма, никогда столько не видел. Одна овечка, а дерьма, как от отары. – Тебе просто повезло. Отмоешься, помоги Батьке допросить языка. Просто садись сзади османа, если, по-твоему, врет, хватай за ухо, мол, зараз отрежу! Они этого жуть как боятся. Верят, будто Аллах их в рай за уши вытягивает. – Сашко, брось пока эту гадость, бери шест и с хлопцами выводи большую лодку в море. Насыпьте мертвякам гальки в шаровары и притопите метрах на трех – трех с половиной, чтоб как дозорные под водой стояли. Большими камнями пробейте дно лодки, чтоб не залатать, потом в море, пусть болтается, как волны распорядят. На острове мелькали огни, доносились голоса, но разобрать было невозможно. С утра обе большие лодки бестолково плавали по озеру, но в море так и не вышли. Еще через день подбросили на остров козлиную голову с отрезанным языком. Каждую ночь то на вражеском берегу, то на острове по ночам стреляли. Однажды зажгли сигнальный костер и бегали с факелами. Казаки искренне веселились и даже спускались вниз, чтоб исполнить песню волчьей стаи. 19. Сашко Гулый. Зачем лягушки? «Неужели дядька Микола был прав, и Беляна подлюгой оказалась? Да как такое может быть?» Глаза у Сашко предательски подернулись слезой. Поспешно сморгнул и рукой отмахнулся, словно под веко мушка залетела. Затряс чубатой головой и побрел дальше к берегу, таща плетеную ловушку, полную рыбы. Под ивой на сухом беленом бревнышке сидел такой же старый Швырь, наблюдал, как один из сербов выбивает соль из утром замоченной в море кошмы, кивал, давая изредка ценные указания. Соли добывали немного, но на день на семерых хватало и еще чуть-чуть для нужд Швыря. Дед, перетирал ее в порошок вместе с углями, мешал с белыми комками из турецкого матраса. Сушил, опять перетирал, добавлял порох. Часть забивал в полые камышинки разной длины, часть смешивал с соком чистотела, пропитывал полоски кисеи. Расплетал куски веревки, опять заплетая уже с кисеей. Узнав, что на крыше форта есть дымовая труба, сказал, что, когда нужно будет, все турки из форта сами вылетят, как пчелы из улики, когда хозяин их дымом окуривает. – Нет, еще быстрее. Такую вонючку сотворю, мир не видел. Изредка уходил подальше, испытывал свои запалы и вонючки, по новой тер, перемешивал. – Батько, а соль вам зачем? Она ж не горит. – И хорошо, замедлитель тоже нужен. Сейчас пожилой казак находился в благостном состоянии, видно, все получалось как нужно. Первые звезды через тонкие облака как бы мигали. С озера потянуло влажной прохладой. «Ну, как же она могла-то, а?! Ведь так смотрела на меня! В любви клялась. Сыскать да спросить. Да так прижать, чтоб ответила!» Сашко вновь не удержался и снова шмыгнул носом. «И как глаза под звездами сияли. Нет, невозможно! Как же жить теперь с этим? Уволокла чертовка с собой сердце». – Сашко! – раздался голос Швыря. – Ась? – озабоченно спросил парень, с трудом вынимая из воды вторую «морду» с рыбой. Ноги по колено в грязи, пот крупными каплями со лба стекает. – Трясь! – передразнил старик и незлобно добавил: – Я тебя уже третий раз окликаю, а ты все молчишь! И не: «Ась?», а «Слухаю, господин подхорунжий». Дисциплина! – Швырь покачал головой осуждающе. Сашко вытащил подальше на берег плетеную снасть, посмотрел, как темная, шевелящаяся масса начинает блестеть живым серебром, когда из облаков выглядывает луна, и заметил: – Ну, тогда «не слухаю», а «слушаюсь, господин подхорунжий». – Учи меня. Вечно вы, молодежь, больше знаете. Всегда говорили «слухаю». И не спорь! Молод еще спорить! – Да не спорю я, – Сашко махнул рукой, отошел на шаг и сел, вздохнул, думая о своем. Чужая забота не укрылась от Швыря. Нахмурил седые кустистые брови. К ним уже спешили два серба, они несли плетенку с крышкой, крякали периодически от натуги. Старик оживился, приподнялся с места, грозно спросил: – Наловили? – Так. – В воду пока опускайте. Да крышку вяжите! И чтоб ни одна не ушла! Из корзины протяжно заквакали. Сашко смотрел на полную корзину лягушек круглыми глазами. – Слухаю, господин подхорунжий! – рявкнул бравый серб. Швырь быстро обернулся в сторону молодого казака и указал на говорившего ученика раскрытой дланью, потрясая скрюченными от артрита пальцами: – Вот! – старик вытаращил глаза. – Вот как надо! Понимаешь? А ты вечно споришь! – Так ведь так и теля можно научить, – попытался оправдаться Сашко. – «Теля», – передразнил Швырь. – А ты научи. Ишь, грамотей. – И научу! – огрызнулся Сашко. – И научи! – Чего расшумелись? – Вместе с ручейком мелких камешков спустился Гамаюн. – Рыбу не потрошим. Жабаков заготавливаем. Зачем? – Лягушки зачем, – старый казак еще обижался, кряхтел, когда садился на бревнышко, – булгачить сегодня пойдем. С собой молодого возьму. Буду учить уму-разуму… – Пока жив, – подсказал Сашко. – И лягух возьмем? – Возьмем. А шо? Вон еще Димитра прихватим. – Швырь повернулся к Гамаюну. – А он все огрызается да скалится. – Так то со страху. К кому «швыдка Настя» приходит, а малек забыл, как с офицером разговаривать должно. А мы его зараз вылечим, руки по кантику – и под шашку до полуночи. – Прошу прощения, господин подхорунжий, только я не со страху, а с досады. Неужто девка меня обмануть смогла. – И вправду ты еще теля. В воинских делах мы о-го-го, а в любовных – девке, у которой только титьки начали расти, в подметки не годимся. У них ум особый, оттого и беды наши и радости неземные. Ты бед-то еще даже не зачерпнул, так, рядышком прошелся, а уже губу отклячил. Разрядил обстановку Михайло: