Сшибка началась не по нашим правилам. Такое тоже случается. Ребята нам попались непростые. К лесу привычные. Как Гриц засвистел соловьем-разбойником и пролетел ветром в голову колонны, рассыпались по лесу кто влево, кто в другую сторону дороги. Как и пластуны. Мы с Сашко оказались вместе. «Серп» – скомандовал Билый. Маловато нас, бандитов раза в два больше. Будем ровнять. Одного снял из винтаря, еще двоих из револьверов. Все время смещался вперед и влево. Стрельба притихла, понятно, противника нужно было найти, занять удобную позицию, прицелиться… Ребята шустрые, но ползать не приучены. Еще одного подстрелил, когда тот решил перебежать. Куда его понесло? В тылу бандитов постреливал Грицко. Тут Сашко заблажил. Из-за деревьев я видел не очень хорошо, но, по-моему, он шел в полный рост и чего-то кричал. Четверо начали палить по нему, явственно показывая, где они обосновались. Через минуту стрельба закончилась, осталось только добить подранков и собрать дуван. Удивительно, но у Сашка, кроме разорванной души, только на щеке царапина. Блаженным везет. Да и меня бережет Господь. Как пули ни свистели, ни одна старым телом не прельстилась. Надоело все. Домой пора. Пойду Билому скажу, если золото не захочет все брать, то доля все равно нам положена. Десять раз сундук отобьем – десять раз нужно долю брать. Такой казачий закон, от века заведенный. И домой, домой. Сколько баек новых у меня есть. За стаканчиком горилки, под борщ, да с раковыми шейками, со свежей капустой и щавелем. С пампушками начесноченными. Под огурчик соленый да песню старинную. И огурец такой соленый, чтоб Москву было видно, как откусишь. Нет, домой, домой! 31. Сотник Николай Билый Больше всего сейчас хотелось упасть в зеленые заросли, полежать полчаса. Просто лежать и смотреть, как между ветвями по голубому небу плывут облака. Самая важная сшибка прошла без моего участия как атамана. Когда Гриц вдруг помчался вперед, рисуя шашкой в воздухе серебряные круги и восьмерки, понял – догнали! Прыгая в кустарник, услышал чужой крик: «Марко убили!» Гриц отметился. Дальше, как все, стрелял, переползал. Накинув черкеску на куст, как на живца поймал троих. Хорошо ребята стреляете, а вот как воевать ватагой в лесу – не знаете, а «серп», подрезая фланги, перекосил всю шайку. Такого «зипуна» мы еще не добывали. Хорошие лошади и упряжь, приличное оружие, фураж и запас продуктов и, конечно, знакомый сундук. Отберем столько, сколько унести сможем, не до потери подвижности, конечно. Остальное закопаем в сербской земле. Подарки обратно не забирают. Смогут ли братушки распорядиться, теперь пусть Горазд отвечает. А если в этом чудесном краю ничего не изменится, так мы и вернуться можем. Место хорошо запомнили. Эпилог Болгария. На склонах Шипки. Остатки русского корпуса втягивались в заросшие шиповником горы Шипки. – Единственный правильный приказ ентого генерала, как его там? – уточняя, спросил Швырь, покручивая седой ус. – Столетова, – подсказал Микола и укоризненно покачал головой. – Негоже подхорунжему целого генерала собачить. Старый казак сразу возразил: – Как же мне, воину, относиться к командиру, который после горного перехода без роздыха и разведки на целый укрепленный город попер? – Откуда знаешь, что отдыха не было? – недоверчиво спросил сотник. – С донцами из полусотни Никифорова побалакал. – Когда только вы, Батька, успели везде побывать? А место для табора присмотрели? – Присмотрел, и золотишко надежно пристроил, вон Гамаюн помог. А может, проскочить успеем, пока османы плотно не обложили. – Без золота просочились бы, как бы нехристи, холера им в бок, ни лютовали. Бачишь, как вышло, думали, по русским тылам с обозами на Родину вернемся, а видно, опять на чужбине задержаться придется. – Погоди, дай отдышаться. Глянь, Микола, чего канониры робят! Трехпушечная батарея новейших пушек разворачивалась в боевой порядок. Артиллеристы были хорошо вышколены, двигались сноровисто, без лишних движений, офицер, не вмешиваясь, курил возле перевернутой бочки, мол, чему нужно научил, теперь лучше не мешать. – Чего робят?! Чего тут понимать: умирать готовятся. Пушки тяжелые, на эти кручи не затащишь. Просто бросить, видать не захотели, последний бой дать желают. Весьма похвально и благородно: и отход корпуса прикроют, и сами героями умрут. Что может быть лучше для воинов на войне? – Пока еще не умерли, – сказал Грицко, – может, поможем, атаман? – Чего не помочь православным, – сказал Билый, пожимая плечом. – Так, браты, слушай диспозицию: мы с Грицом вон за теми валунами заляжем, Сашко с Гамаюном – вон в тех кустах, на другой стороне прохода. Вы, Батько, чуть ниже этого места наш отход прикрывать будете. Скажем, вон с того уступа, ну да сами определитесь, чай, не в первый раз. Вопросы? Казаки пожали плечами. Швырь улыбнулся, но сдержался от шутки. Горы были наполнены суетой. Солдаты скатывали крупные валуны в редуты, перекрывали и так узкие проходы. Потные офицеры метались между рядовыми и штабными палатками. – Бойся! – закричали чуть выше и левее. Каменюка с лошадь катилась по склону, увлекая валуны поменьше в каменный поток. – Ладно лапотники проход перекрывают. Кавалерия не пройдет, да и пехоте в ниточку вытягиваться придется. Казаки одновременно посмотрели на одинокую батарею у подножья прохода. Швырь вмиг стал серьезным, с досадой взмахнул рукой, выругался сквозь зубы. – Прости господи, пошли, атаман. Многие солдаты были в лаптях вместо разбитых вдрызг сапог. Решение брать Плевну, где размещались военные склады Порты, принималось отчасти желанием возместить материальные потери, понесенные при горном переходе. Только турецкий генерал, сидевший в Плевне, располагал превосходящими силами, он хладнокровно дал Столетову понести большие потери при штурме, а теперь надеялся уничтожить остатки русского корпуса. – Господин сотник! – откуда-то сверху кричал Сашко. – Тут до вас ходок, станичники привели. Говорит, по важному делу. – Отабориться не успели, уже ходоки пошли, всем пластуны помочь должны, – заворчал Швырь. Микола кивнул, верно, мол, не любил, когда дело перебивают, но суровый Грицко вдруг остановил тронувшуюся ватагу: – Погодь! Там дид старый. Надо уважить. Все обернулись. Спешить надо было, помочь артиллеристам, а то и не успеть можно. Волна османской пехоты неудержимо приближалась. Швырь хотел высказать общую мысль, но промолчал, глядя на старого солдата. Тот бухнулся на колени и пополз к ним, растирая выцветшей кепи слезы по морщинистому лицу. Все ошеломленно замолчали, словно заглотнули языки. Старик избрал почему-то старшим Грицко. Стал неистово креститься, кланяться, не сбавляя хода, пополз к своей цели. – Христом Богом прошу, помогите!!! – и столько отчаяния было в чужом голосе, столько надрыва и хрипоты, что все невольно поежились. – Помогите! – Старик попытался обнять ноги Грица. – Ни, диду, то мне не любо. – Спасите! – Да что случилось, старик? – подал голос Билый. – Обидел кто, кого спасать? Надо отдать должное старому солдату – сориентировался он сразу, не вставая с колен, изменил направление и подполз к сотнику. – Да хватит уже ползать! Вставай! Говори, старче. Нет времени. Старик тяжело поднялся. Губы его тряслись. – Не за себя хочу просить! – Он полез за пазуху. – Не за себя. – Достал из мешочка на витой веревочке массивный золотой перстень, стал совать в руки. – Отдам. Графский перстень. Семейная реликвия! Только спасите поручика! – Твоей семьи, что ли, реликвия? – сказал Швырь, рассматривая из-за плеча перстень. – Нет, – отчаянно затряс головой старик, – графской семьи. Маменька-графиня на крайний случай дала. Как чувствовала, что с сыном беда может приключиться! – В полон, что ли, взяли? – равнодушно спросил Грицко. – Нет, – старик снова затряс головой. – Там он, – кивнул вниз, указывая на батарею. – Командует последним боем! Казаки как-то расслабились. – И что? Перстня не жалко? – подначил Швырь. – Не мало ли даешь за барина своего, вестовой? Поди, графская жизнь дороже стоит? – Дороже, – прошептал старый солдат, – только нет больше ничего. – И глаза прикрыл. – Дело-то не простое, – задумчиво протянул Швырь, – сам понимаешь. Да и странно все это, чтоб так холоп по барину своему убивался. Не слышал я про такое. Может, ну его? Старик резко открыл глаза, посмотрел на казака и неожиданно выпалил: – То больше, чем барин! То сын мне!