Кто же вчера пытался меня убить? Скажем, Матвей. Высокий мужчина, звонивший мне ровно в ту секунду, когда высокий мужчина у забора нажал на кнопку своего телефона. Или это кто-то другой, имевший доступ к его телефону. Знавший, что в 23 часа он выходит из поселка «Подмосковные вечера». Желающий его подставить. Зачем себя обманывать, Света — в любом случае этого человека ты знаешь. Он рядом. Как-то так… Я посмотрела на Виталика — он наблюдал за мной с улыбкой. — Света, я очень рад, — сказал он. — Мы все скучали. И нам было очень обидно, что ты нас избегаешь. Мы-то не при чем. — Да я и не избегала… Просто было трудно… — Так друзья для этого и нужны. Я вздохнула, тряхнула головой, отгоняя воспоминания. — Слушай, — сказала я ему. — Мне нужен новый телефон. Виталик, продолжая улыбаться, тут же выложил из кармана айфон. — И квартира… Он выложил из кармана ключи. — На Юго-Западе, — сказал он. — На Бакинских комиссаров. И у меня есть еще кое-что. И снова, как Дед Мороз, выложил на стол очередной подарок. Это был лист с распечаткой электронного билета и бронь отеля. — Долетаешь до Барнаула, там на такси или рейсовом автобусе едешь до автовокзала. Автобусы до Горно-Алтайска ходят почти каждый час. Через пять часов ты там. Гостиница называется «Игман». Она находится рядом с автовокзалом. Там же, на улице Чорос-Гуркина живет дочь Аполлинария Виссарионовича Иванова, действительно, погибшего в конце ноября 2013 года. — Ножевое ранение? — Нет. Черепно-мозговая травма. Эта дочь — Аделаида… — он хмыкнул, я тоже улыбнулась. — …Жила с отцом в одной квартире, она не замужем. Должна многое знать о его делах. И еще. В аэропорту Барнаула у меня стоит вертолет. Если надо будет полететь дальше — к Белухе — позвони, я дам распоряжения. — Виталик, — потрясенно сказала я. — У меня остался только один вопрос. — Слушаю. — Ты сказал улица Чорос-Гуркина. Но кто это — Чорос-Гуркин? Он усмехнулся краем губ. — Стыдно не знать. Григорий Гуркин — знаменитый российский художник, ученик Шишкина. — Но почему он Чорос? — Он алтаец, сын хана. Его род назывался чорос. — Виталик, круто! — выдохнула я. Он наклонил голову. Насмешливо цыкнул. — Маня, ты думаешь, ты хитрее всех? Ты прекрасно знаешь, кто такой Чорос-Гуркин. Это ваши женские журналы советуют восхищаться умом мужчины? Я обиделась. — Неужели ты думаешь, что я читаю женские журналы? И почему ты решил, что я знаю, кто это? — Да потому что когда-то, давным-давно, когда ты занималась Алтаем, ты рассказывала нам про книгу «Озеро Горных духов» Ефремова. А ведь там есть этот персонаж. По крайней мере, так мне сказала Википедия, куда я сегодня залез в поисках информации об этом Чорос-Гуркине. Я же знал, что ты, сволочь, меня о нем спросишь. — Уел! — восторженно воскликнула я. — И кстати, Шишкин умер у него на глазах. — А то, — ответил он. И я снова подумала, что после нашей развалившейся компании все остальные компании мне уже никогда не будут интересны… Глава 30 Спустя четыре дня я стояла на площади перед автовокзалом Горно-Алтайска с небольшой сумкой в руках. Мои прошлые приезды в эти края устраивались как-то так, что этот город я всегда миновала. Оно и не удивительно. Главная трасса, распределяющая потоки людей по Алтаю — Чуйский тракт. А Горно-Алтайск находится в стороне от дороги, в пяти километрах. Тем не менее не зная города, я всегда считала его не стоящим внимания, так что особенно туда и не стремилась. Таков для меня и сам Алтай — скучный. Впечатления он не производит ни с первого взгляда, ни со второго. Такова и Сибирь, больше впечатляющая умозрительно — размерами на карте. Поклонники этих мест любят рассказывать о прозрениях, которые настигали их спустя какое-то время после поездок — но со мной такого не было. Единственное, что меня всегда трогало — это мысли о людях, которые осваивали все эти пространства. Десятки тысяч километров — вдуматься только! На телегах и санях, в краях, где зима приходит уже в октябре. Думаю, это что-то вроде колонизации Марса. Билет в одну сторону. Первые переселенцы приехали сюда из Бийска. Тогда, в начале 19-го века, в этой межгорной котловине, образованной рекой Маймой, жило племя телеутов. В России их называли белыми калмыками. Телеуты и сейчас сохранились, их около трех тысяч человек. С тех пор город назывался по-разному: Улала, Ойрот-Тура, наконец, Горно-Алтайск. Ну, а насколько, вообще, удачной оказалась колонизация этих мест, можно судить по такому факту: это единственный город республики Алтай. Все пять часов дороги автобус гудел, обсуждая главную новость — приезд патриарха Кирилла и полный запрет спиртного в связи с этим визитом. Глобальность новости тоже была характерна для Сибири — бури западной России доходят до этих мест сильно ослабленными. Поэтому особую важность получают локальные события, вроде неурожая папоротника. Некоторые жители Горного Алтая до сих пор не догадываются о существовании электричества. Зато выяснилось, что уже два года сюда летают самолеты из Москвы. Зачем Виталик выбрал такой сложный путь, я понять не смогла. Очевидно, он предоставил мне возможности к отступлению. Но я отступать не собиралась. Более того, я предприняла все необходимые меры предосторожности. Свой телефон оставила на конспиративной квартире. Сюда взяла только новый. И никому ничего не сказала об этой поездке. Автовокзал оказался одноэтажным зданием с длинным козырьком. Перед ним была площадка для автобусов, за ней — крохотная часовня с золотой маковкой. К площади подступали серые пятиэтажки, и вплотную к ним, по обе стороны от города — зеленые холмы отрогов Иолго. Это были последние волны довольно серьезного хребта. Выглядели они мило — высота холмов была около двухсот метров — но стиснули город намертво. Он лежал в котловине, на дне доисторического ледяного озера, которое несколько миллионов лет назад пробило-таки горы и спустило воду по руслу Маймы. Думаю, красивое было зрелище… Мой отель оказался сразу за площадью. Я занесла вещи в номер, приняла душ, надела куртку потеплее и пошла по улице направо. Совсем скоро я увидела большое здание со стилизованным оленем и загадочной надписью «Эл Музей». Напротив — пятиэтажку. Там и ждала меня Аделаида Иванова. Мы договорились о встрече заранее, и к моему приходу она напекла пирожков с зеленым луком и яйцами. По тому, как она суетилась, было заметно, что ей одиноко: нужно о ком-то заботиться, а заботиться не о ком. Я вздрогнула, представив себе этот город, занесенный снегами. С его странными нерусскими названиями и придурками всех сортов, текущими мимо в поисках несуществующего просветления. Впрочем, она сразу предупредила, что очень любит Алтай и вместе с отцом и мамой, а потом и друзьями объездила его до монгольской границы. Из комнаты был уже принесен бархатный семейный альбом. — Вот, — гордо сказала Аделаида и ткнула пальцем в фотографию. Я увидела мужчину и женщину в спортивных костюмах семидесятых годов и с ними девочку в шапке. За их спинами — белый зубец, от которого у меня кольнуло сердце. — Белуха, — сказала я. — Ее ни с чем не спутаешь, — согласилась она. — Это мы с папой и мамой на Аккемском леднике. А вот уже я после школы на леднике Мюшту-Айры, видите? Представляете, у него падение восемьсот метров за один километр! Это что-то невероятное. Я увидела узкий поток снега, зажатый между гор. Просто белая полоса и темные камни. Что они видят в этих местах? Не понимаю. Она между тем блаженно улыбалась. — Какие там водопады! А цвет воды! Молочные реки… Это из-за взвеси карбонатов. В Москве, думая о предстоящей встрече, я почему-то представляла себе тихую деревенскую женщину в платке. Но я ошиблась. Это была туристка, любительница авторской песни. Но почему она живет одна, без мужчины? Насколько мне известно, нравы у этих туристов были самые свободные. — Аделаида, извините за нескромный вопрос… — Почему я не замужем? — обрадованно спросила она. — Ну, у меня, конечно, были отношения, но сейчас я уже никого не хочу. Мужики моего возраста — это уже развалины. А с детьми я не рискнула. Каждое лето в походах, куда мне детей? Да и, если честно, тяги такой не было. Детей ведь, в основном, от скуки заводят. А я никогда не скучала. Да и работа интересная — я химик. Ну да. — А это озеро Дарашколь! — она снова ткнула пальцем в альбом. — Вот жалко фотография цвет не передает! Ее лучшие походы пришлись на советскую пленку, и да — теперь все настоящие цвета были только в ее памяти. Впрочем, мне сильно повезло. Я могу рассчитывать на нормальный разговор — что ни говори, мозги у этих физиков-химиков-туристов были здравые. — А на территории секты «Белуха» вы были? — спросила я. — Нет, никогда. — Ваш отец что-нибудь рассказывал об этой секте?