— Это человек из Омска. Он работал в службе безопасности. Может, в какой-то охранной фирме. — Не может быть. Я знаю все охранные фирмы. Мы же им лицензии выдаем. И Кагарлицкого у нас нет и не было. Только если до меня. И убийства не было. Я бы знал. — Но вы, наверное, запрашивали похожие дела по стране? — Конечно. Ничего не нашли. — Артем, а что вы слышали об Арцыбашеве? — Я знаю, что Гриша с ним дружил, а потом они, вроде, поссорились. Но меня тогда в Омске еще не было, я сюда переехал из Казахстана в конце девяностых. Олег тоже раньше в органах работал, только в области. — В Москаленках. — Наверное. — А Фоменко? — Ну, это тоже до меня было. — Не знаете, не был ли Фоменко замешан в каких-то громких историях? Все-таки девяностые. Время бурное. — Да, у нас кучу народа поубивали. Но в основном, из-за Сибнефти. Про Фоменко я такого не слышал. — Он мог быть связан с Протасовым? — Не знаю. Принесли мидий и тальятелли. Артем заулыбался, потер руки — он был явно голоден. У меня тоже бурчало в животе. Десять минут мы просто ели, перебрасываясь ничего не значащими фразами. Он что-то говорил про Москву, спрашивал, как мне там живется. Я что-то отвечала. Принесли счет, он расплатился. — Вам еще какая-нибудь помощь нужна? — спросил он. — Может, по этому Протасову какая-нибудь информация? Я покачала головой. — Артем, отвезите меня к реке, я погуляю. Люблю большие реки, давно их не видела. — Так холодно. — Ничего, я в куртке. Мы снова подъехали к мосту. Он сказал, что погуляет со мной. И хотя я собиралась спокойно обо всем подумать, мне было неудобно говорить ему: нет. Он действительно был очень дружелюбный. Мы вышли из машины и пошли направо. Прошли под мостом. Здесь набережные закончились, начался широкий пляж. Иртыш неостановимо двигался. За ним катились мощные потоки холодного воздуха. Вся эта громада равнодушно текла на север — к Ледовитому океану. — Раньше тут была спасательная станция, — сказал Артем и показал рукой на красивое здание с деревянными контрфорсами и террасами. — Я подростком часто в Омск приезжал на зимние каникулы. Мы с Гришей тут проруби любили рассматривать. Они, знаете, с такими метровыми наростами, как сталактиты. Красиво! Ну, я увлекся, башка перетянула, и я упал в эту прорубь. Хорошо со станции заметили, вытащили. Ох, нам влетело! — он засмеялся. — А сейчас здесь ресторан. Называется «Сенкевич». В честь путешественника. — Вы говорите, что Григорий и Арцыбашев поссорились. Это было в девяностые? — Кажется, году в девяноста пятом… Но я точно не знаю. Просто помню, что раньше они были лучшими друзьями. Олег у него всегда на языке был. Мы с Олегом то, мы с Олегом се. Даже я, живя в Казахстане, хорошо знал Арцыбашева заочно. А потом вдруг, как отрезало. Даже моя мама, помню, как-то его спросила: Гриш, а как твой друг Арцыбашев? Кредит-то отдал? — Какой кредит? — А он рассказывал, что Олег на стиральную машину денег занял. А там такие проценты оказались, чуть ли не тысяча в год! И короче, у него набежало. Гриша очень возмущался, говорил, что надо этих гадов приструнить. Но куда там. Там все по закону. Олега ведь никто не заставлял договор подписывать. А что там маленькими буквами написано, он и не прочитал. Помню, мама моя даже предложила Грише денег — он вроде пытался набрать для Олега. Но такую сумму не набрал — там было что-то несусветное. В общем, Гриша нам про этот кредит каждый приезд в красках рассказывал. А потом вдруг перестал. А нам уже интересно было: что там у Олега с кредитом? Гриша говорит: разрулилось. А как разрулилось-то? Он пожал плечами, мол, деталей не знаю… Уже двадцать лет прошло, а мне это все покоя не дает. Как это он мог не знать деталей? Если они лучшими друзьями были? Вот, кстати, дом Колчака! Я вздрогнула. Оказывается, это он продолжил экскурсию по Омску. За забором, в старом яблоневом саду я увидела приземистый купеческий особняк с зеленым куполом. — Точно, он же был «Правитель Омский»… — сказала я. — Да, здесь был его штаб. Омск тогда был столицей Российского государства. Правда, меньше года. Вы об этом знали? — Нет. — Вот, теперь знайте! А сейчас здесь ЗАГС. Мы прошли еще немного, миновали гостиницу «Турист», потом речной вокзал с синими палубами стекол и капитанским мостиком на верхушке. Я посмотрела на Иртыш и увидела, что справа в него вливаются багровые потоки. Словно кто-то льет краску, и она расходится по реке. — Это Омка, — сказал Артем. — Омь, точнее. Она здесь впадает в Иртыш. — Артем… У вас теперь есть мой телефон. Если что-то попадется о связи этих людей между собой или о каких-то историях девяностых, которые можно хоть как-то привязать к Фоменко, наберите меня, ладно? — Ладно, — согласился он. Мы постояли немного, понаблюдали за акварельными переливами воды: багровые потоки увлекало на середину реки, они ползли, как змеи, извиваясь и ныряя. — Холодно, — стуча зубами, произнес Артем. Я вдруг заметила, что он в одном свитере. — Господи! Артем! Немедленно поезжайте домой. Вы мне очень помогли, спасибо вам. Здесь можно поймать такси? — Да вон машина-то, — застенчиво сказал он. Я увидела, как с площади речного вокзала выруливает к нам черный джип. — Мы вас завезем и домой поедем… Слушайте… Если бы вы были мужик, мы бы баньку организовали… Но вам как-то неудобно предлагать… Но если вы хотите. Просто погреться… Короче… Он покраснел. А я засмеялась. Глава 24 Самолет завтра — в 9 утра. Свой последний вечер перед отъездом я решила провести за работой. Так и хочется сказать: достала материалы, разложила на столе… Но сейчас все мои материалы уместились на листке с пятью фамилиями. Впрочем, тут было уместно вспомнить Колю Мищенко: иногда мало информации — это не проблема, а преимущество. Я посидела пару минут с закрытыми глазами. Даже во двор залетал шум с перекрестка. Внизу под окнами шла вечерняя разгрузка в продуктовом магазине. Грузчики бросали коробки на транспортер, уходящий в подвал. Транспортер скрипел и выл, грузчики матерились. Поверх всех этих звуков, перекрывая их, шло из-под крыши громовое воркование голубей. «Кто бы мог подумать, что воркование такое громкое?» — в темноте удивилась я. Мое удивление лишний раз доказывало, что мы не умеем слушать и не умеем смотреть так, как надо. Наш хозяин любил говорить, что каждый взгляд должен быть первым. Потому что каждый миг — единственный. Это он научил меня вслушиваться и всматриваться, ловя миги, которые не вернутся. Он, вообще, многое мне дал, любовь в том числе, но именно этот его подарок оказался самым ценным… В моей темноте я увидела край его лица на подушке. Свет, горящий на изгибах ресниц, прозрачный ободок глаза. Если бы можно было вернуть прошлое, я бы остановила тот миг навсегда. Я бы в нем осталась, потому что теперь я знала: ничего лучше в моей жизни уже не будет… Я открыла глаза и посмотрела на листок. Прежде всего, мне бросилось в глаза, что четыре фамилии написаны одной ручкой — синей. Но зачеркнуты синим только две первые. Думаю, эта немудреная мозаика и окажется кодом ко всей истории исчезновения Гали Фоменко. Эдакий Розеттский камень.