Но мерседес свернул на платную трассу, ведущую на запад. — Куда это мы? — оглядываясь, спросила я. — К Демичеву. Сергей, в отличие от своего старшего партнера, не страдал ностальгией по советской номенклатуре. Его дом оказался банально на Новой Риге, километрах в семи от МКАД. Мы проехали роскошную въездную группу, охраняемую, возможно, и баллистическими ракетами, прошуршали шинами по ровным улицам, окаймленным неправдоподобными газонами, на которых не топорщилась ни одна травинка. Мелькнул хрустальный куб спортивного центра, потом ресторан в стиле Прованс, потом детский сад, окруженный таким количеством навороченных горок и лабиринтов, что казалось, будто его забросали ими сверху. Потом я увидела блистающую золотом вывеску школы. В общем, полный набор новорусского шика. Кто бы мог подумать, что батяня девяностых Алексей Григорьевич Фоменко окажется изысканнее своего младшего товарища — красавца с бритой головой и вечным загаром? Мда… Вкус — дело врожденное… Особняк Демичева ограждал безупречный каменный забор, высотой под три метра. На всех столбах ворочались камеры наблюдения. Но охраны не было. Ворота стали разъезжаться, мы проехали внутрь. Ландшафтные работы на участке еще не были закончены. Поэтому первое, что я увидела, были огромные туи, лежащие на боку с корнями, укутанными мешковиной. Затем я увидела дом летящего кубического дизайна — из бетона и стекла, а также неглубокую бетонную чашу — здесь, очевидно, предполагался бассейн. Возле него высились горы песка. В глубине участка стоял фанерный домик строителей. Слева на мощеной площадке я увидела три деревянных шезлонга, столик со стульями и круглый гриль с крышкой. От гриля шел ароматный дымок. Там с двузубой вилкой наперевес возился высокий человек. Удивленная, я узнала Матвея. — Располагайтесь, — сказал Демичев за моей спиной. Я обернулась. Сергей нес расписное узбекское блюдо, заполненное зеленью и овощами. За ним двигался крупный мужик с жидкой бородой. Лицо мужика было отчетливо монголоидное, но одет он был в длинную русскую рубаху, застиранные тренировочные штаны и пластиковые дачные тапки. В руках у него позвякивали пакеты — видимо, с напитками. — Вообще-то, я устала, — сказала я. — И собиралась дома отдохнуть. — Ну, я же вас не работать пригласил, — обиделся он. — Вон, располагайтесь на шезлонге. Загорайте. Бабье лето же! Говорят, у вас в Омске снег шел, а тут — смотрите, какая красота! — Готово! — крикнул Матвей от гриля. Монголоидный мужик выгрузил выпивку на стол и ушел в дом. Я обреченно села в шезлонг. Хотела даже раздеться, назло им — лифчиков я не ношу, на мне были только хлопковые трусики в стиле минимализма — но потом подумала, что вряд ли кого-то удивлю. Такие ребята, поди, всякое белье видали. И тела получше моего. Они между тем возились у стола — раскладывали огромные бифштексы и крохотные бараньи отбивные на косточке, резали помидоры. Потом на столе появились грузинские сыры, зелень, баночки с разными аджиками и соусами, маринованные баклажаны. Уж не знаю, ради меня это все было или нет… Конечно, нет. Просто сегодня воскресенье, и они решили совместить приятное с полезным. — Ну, милости просим! — сказал Демичев. Я увидела, что у стола стоит только три стула. — А ваш Чингиз-Хан? — спросила я. — Он есть не будет? Это рабочий? — Нет, он не рабочий — он за домом следит… — Серега иногда подвержен приступам благотворительности, — насмешливо произнес Матвей, наливая себе виски. — Он этого, как ты выразилась, Чингиз-Хана нашел в столовой для бомжей. Мужик немой, инвалид. А Серега ему работу дал. Благородно, правда? Я, действительно, удивилась. — Как же это вас занесло в столовую для бомжей? — спросила я. — Поди, собирались их здание оттяпать? Они оба расхохотались. — Да нет, — сказал Демичев. — В 2013 году мы с Алексеем Григорьевичем пожертвовали деньги на создание центра социальной реабилитации. Разумеется, нас пригласили на открытие. Там он ко мне и подошел. Написал записку, что хочет работать, но регистрации нет, инвалид, никто не берет. Меня это тронуло — человек не денег просит, а работы. И я не прогадал: Мирон — на все руки мастер… Ну, давайте выпьем за вашу поездку? Матвей тоже отчитается. Он же из Ессентуков вернулся. Мы чокнулись. Потом принялись за мясо. Оно оказалось нежным, сочным: уж в чем, в чем, а в шашлыках эти ребята были профессионалы. — Я всю ночь обсуждал с Алексеем Григорьевичем этот ваш список, — сказал Демичев. — Он вспоминал свои омские дела. — Что-нибудь вспомнил? — Всякое бывало, но вы же хотите, чтобы мы связали фамилии из списка. Увы, как раз это у нас никак не получается. Мимо нас прошел Мирон и скрылся в фанерном домике. Там заскрипела раскладушка. — А Иванов? — спросила я. — Мы позвонили Иванову в Лондон. Он жив-здоров, у него все нормально. Если не считать два уголовных дела здесь в России. — Да пусть не бздит, не выдадут! — засмеялся Матвей, облизывая палец. — Он банкир, — пояснил Демичев. — Банк распотрошил, теперь разыгрывает из себя жертву тоталитаризма. — Иванов — распространенная фамилия. — Да, я понимаю. Речь может идти о другом человеке… «Интересно, — подумала я. — Мирзоев вычеркнул этого Иванова, значит, он считал его погибшим. Но если это такая распространенная фамилия — как он вычислил именно того, кого надо? Как он узнал, что этот человек погиб?» — А у меня, ребята, такая хохма! — сказал Матвей и поднял с земли сумку. Достал планшет. — Причем, все задокументировано. Эта дура не знала, что я пишу. — Дура — это жена Арцыбашева? — уточнила я. — Ага. Экран загорелся, мы увидели уставшее женское лицо, снятое снизу, с уровня стола, перед которым женщина, видимо, и сидела. — …Но вы обещаете? — жалобно спросила она. — Я же вам сказал: да. — глухо ответил ей голос Матвея. — А почему вы этим занимаетесь? — Отец девочки — олигарх. Он сказал, что перевернет землю, но его найдет. — Хорошо… — она вздохнула. — Расскажите, с чего все началось? — Олегу позвонил Гриша Мирзоев из Петербурга. Они вместе учились в школе милиции. Гриша ему что-то рассказал… Олег немного встревожился. — Встревожился? — Да. — Почему? — Он мне не сказал. Сказал только, что это старые дела. Потом сказал: это недоразумение. — Недоразумение? — Да… Но он перестал выходить из дома, все время думал. А потом сказал, что ему поможет один человек в Москве. Который тоже был с этим связан. Олег узнал, где он живет. В интернете нашел. — Этот человек — Фоменко, правильно? — Да… Олег занял денег и поехал в Москву. Но самого Фоменко не дождался, а у него денег было только на три дня. Но Олег все ему передал… — А дальше? — А потом, когда он уже вернулся в Ессентуки, по телевизору сказали, что эта девушка, дочь Фоменко, пропала… Ой, вот тогда он испугался по-настоящему! Он так кричал! — Ваш муж? — Да. Я его первый раз таким видела! Он кричал: меня будут пытать! Мне сердце вырвут! Как с ума сошел! Ой, это было так страшно! — Почему он не пошел в полицию? — Он сказал, что никто не знает, кто этот человек. Ни его имени, ни внешности, вообще, никто ничего не знает! Он сменил кожу, паспорт, все! Полиция его не найдет. Это Олег так сказал. — Как такое может быть? — Не знаю. Но он сказал мне: «Я выхожу на улицу, и любой встречный может оказаться им». — За что же он собирался пытать вашего мужа? — Я не знаю! — женщина заплакала. — И тогда он придумал, что ему надо разыграть смерть? — Олег сказал, что так надо. Что тогда этот человек о нем забудет. Но я его должна опознать. Как будто он сгорел… — А кто сгорел на самом деле? Полиция уже выяснила?