— Вы, Аделаида, что-то путаете, — сказала я. — Я спрашивала про Милю, Милорада. Серба, с которым Парана сбежала. — Нет, — не согласилась она. — Помнишь, ты спрашивала, не говорил ли папа про Митю. — Все? — спросила Марта. — Допрос окончен? — Темень-то какая! — словно не услышав ее ядовитых слов, сказала Аделаида. — И как ты не боишься здесь жить? Марта вздохнула, потом встала с гримасой боли. — Чего мне бояться? Бояться надо людей, а я здесь одна… — Да и ружье есть… — засмеялась Аделаида. — Как всадишь между глаз, да, Марта? — Ты всегда много болтала, — с непонятной печалью отозвалась та. — И папаша твой, царствие ему небесное, много болтал. И она пошла к дому, сразу же растворившись во тьме. Глава 36 Воздух был ледяным, даже тихонько звенел. Мне пришлось спрятать лицо в спальный мешок, иначе обжигало нос. Где-то вдалеке, над долинами, шелестели собирающиеся с гор ветры. Циклон приближался. Звезд уже не было, все небо заволокли тучи. Темень стояла — хоть глаз выколи. Спать не хотелось. В Москве еще не было девяти. Немного согревшись, я освободила руки и нащупала планшет. Включила его, открыла стоп-кадр из сюжета про ночлежку в Марфино. Перво-наперво взглянула в лицо Чингиз-Хана. Вот он — старовер Мирон, немой бурят и многолетний любовник Марты. Отец Мити. Где-то рядом на этой фотографии стоит и сам Митя. Мальчик, выросший на краю мира. Где мог встречаться с ним москаленский мент Арцыбашев? Откуда про этого мальчика знал следователь из Санкт-Петербурга Григорий Мирзоев? И главное — какое это все имеет отношение к Фоменко? Мой планшет уже зависал от всевозможных материалов, связанных с этими людьми. Документы, присланные Демичевым, файлы от Коли Мищенко, Марысины досье, папка Гали Фоменко, информация из интернета. Но ни одного упоминания староверского поселка за Верх-Уймоном. Да что ж это такое?! Ладно. Сейчас не это самое любопытное. На этой фотографии есть еще один человек с монголоидной внешностью — это охранник с косичкой. По возрасту он может быть сыном Мирона. Но почему Аполлинарий Иванов смотрел сюжет десять раз? Он разговаривал с Митей в 2004-ом году. За десять лет человек может сильно измениться, но если в сюжете есть лишь один молодой азиат, то почему Аполлинарий написал в письме, что не смог опознать его «даже приблизительно»? И почему в 2004-ом году он назвал его «пацан из Омска»? Теперь я примерно представляла себе, как развивались события. Марта, приехав на зиму в Манжерок, увидела в новостях своего старого любовника и его сына. Она рассказала об этом Аполлинарию, когда заглянула к нему в гости в Горно-Алтайске. После этого Аполлинарий написал письмо Мирзоеву, в котором подтвердил: вы правы, Митя уже в Москве. Что было после этого, тоже известно. Мирзоев позвонил Арцыбашеву, и тот отправился в Москву, чтобы предупредить Фоменко. Предупредить, что убийца — уже возле него. Что он буквально стоит рядом, как стоят на моем стоп-кадре все эти люди. Однако никто в этой цепочке не смог опознать Митю. Никто, кроме Марты. Почему же опознала она? Я вдруг почувствовала сильное волнение — в меня даже сердце сбилось с ритма. В груди затрепыхался воробей, я закашлялась. Затем повернулась на бок, прижала ухо к земле. Такой приемчик меня всегда успокаивал. Я чувствовала себя героем русской сказки — былинным богатырем, выслушивающим гул приближающейся Орды. Монгольское море еще за многие километры отсюда, но уже можно различить не только топот копыт и удары бича, но даже и отдельные слова неизвестного языка… Земля — прекрасный проводник звука. Ветер обрушился на палатку, она затряслась — циклон все ближе. Аделаида вдруг подавилась собственным дыханием, я даже испугалась, не задохнется ли. Но нет: захрипела, протолкнула вдох, перевернулась набок и стихла. Я тоже глубоко вдохнула. Впервые за сегодняшний день мне пришла в голову мысль, что мой таинственный и ужасный противник жил прямо здесь. Его тень вдруг встала надо мной — в полной темноте. Вместо лица, светлел ровный круг, похожий на серебряную тарелку Луны. Мало ли что он сделал со своим лицом — да хоть пластическую операцию. Но можно быть уверенной в одном — Марта его новое лицо видела. И значит, они общаются. В этот момент все мои кости наполнились равномерным гудением. Словно приближалась Орда или, ладно, поезд. Я вздрогнула. Вокруг меня была настоящая какофония: хлопала палатка, выл ветер, скрипели деревья. Но то, что я услышала, я услышала очень четко, несмотря ни на какие шумы. Звук шел по моему телу, я чувствовала его каждым нервом. На всякий случай, подождала еще минут пять. Гудение не прекращалось. Итак, я оказалась права. Генератор у Константинова был, есть он и у Марты. И сейчас она его включила. Зачем? И главное, почему она скрыла этот факт от нас? Марта привезла сюда свой телефон из Манжерока. Значит, она им пользуется. За те три дня, что она ходила за орехами, он сел. А что, если сейчас она заряжает своей телефон? Собирается ли она звонить? По дороге сюда я внимательно следила за мобильной связью. Она сохранялась еще километра два после ртутного рудника. Зарядив телефон, Марта пойдет туда. Ей нужно спросить, что с нами делать. Что же ответит ей тот человек? Последний раз мы пересеклись с ним в «Подмосковных вечерах». Я валялась в кустах, он стоял у забора и принюхивался. С тех пор он меня потерял. Но часа через два этот человек узнает, что я здесь. Что он решит? Я легла на спину, стараясь успокоиться. И тут со страшной силой ударил ветер. Похоже, циклон дошел до верхней террасы. Еще один удар, с другой стороны — это ветер докатился до леса и отпрянул назад, словно волна. Какое-то время палатку трепало, но она выстояла. Наконец ветер прекратился. Я услышала легкий шепот дождя. А вот гудение стихло. Нет, рисковать не будем. Я села. Надеюсь, Аделаида хоть немножко проспалась. Я толкнула ее в бок. Она испуганно вскрикнула. — Аделаида, — тихо сказала я. — У меня плохое предчувствие. Разговаривать с пьяным человеком о плохих предчувствиях, да еще и в абсолютной темноте — это почти безнадежное предприятие. Но мне повезло: порыв ветра, видимо, разогнал тучи, и на несколько минут выглянула луна. На фоне брезента проявилось опухшее лицо Аделаиды. По крайней мере, она меня тоже видит и не сочтет мои слова пьяным бредом собственного внутреннего голоса. — Чего? — спросила она, дыша на меня перегаром. — Боюсь, что Марта нас убьет. Она от неожиданности хрюкнула. Затем рассмеялась. — Я серьезно. Она зарядила телефон, и сейчас у нее будет сеанс связи. Километрах в двух отсюда, ближе к руднику. Аделаида зевнула. — И с кем сеанс? — С тем, кто убил вашего папу. — Ясно… Она пошарила рукой за спальным мешком и вытащила бутылку воды. Согретая ее телом, вода не замерзла. — Сушняк, — пояснила Аделаида и надолго присосалась к бутылке. Наконец напилась, вытерла рот рукой. — Холодина-то какая! И ветер. Все. Лето кончилось… — Что нам делать, Аделаида? — А что нам делать? Если это правда, то шансов у нас нет. Но это, конечно, неправда… — А почему нет шансов? — У Марты ружье.