— А что — это ее частная земля, что ли? Константинов здесь ничего не выкупал. Два часа следовало использовать по умному. Я огляделась. Вот выровненная площадка перед каменным возвышением. По краям она уже заросла молодыми березками, но совершенно очевидно: именно здесь в лучшие годы собирались члены секты, чтобы послушать проповеди Константинова. Здесь бабы рожали детей. Сюда же в 2004-ом приземлился вертолет с Аполлинарием Ивановым. В левой части площадки сохранился бетонный фундамент, обвязанный двумя рядами бруса. Возле него валялся потемневший от времени деревянный купол. Некоторые доски в нем уже сгнили или были выломаны, так что купол теперь был щербатый. Вот и все, что осталось от храма, построенного для связи с инопланетянами. В центре храма выросла парочка дрожащих на ветру осин. За каменным возвышением — остатки кирпичных столбов. Кое-где сохранилась штукатурка, покрашенная в персиковый цвет. Еще дальше — большой оштукатуренный дом с выбитыми стеклами. На одном окне трепещет веселая штора в цветочек. Под окном — надпись синей краской из баллончика: «Вера и Миша из Тюмени. 2009 год». Внутри дом Константинова оказался полностью пустым. Вынесли отсюда все, что можно, включая двери и полы. Не осталось ни стула, ни кровати, ни тумбочки. Впрочем, бывшая отделка угадывалась: в одном месте на стене я увидела полоску черных виниловых обоев, в ванной на полу остались две бордовые итальянские плитки с золотыми узорами: из тех, что были модными в девяностые. На проводах висел поломанный черный выключатель с золотым ободком. Еще здесь стояла неимоверная мраморная ванна с выкорчеванными кранами. Ясно, что это дорогое чудище не смогли унести. Ванна давала некоторое представление о вкусах Константинова — когда-то это был богатый дом. Под ногами поскрипывали разбитые стекла. Я дошла до комнаты с занавеской. Это была бывшая спальня — в изголовье темнел прямоугольник, оставшийся от картины. В углу сбился пух от разорванных подушек. Надо же: карниз сохранился. Тяжелый, латунный, по краям виноградные гроздья с выколупанными камнями. И одна штора — из дорогой ткани с золотой искрой. Как он все это сюда допер? Я вдруг разозлилась. Ну, сука! Значит, пока они ели мед с орехами и готовились к переселению, он выбирал по каталогам обои? Заскрипело стекло, в комнату зашла Аделаида. — Все развалилось, — радостно сообщила она. — Как быстро тайга наступает… Ни одного дома не осталось, только Мартин. И то сказать: чему там было оставаться? Простые члены секты жили в «термосах» — мы увидели каркас одного из них. Это были четыре ствола, стоящие квадратом, на расстоянии примерно двух метров друг от друга. То есть площадь «термоса» была около четырех метров. На такой площади они и жили семьями. Я содрогнулась. Рядом с палками валялась полиэтиленовая пленка. Это были их стены и крыша. «Сука» — опять подумала я. Мартин дом стоял в глубине террасы, почти у леса. Он был деревянный. Метрах в ста от него лежали бревна, видимо, оставшиеся от другого сруба. Их теперь использовали в качестве дров. Аделаида бесцеремонно толкнула дверь и жестом пригласила меня войти. Дом был очень маленький — сени и комната метров в двенадцать. Но комната оказалась цивильной. Аккуратная русская печь с лежанкой, односпальная кровать, покрытая лоскутным одеялом, самодельный шкаф, заставленный продуктами: пакетами с крупой, молоком, банками солений, мешочками кедровых орехов, бутылками подсолнечного масла, пачками чая, сахара и дешевого печенья. Внизу стояла корзина с проросшей картошкой. На самодельном верстаке была портативная плитка. Рядом — упаковка газовых баллончиков. Тут же — набор посуды из небьющегося серого стекла, алюминиевая кастрюля и чугунная сковорода. У единственного окна я увидела письменный стол, кажется, перенесенный сюда из дома Константинова — тяжелый итальянской гроб с маркетри на дверцах и позолоченными ручками. На столе лежал мобильный телефон и рядом — зарядка для него. — Здесь есть электричество? — спросила я. — Да нет, вы что, — засмеялась Аделаида. Я показала на телефон. — Да это она в Манжероке пользуется. Там же у нее зимний дом. Я взяла телефон в руки. Нажала на кнопки. Телефон, действительно, был севший. Я вытащила из кармана свой телефон — мобильной связи не было. Аделаида вышла на улицу, я отключила телефон, чтобы зря не расходовать батарейку. Затем подошла к столу поближе. На подоконнике стояла железная коробка от датского печенья. Я ее открыла. В коробке лежало несколько писем, отправленных на Манжерок. На месте адреса отправителя я увидела набор букв и цифр, на штемпеле — слово «Новосибирск». Новосибирская колония — поняла я. Письма от Константинова. Вот тебе и на. Никто, включая полицию, не знал, что Константинов под именем Михаила Стругацкого сидит в Новосибирской колонии. А Марта знала. Однако, тетя с секретами. Почерк святого оказался четким, но в нем с первого взгляда угадывалась чудовищная истеричность. Сам нажим ручки, иногда даже рвущий бумагу, свидетельствовал, что Константинова переполняют чувства. И это мягко сказано. «Бабье бабское, вонючее, тленное, — прочитала я. — Вот, кто высасывает наши силы, пытается вернуть нас в свою зловонную утробу, насилует нас, заражает смертью. И пихает, и пихает между ног к себе, туда, где смерть открыла зловонный рот. Самки вонючие, проклинаемые. Мрази-матери болеющие». — Кто ж тебе не дал, брат? — вслух поинтересовалась я. — Чего ты так обиделся? Внезапно тон изменился, стал деловым. «Как выпадет роса, — сообщил он. — Надо собрать семя амаранта и заварить его кипятковой водой. Вот, где амброзия силы! Вот, где святая пророчица! Дух парит и челюсти поют. В амаранте — шестая субстанция. После него — последняя субстанция, седьмая. Воздушная материя, истинно сытное. После него — все еда и все сила». — Да ладно! — воскликнула я. — Сам-то не амарант жрал. Честно говоря, в своей прошлой жизни я наслушалась таких откровений, что чаша моего терпения теперь переполнялась слишком быстро. Я натурально не могла это читать, мне было физически плохо. Тем не менее я перевернула очередной лист. «Бабьё вонючее» — снова заныл он, и я уже слышала его голос — тонкий истеричный голос скопца. Поэтому, когда он написал: «Марта», мне показалось, что он сказал это у меня над ухом. Трезво и жалобно сказал: «Марта». Почерк немного изменился. Ему уже не надо было вгонять себя в транс — речь пошла о земных предметах. «Марта, — написал он. — Я голодаю. Этих передач недостаточно. Меня бьют. Мне нужно питаться. Ты пишешь, что у тебя маленькая пенсия, что ты делаешь все, что можно. Но разве не из-за тебя он украл у меня все, что было? Я нищий, меня бьют! Марта, спаси меня!» Почерк опять вошел вразнос — но теперь это было не камлание, это была настоящая боль настоящего человека. Не склонная сегодня к сентиментальности, я успела послать ему мысленный совет заварить семян амаранта — поди, амарант-то в колонии растет — но тут же забыла об иронии. Константинов начал заводиться. «Передай ему, что я послал Ангела Мщения! Он ответит за каждую копейку, которую украл! Он ответит так, что Тернии Иова покажутся ему Благостью. Он будет в рубище валяться на земле, покрытой кровью и гноем! Его кровью и гноем! Кровью и гноем его близких! Мой Ангел уже в пути! Его крылья — золотоносные! Все, кто помогал ему в его злодействе, будут сметены моим Ураганом! Священные клады нельзя украсть безнаказанно — они прокляты для Злого Умысла. Они не ему — они Небесам. Он что — решил потягаться с Небесами?! Мой Ангел в пути, Марта! Вот и высветился на небе Счет. И счет этот — Шесть!». Забавно. Это было как протереть закопченное стекло. Сквозь наркоманскую чушь предыдущих писем я увидела бывшего Константинова — страстного, наверное, неглупого, конечно, образованного. Оратор, врач, бард, дамский угодник, заигравшийся уфолог… Ай, какая ужасная судьба… Я посмотрела на штемпель. Июнь 2011 года. Итак, этого следовало ожидать. Марыся права. Деньги Константинова были украдены. Сотни обманутых людей, сотни проданных по всей стране квартир — речь идет о сумасшедших суммах. Вот, почему он занялся сбытом наркотиков — ему надо было зарабатывать на жизнь… — Марта! — заорала Аделаида. Ей издалека ответил женский голос. Я положила письма в коробку и вышла из дома. Глава 35 Когда она поднялась на верхнее плато, мы уже сидели на упавшем столбе одного из «термосов» лицом к долине. Издалека было видно, что Марта неприятно удивлена нашим визитом. Это была женщина лет шестидесяти — крепкая, загорелая, немного сутулая. У нее были бледно-голубые глаза и прямой острый нос. Из-под платка выбивалась пегая прядь волос. Марта была одета в старые спортивные брюки и вязаное платье с длинными рукавами. Сверху на плечи она накинула куртку «Адидас». Марта миновала последние метры подъема, помогая себе палкой. На ее плече я увидела ремень холщового мешка. — Привет, Марта! — воскликнула Аделаида. — А мы к тебе. — Да уж понятно, — ответила она. Мы встали, пошли к ней навстречу. Я заранее предупредила Аделаиду о своей легенде — мол, пишу книгу об альтернативных учениях. Конспирация привела ее в восторг, так что она сразу выдала: — Марта, я тебе писательницу привела. Из самой Европы — из Москвы. Еще прославишься! — Света, — сказала я, протягивая руку. — Марта Генриховна, — ответила она. — И давно вы тут? — Сегодня пришли, — сказала Аделаида. — А ты что — надолго уходила? — Меня три дня не было. Так что вам повезло… Извините, мне надо умыться. Она пошла в дом, а Аделаида, ничуть не смущенная холодным приемом, стала разводить свой походный костер и греметь банками с консервами. Она вышла к нам минут через тридцать — у нас уже все было готово. На тряпке мы разложили хлеб, вареные яйца, сухари, поставили кастрюльку с супом. Достали даже бутылку водки. Марта вышла с пустыми руками. Кажется, она всячески демонстрировала, что нам здесь не рады. Впрочем, тон у нее был любезный. — И о чем же вы пишете? — поинтересовалась она, присаживаясь на бревно.