Однажды вечером, стоя в дверях, Мария неожиданно сказала: – Можешь поцеловать меня на прощание. Мино почувствовал, как мурашки побежали у него по лицу и груди. Но потом он осторожно взял ее голову в свои ладони и прижался губами к ее губам. На какое-то мгновение он ощутил прикосновение ее маленького язычка. И она исчезла за дверью. В тот вечер, засыпая, Мино шептал имя совсем не бабочки. – Что это, Мария? – Мино показал Марии письмо, которое неожиданно упало в отверстие в двери. На письме было его имя, а внутри лежала бумажка с какими-то цифрами. Мария внимательно изучила ее. А потом сказала: – Тебе нужно пойти завтра в банк с этой бумагой. Иначе из крана перестанет литься вода и погаснут лампочки. Это много денег. Дважды в год тебе нужно платить эти деньги. У тебя они есть? Мино кивнул. Вчера вечером он подсчитал свои боливары, у него оставалось чуть больше семидесяти тысяч. Он никак не мог поверить в то, что те крацы, которые они с Изидоро заработали, превратились в такое количество боливаров. Позже пришел счет за телефон, но Мария покачала головой. Не нужно его оплачивать. Все равно телефон ему был не нужен. И скоро гудки в телефонной трубке прекратились. Черный немой аппарат стоял на столике. Мария показала ему в доме много того, чего он не знал. Как поменять лампочку, когда она перестает гореть. Как заменить газовый баллон для плиты в магазине в городе. Как стирать постельное белье специальным мылом. И каждый раз, когда она рассказывала ему что-то новое или объясняла что-то, чего он не знал, они должны были целоваться. И каждый раз у него захватывало дух. Через несколько недель после того, как Мино исполнилось четырнадцать, дедушка Марии умер. Мино дважды обедал у них. Мама Марии работала на обувной фабрике, а дедушка целыми днями лежал дома, бледный и истощенный. Он работал на соляных шахтах и заработал «соляную болезнь». От нее умер и отец Марии. Многие люди из шахт умирали от «соляной болезни». Кожа высыхала и переставала дышать. После смерти дедушки Мария стала бывать у Мино еще чаще. Иногда она прогуливала школу и проводила все утро на пристани у Мино. Она учила его inglesa, английскому языку, по своим учебникам. «Поцелуй меня долго, Мино», – сказала Мария однажды. Она лежала на полотенце лицом вверх. Крупинки соли вокруг ее маленьких упругих грудей поблескивали на солнце. Маленькие белые трусики чуть сползли, и из-под них проглядывали черные завитки волос. Она чуть присогнула длинные стройные ноги и лежала, закрыв глаза. Мино почувствовал, как ниже пупка у него стало щекотно, а содержимое шорт набухло и подрагивало. Он наклонился и поцеловал ее. Долго. Их языки переплелись, она крепко держала его за шею. Затем, тяжело дыша, она прошептала ему в самое ухо: – Сделаем это, querido? Если ты хочешь, я разрешаю. Она стянула с себя трусы. С большим трудом ему удалось выпутаться из шорт. Он с ужасом увидел, каким большим и твердым он стал. Он знал, куда он должен был попасть, но хватит ли там места? Не решаясь даже дышать, он лег на нее сверху и почувствовал, как ее пальцы направляют его во что-то мягкое, теплое, влажное. Она чуть приподнялась, и он с удивлением понял, что вошел вглубь нее. Она застонала и нашла его губы своим языком. Его член был твердый, внутри него стучала кровь, он упирался во что-то мягкое и очень приятное. Он двигался вперед и назад и скоро оказался очень глубоко в ней, потом почти выбрался наружу, но нырнул еще глубже. Затем солнце взорвалось, и Мино очутился внутри самого сладкого цветка орхидеи. – А это лучше, чем бананы, – сказала она, кусая его за нос. – И намного лучше апельсинов, – ответил он. Она засмеялась и прыгнула в воду. Он рванулся за ней. Потом они занялись любовью еще раз. И прежде чем зашло солнце, он провел внутри нее целый час. Всю следующую неделю Мино и Мария занимались любовью несколько раз в день. Мино забывал есть, забывал смотреть на своих бабочек, забывал метать ножи. Все время он думал только о Марии, о том, как ему хорошо с ней. Он сидел на стуле на террасе и ждал. Ждал, когда она придет. А она, не успев еще войти в дверь, уже стягивала с себя платье. И они оказывались в постели, прижимались друг к другу тесно-тесно, мягко, тепло и приятно. Словно были единым телом. – Так больше нельзя, Мино, – сказала однажды Мария, посмотрев на него большими глазами. – Что? – Мино выронил апельсин, который в тот момент чистил. – Могут появиться дети. Я слишком молода, чтобы иметь детей. И ты слишком молод, чтобы становиться отцом. Нам нельзя это делать. Ну, разве что, если ты купишь… Она хитро посмотрела на него. – Куплю что? – Мино ничего не понимал. – Ну, такие штучки, знаешь? – Мария потерла пол носком своих желтых туфель. – Такие штучки? И ей пришлось объяснить ему, что она имеет в виду. В аптеках продаются такие штучки. Тонкие маленькие воздушные шарики, которые можно надевать. И тогда детей не будет. И можно будет делать это так часто, как им только захочется. Они называются cauchinos. Она записала это слово для Мино на листочке. На следующий день Мино поехал в город и пошел в аптеку. Там он очень вежливо и серьезно попросил продать ему тысячу презервативов. Он получил их в пакете. Когда он поклонился и поблагодарил «muchas gracias», женщины за прилавком еле сдержались, чтобы не прыснуть от смеха. В последующие месяцы жизнь Мино Ахиллеса Португезы сконцентрировалась на постели и пляже. Гора ракушек росла все выше, а девичье тело Марии Эстреллы Пинья постепенно оформлялось. Но талия у нее была по-прежнему осиной. Она была querida Мино, и никому из юношей не дозволялось приближаться к ней. Ледяным взглядом она отгоняла всех дерзавших. С первого же дня Мино с интересом рассматривал учебники Марии. Он учился вместе с ней, задавал вопросы и разбирался в том, чего не понимал. Скоро он выучил все ее учебники наизусть, и часто, выезжая по необходимости в город, он возвращался обратно с книгами, купленными в магазине. «История Южной Америки» Алмейды или «Справочник флоры Амазонки» Руи Виейра. История, география и естествознание привлекали Мино. Мария подбадривала его и шутила, что скоро он станет профессором. Вначале он довольно скептически относился к учебникам Марии по английскому языку. Inglesa – язык, на котором говорили гринго, казался Мино ужасным – тошнотворным и противным. Мария напирала на то, что английский понимают люди во всем мире, что же будет Мино делать, если попадет в страну, где говорят на языке, которого он не знает? Мино пробормотал что-то о том, что он уже бывал в разных странах, и у него никогда не возникало проблемы с языком. Против своей воли он начал изучать учебники Марии по английскому языку и со временем увлекся. К тому же недавно он купил большую и дорогую книгу о бабочках, самую всеобъемлющую из его книг, а она была написана по-английски. Но и в этой книге он не смог найти бабочку, которая была бы точной копией сине-желтой бабочки ласточкин хвост из его коллекции. Благодаря стремлению Мино к учебе и учебникам Мария стала очень хорошо учиться в школе, хотя она периодически прогуливала уроки, предпочитая школьной скамье развлечения на пристани у Мино и в его постели. Мать Марии работала на обувной фабрике с семи утра до семи вечера и очень редко приходила домой на сиесту. Она была совсем не похожа на дочь: крупная, сутулая, с землистой кожей и потухшим взглядом. Она редко разговаривала с Мино, хотя иногда вечером в воскресенье приходила к нему домой посидеть на террасе. К апельсинам на подносе она никогда не прикасалась. Те редкие слова, которые она произносила, в основном относились к дочери, но это не были придирки, наставления или указания. Просто констатация фактов: «Сегодня я заплатила за твою школу, Мария Эстрелла», или «куры снесли сегодня семь яиц», или «сеньор Паз починил черепицу, которая отвалилась в прошлом году», или, без прямой похвалы, «ты испекла воздушный и легкий хлеб, Мария Эстрелла». Лишь однажды Мино слышал, как она повысила голос, в котором прозвучали нотки раздражения и злости. Мино и Мария слишком долго купались, и их тела, когда они поднялись на террасу, были покрыты коркой морской соли. «Скорей сотрите это свинство, пойдите и вымойтесь пресной водой!» В целом, в той маленькой общине, где жили Мария с матерью, царил упадок. Там проживали в основном бывшие работники соляных шахт, в большинстве своем старые и больные, детей там почти не было. Дома им построила добывающая компания, поэтому качество их было ужасным. Аренда стоила дорого, и лишь у немногих хватало денег на необходимый ремонт. Три дома пустовали после смерти их обитателей. Там жили свиньи, куры и козы. Мария говорила, что через несколько лет они с матерью будут жить одни среди груды мусора и руин. Но все же жить там было лучше, чем в бедных кварталах города, где с детей нужно было счищать грязь ножом, прежде чем отправить их в школу. Когда Мино оставался один и его мысли не были заняты ожиданием скорого прихода Марии, он жонглировал и крутил в руках свои ножи. Они летали вокруг его тела с немыслимой скоростью, исчезали в самых неожиданных местах, чтобы потом после едва заметного движения руки появиться вновь и с невероятной точностью оказаться в центре мишени, которую Мино закрепил на стволе дерева в саду. Каждый раз, пока нож летел в цель, Мино кричал: «Армеец!», «Карабинер!», «Коммандер!», «Гринго!», посылая вслед за ножом молнии из глаз под черной челкой. Потом он садился на стул и вызывал в памяти события, которые, как ему казалось, произошли совсем недавно, словно вчера. Он ясно слышал голос папы Себастьяна, когда пятилетний Мино принес домой свою первую бабочку: «О, какая прекрасная арганте, Минолито!» Он все еще чувствовал вкус слез матери, когда он, трехлетний малыш, забрался к ней на колени, чтобы утешить: их домашняя свинья умерла от необъяснимой болезни, поразившей многих животных в деревне и сделавшей их мясо несъедобным. Он слышал, как папа Маджико говорит Президенту Пинго, проходя по джунглям: «Какой шустрый этот мальчишка – ловец бабочек, а? Хе-хе-хеммм!» Слышал голос Лукаса возле кладбищенской стены: «У меня в бутылке сорок три гигантских муравья. И они очень сердитые!» Мино посмотрел на море и на синее небо над ним. Может быть, все эти голоса находятся где-то там, наверху, и говорят с ним оттуда? Он прислушался, но ничего не услышал. Эта тишина, наступившая после воспоминаний, причиняла ему боль. Когда бо́льшая половина, а точнее, пятьсот двадцать четыре презерватива были использованы, Мино почувствовал интерес и к другим вещам. Он снова занялся своей коллекцией бабочек: сортировал их, каталогизировал, помечал названия вида каждой из них. Он купил новые замечательные ящики со стеклянными крышками, в которые аккуратными рядами разложил бабочек в соответствии с видом, родом и семейством. В коробочке семейства Papilionidae лежала безымянная бабочка: та самая сине-желтая красавица. Но однажды Мино написал на бумажке красивыми маленькими буквами Papilionidae portoguesa и поместил ее под бабочкой. Теперь у нее наконец появилось имя. После празднования дня зачатия Девы Марии Мино все чаще стал бывать в одном особенном месте в городе. Оно находилось почти на перекрестке главных дорог. В небеленой стене большого здания, принадлежавшего Banco Espirito Santo, была маленькая ниша, там, посреди запахов мочи, рвоты и гнилой капусты, Мино поставил пустой ящик из-под пива. Он просиживал там часами, наблюдая за прохожими. Он вполне логично рассудил, что по этой улице, самой оживленной улице города, рано или поздно пройдут почти все его жители. Мино решил тщательно изучить повадки и привычки людей, прежде чем прийти к окончательному выводу о том, в чем, в общем и целом, заключается смысл существования этого города. Как он понял из книг, весь мир в основном состоит из больших и маленьких городов, так что он решил, что сможет сложить общую картину ситуации в мире, сидя в этой нише и внимательно изучая все происходящее. Под рубашкой у него были надежно спрятаны два ножа. Поток проходящих мимо него людей сначала сбивал Мино с толку. Он не понимал, на что именно обращать внимание. Но постепенно он разработал определенную систему: например, он подсчитывал количество калек или вообще людей, у которых очевидно что-то болело. Считал проходящих мужчин с большими животами, обвисшими подбородками или свиными шеями. Считал вооруженных людей в униформе. Считал пары, мужчин и женщин, улыбавшихся и смеющихся вместе. Или ссорившиеся пары с кислыми выражениями лиц. Считал мальчиков-ровесников, красиво одетых и выглядящих так, словно они были заняты чрезвычайно важным делом. Считал тех, кто слонялся без дела и цели. Считал высокомерных неприятных девушек, так непохожих на Марию Эстреллу. Или тех, кто выглядел естественно и скромно. Считал гринго, но здесь их было немного. Постепенно деталей стало слишком много, поэтому Мино купил себе блокнот с жесткой обложкой, куда стал записывать колонки цифр и важные моменты. Через несколько недель он начал узнавать лица. Потоки людей повторялись, так что нового он уже ничего не узнавал. Вечно снующие туда-сюда муравьи. Бессмысленные муравьи. Он стал уделять больше внимания лицам. Отыскивал в них ненависть и жестокость или страх и ужас. Или радость и равнодушие. Тысячи проплывавших мимо Мино лиц в его блокноте распределились следующим образом: шестьсот семьдесят одно лицо в колонке «равнодушие», сто сорок три лица в колонке «ненависть, жестокость», сто семьдесят два лица с выражением «страх, ужас или горе». А четырнадцать лиц оказались в колонке «радость». Так Мино познакомился с городом и его жителями. У себя дома по вечерам, когда Мария Эстрелла уходила домой к матери, под беспомощное трепыхание ночных мотыльков возле лампочки на террасе Мино листал свой блокнот, вспоминая лица. Или складывал цифры и обдумывал новые способы изучения города и мира. Спустя несколько месяцев подобной работы, когда его стали все чаще прогонять с ящика в нише, Мино решил покончить со своим делом. Тем более он уже пришел к определенному выводу: большинство людей в этом городе, очевидно, были бесполезны. Они не приносили никакой пользы. Хуже муравьев. Военные без формы и оружия. – Я люблю тебя, Мария Эстрелла, ты самая сладкая, самая добрая и самая терпеливая девушка на всем белом свете, – внезапно сказал Мино однажды, когда они ели бобы куно с рисом, красным перцем и крупными кусочками рыбы. – Я люблю тебя, я прыгну в море и утоплюсь, если ты когда-нибудь покинешь меня. Через два года, когда я стану достаточно взрослым, я женюсь на тебе, и мы нарожаем целую кучу детей. Я посадил в саду дерево анноны – это мы с тобой. Я назвал его Мами и поливаю каждый день. Мария посмотрела на него большими хитрыми глазами. – Женишься? Ты? И как же ты думаешь меня содержать? Тебе придется содержать и мою мать, скоро она постареет и не сможет работать, знаешь ли. Твоих боливаров хватит на год, не больше, и что же ты будешь делать дальше? Наколдуешь еще? – Через два года, когда мне исполнится семнадцать, я вернусь в джунгли. Туда, где нет гринго. Я построю там деревню. Твоя мать может поехать с нами, там она забудет обо всем, связанном с солью. Она будет выращивать помидоры там, где растет беладонна. Наши дети будут играть с ручными краксами. В джунглях не нужны боливары, они все равно там сгниют. Мино принялся очищать апельсин. – Не знаю, querido. У тебя много странных идей. Я люблю тебя, мы ведь можем поливать Мами вместе? Она быстро налила воду в кувшин и поправила ленту на волосах. – Ты не хочешь жить со мной вместе в джунглях? Мино внимательно смотрел на Марию, высасывая сок из апельсина. – В джунглях опасно, – сказала она тихо и вылила воду на плитки. – Это не место для людей. – Джунгли позаботятся о человеке, если тот позаботится о джунглях, – сказал Мино, вставая. Очень хорошо сказано, подумал он. Они вместе полили Мами и целовались, держась за руки, над зеленым кустиком, который вырастет в огромное дерево анноны. Спустя несколько дней Мино собирался в город, чтобы поближе познакомиться с прорицательницей, которая показалась ему весьма интересной. И тут произошло нечто странное. Он закрыл все двери, спрятал ключ в потайном месте, о котором знали только он и Мария Эстрелла, и уже выходил из ворот в сторону автобусной остановки, как вдруг к нему подъехал большой американский автомобиль. Из него вышли двое мужчин, один из них был гринго, у обоих на шее висели фотоаппараты. – Вас зовут Мино Ахиллес Португеза? – спросил один из них. Мино ничего не ответил, просто стоял перед ними, зажав под рубашкой свои ножи. Гринго был низким и толстым, со ссадиной на носу, на которую все время садилась муха. Второй мужчина был одет в опрятный костюм одного цвета с песком на обочине за его спиной. За несколько следующих секунд они сделали целую серию фотоснимков Мино; да он даже не успел среагировать, а направленная на него камера уже защелкала. Мино попытался дышать спокойно, думая о том, что, если бы на него были направлены не фотокамеры, а что-нибудь другое, один нож уже сидел бы в черепе одного из них, а второй по рукоятку вошел бы в толстое пузо, и они едва ли успели бы на что-нибудь нажать. Однако сейчас он оставил ножи на месте, отвернулся от мужчин, обошел автомобиль, пряча лицо от фотоаппарата. С чувством обретенного покоя он подошел к автобусной остановке ровно в тот момент, как к ней подъехал автобус. В заднее окно он видел, как огромный «Додж» проследовал за ним в сторону города.