– Тревожусь я, – признался сотник. – Староват Швырь для всего этого, а Сашко слишком горяч. – Это тебе никак его бабы доложили? – усмехнулся Грицко. Микола махнул рукой, не принимая шутки. – Успокойся. Справятся. Вон уже и амбразуры зашлись. Видишь? Сотник кивнул: – Ну хоть так. Теперь главное, чтоб живыми вернулись. Из форта выстрелила пушка. Трехметровый факел разорвал ночь. Картечины не долетели до берега два десятка шагов. Казаки залегли за валуны. В ночи грохнул взрыв. Красное пламя зализало небо. Зачадило. Потянуло дымом. – Нет больше пристани, – сказал Грицко, пожимая плечом. – Все. Пошли досыпать? – Ты иди. Я дождусь. Казак кивнул: – Недолго тебе ждать. Споро лодка к нам движется. Микола прищурился, стараясь что-то разглядеть в темноте, но только цокнул языком – таким зрением Господь не наградил. Однако чутье подсказывало, что и на этот раз булгачинье прошло успешно. Улыбнулся радостно, пряча трубку в карман. Маты – это ерунда, завтра новые сплетут, но то, что шайтан и внутри достанет, пусть не забывают. Лягушачий концерт до утра мужества тоже не добавит. Лишение береговой пристани заставит ежедневно раздражаться и терять доброе расположение духа в бытовом сношении с крепостью. 21. Конец сидения Еще через два дня, как и показал язык, на остров начали возить продукты в корзинах и мешках. На днях нужно ждать корабль. Пленный, которому пообещали смерть, позволяющую узреть райские кущи с бесчисленными толпами девственниц, рассказал все, что знал. Про корабль, офицера, трясущегося от страха, о тревожной сотне, которой надоело по ночам десяток верст скакать впустую, а другой полусотне мчаться в горы, перекрывать тропы. Почему пара сотен кавалеристов находятся так далеко, словоохотливый язык объяснил, что их задача патрулировать долину. Еще турок искренне радовался, что попал в руки людей, а не шайтана. Не скулил, в ноги не бросался, умер достойно, как воину и положено. Вот наконец над бескрайним сине-лазоревым простором в пелене белой дымки тумана темным пятном возвышался турецкий корабль со спущенными парусами. На корме ветер слабо трепетал большой выцветший красный военно-морской флаг. Микола смотрел на разноцветные гюйсы и вымпелы, силясь разобраться в морских сигналах, и задумчиво теребил подбородок. Грицко, крутившийся с утра рядом, бегло оценил обстановку, каким-то своим звериным чутьем понял, что нет никакой опасности, и ушел готовиться дальше к заданию – скоро ему выходить. Ему проще. Есть чему завидовать. Четко отыграл за шестеренку в запущенном механизме – и все. Сотник вздохнул. Переступил с ноги на ногу, снимая напряжение мышц. А тут попробуй упустить что-то, сразу не оберешься неприятностей, которые могут и к гибели товарищей привести. Легко и приятно атаманить за пасхальным столом, ну Бог даст, и там посидим! Почти целый день наблюдали казаки, как серая фелюга, спущенная с корабля, и большая островная весельная лодка сновали от корабля к единственному уцелевшему островному причалу. Старательно обходили обгоревшие пеньки, держа дистанцию, и не подходили к более неудачливому разгрузочному пирсу. Суеверно боялись заговоренного места, зная, что с шайтаном шутки плохи. Лодки маячили в волнах, соревнуясь в скорости разгрузки. Видно, что команды стремились к премиальным. Сперва, конечно, береговой офицер поплыл к кораблю. И долго ничего не происходило. Утро потянулось томительно и неспешно, отсчитывая напряженные минуты. Солнце успело выйти из-за туч и снова спрятаться. Потом с корабля спустили большую лодку с парусом – фелюгу. И в турок не иначе как вселился шайтан – забегали, засуетились. Офицеры контролировали каждый миг, надрывно свистя в свитки, отдавая резкие команды гортанными выкриками. Фелюга два или три рейса к острову сделала, наверное, продукты перегружали на корабль, прежде чем на нее загрузили большой сундук – цель пластунов. И она медленно поплыла к форту, сопровождаемая охраной, усиленной дополнительными солдатами и матросами. Никто на турок с воды и не напал. Хотел бы Микола посмотреть на таких смертников, сунувшихся под стволы корабельных пушек. Ближе к вечеру, выбрав якорь, корабль стал медленно удаляться. Казаки заволновались, радостно хлопая друг друга по спинам, сбрасывая накопившиеся за много дней переживания. Но сотник не торопился разделить общего ликования, зная, что все еще впереди – и волнения, и действия. С крыши форта озорно замигало зеркало. Серебряная вспышка, пауза. Блынь, блынь – и затяжная пауза. Так и ушло сообщение на горный пост, искусно спрятанный среди камней. Именно оттуда дальше передают сигнал тревоги для резервной конной сотни. Теперь для нас такой пост не нужен. Грицко с Михайло утром полезли на кручу убрать верхний пост и до темноты должны управиться и вернуться обратно. Все, кроме меня, на морские маневры смотрели вполглаза. Снаряжались. Кто молча, а кто в сердцах иногда поругивался. Каждый по-своему готовился к главному событию, которое, возможно, изменит жизнь целой страны. Лишней беготни и мельтешения не было, и то хорошо. Время томления на медленном огне закончилось. Лучше крутиться детским волчком. Весь накал уходил в работу на берегу. Боялись не успеть. Надували меха, проверяли ремни по десятому разу. Спорили. Сдували и снова надували, проверяя надежность. По задумке – к ним привяжем сундук, если Бог даст. Меха к такому весу подобрали заранее, еще когда были в лагере волонтеров. Возились с неделю, пока ящик с камнями, который с трудом поднимали четверо крепких казаков, не погружался глубже полутора-двух метров. При такой чудной механике со стороны, кроме медленно плывущей лодки, ничего не разглядеть. Выйдем в море, притопим в первой подходящей бухточке. Сербы останутся ждать фелюгу с Вуком Сречко, а мы займемся погоней. Уведем в горы, переполовиним, а там видно будет. Такой план был объявлен всем и, кажется, вполне устроил наших союзников. Истину знали только казаки. Настоящая правда ненамного отличалась от озвученного. Только сундук нужно еще добыть. Легко на словах, а дело может и не заладиться. Турки в поддавки играть не будут, когда поймут, что против них люди, а не дьявол. А весь план строился как раз на страшилке. На людском страхе перед необъяснимыми явлениями. На том, что могло подвести в самый неподходящий момент. Как только поймут, что перед ними отряд малый да дерзкий, могут и мокрого места от него не оставить. Давись тогда кровью перед смертью. Наматывай сопли на кулак да гадай, что не предвидел и чего не предугадал. А пока все спокойно. Тихо. Спадает летний зной к вечеру. Даже чайки, отъевшиеся за день, затихают, мирно покачиваясь на волнах. Гимназистом довелось побывать в театре. Искусство людей, проживающих на сцене чужие жизни, восхищало. Красота и помпезность зала заставляли чувствовать свою малость. Сияющая золотом лепка на белоснежных колоннах навсегда врезалась в память. Сейчас каждому досталась роль, и казаки готовы отыграть ее до конца. Один раз и без возможности повторить. – «Актеры заезжей труппы». Похоже. – Микола кивнул головой, соглашаясь сам с собой. Одну из главных скрипок играл Швырь. Старик возился со своими «подарунками». Сопел. Никого к себе не подпускал. – Геть отсюда, опрокинешь мне чего – шаровар не останется! Вытирал пот со лба и часто задумчиво смотрел в небо, шевеля губами, то ли пропорции высчитывая, то ли читая молитву. Делились мины на два типа: на те, которые возьмем с собой, и те, что для погони зароют. А она будет. Непременно будет. Жестокая и беспощадная. Турки вряд ли станут договариваться и предлагать варианты обмена, имея одну четкую мысль: отбить золото и извести обидчиков. Если все пройдет, как задумано, Батька с Гораздом вернутся в лагерь. Зарядив мины, пешком пойдут к бухте, оставляя позади себя новые неприятности. Швырь понимал, какая ему досталось роль, и искоса поглядывал на атамана. Иногда их взгляды встречались, и Микола дергал себя за правый ус. Нет, такой не должен подвести – работа для старика привычная. Однако ужасно хотелось закурить трубку и не смотреть в эти глаза. Скорее бы ночь наступила. Сашко сосредоточенно собирал, смазывал, заряжал ручную картечницу, что-то среднее между ружьем с раструбом и маленькой пушкой. Страшное оружие, выбрасывающее горсть крупных свинцовых горошин на полсотни шагов. Молодой казак должен был начать представление. Ну как тут снова не первая скрипка? От начала зависит многое, если не все. Сашко понимал. Скалился под взглядом, тряс чубом. Отчаянность молодости. Не хоронил друзей, не крошил зубы от боли рубленых ран. Еще не ощутил ужаса, наблюдая, как из маленькой дырочки в его красивом теле вытекает жизнь вместе с кровью. Не наломал бы дров. Остальные после проверки мехов готовили личное оружие. Смазывали все движущие части. Здесь пыли, грязи нет, зато воды хватает, и лишняя смазка не повредит. Вострили сабли и шашки, подгоняли ремни, укладывали заплечные сидора. Сел в сторонке, закрыл глаза, представил все на пять дней вперед. Вроде все продумано, все есть, все заготовили. Вроде ладно. А вот и Грицко возвращается со связкой веревок через плечо, за ним улыбающийся Михайло, тоже весь в веревках. Довольные. Можно не спрашивать, как прошло. – Последнюю веревку оставили? – не удержался Микола все-таки от банального вопроса. Немногословный Гриц, глянул, как на ребенка, мол, чего спрашиваешь, конечно. Пусть на полчаса, но преследователи задержатся, проверить же нужно, может, мы этим путем ушли. Только за полчаса не управятся, следов там полно, будут делить отряд преследователей. Веревки, конечно лишний груз, но без них никак, вдруг загонят в горы. Если выбирать – еда или веревки, я лучше от провизии откажусь. Еды-то всегда в горах добыть можно, а где достанешь хорошую веревку? – Батько! Старик вскинулся. Мотнул головой. Чего, мол. – Вы в лагере потом не задерживайтесь. Зарядишь свои горшки, и, тикайте. – Не волнуйся, атаман. Полетим как ветер. Дурней нема. – Все заулыбались, это хорошо, что кураж есть. Смотрю на лица, за поход как родные стали. Нет страха. Нет упрека. Верят атаману. Не потерять бы никого. Сашко все скалится. Тоже мне девку нашел – никак сотник. Свел Билый сердито брови – казак быстрее тряпицей заработал. – Сейчас поснедаем плотненько, Грицу и Михайло спать до самого выхода, остальным собираться. Швырь, вонючка твоя не подведет? – Микола, ты такой материал добыл, – это Швырь про кисею. – Такие запалы получились, хоть женись на них! – Это как моя Маричка? – чего-то приплел Гамаюн и пояснил тут же, видя на лицах растерянность и непонимание: – Молчит баба, молчит, да рванет иногда так, что куда там чугунной пушке. В ушах потом три дня звенит. – Твоя Маричка только пахнет получше. – Все засмеялись. – Это да, – вдруг погрустнел Степан, не разделяя общего веселья. Поник головой. – Это правда. – Не журись, друже, на веселое дело идем, – Горазд обнял его за плечи. – Еще кто песню сложит про наши подвиги. – Да как бы головы черт-те где не сложить. – Тю, испугал казака смертью. – Доставай, браты, ложки! Языком молоть – не мешки таскать. Пошли к костру. Каша с мясом попрела. Аромат голову кружит. Готово блюдо. Только сейчас поняли, как голодны. – Отче наш… – начал Швырь как старший, и уже ложки скребут по дну, быстро управились, хотя торопиться опять было некуда. Сроду такого неспешного похода не было. 22. К острову Вот и сумерки опустились. Заскрипели цикады, подул прохладный ветер с гор. Вытащили из кустов лодку, стали спускаться, стараясь не задеть вешки. Осторожно, надо не попасть в свою же ловушку. Вот шест с нанизанным черепом козла – нашли в лесу, настоящий оберег, муслимам, наоборот, устрашение. Вот наконец берег, две жердины, что у турок уволокли, поставлены косым Андреевским крестом, мол, сюда не суйтесь – запретное для вас место, если что, мы предупреждали. А не поймете, так самострелы, взрывающиеся горшки, ямы с острыми кольями доскажут. Тихо лодку на воду поставили, сбегали за оружием и мешками. Перекрестились на дорожку. Швырь загрузил всех острыми камнями для своей пакостной мины. Сам же тащил завернутый в турецкий мундир самодельный глиняный горшок с крышкой, набитый углями. – Батька, – Сашко оступился и несколько метров проехал по склону на спине, но камни, тоже завернутые в трофейную курточку, не выпустил. – На кой черт мы еще и булыганы с собой тащим. Горшков каких-то уродливых налепил. Зачем, расскажи. – Меньше по округе хамылять нужно, побольше с мудрыми товарищами сидеть, ума-разума набираться. – Ну чего вы, как поп-батюшка, опять поучаете, просто расскажите, чего да как.