— Я дам, но полечу с тобой, — тоном, не терпящим возражений сказал он. — А то у тебя снова начнется мания преследования. Упираться я не стала. — Хорошо. Но никаких приставаний. Свой шанс ты упустил. Он рассмеялся, довольный. — Светик, дружок! Расклад, судя по всему, поменялся. Я бегал за тобой четыре года. Теперь ты за мной побегаешь. — Ну ты и нахал! — искренне восхитилась я. Глава 42 В Омске оказалось тепло — около десяти градусов. В аэропорту Коля взял машину, и мы поехали в отель. Снова длинный мост над Иртышом — река так и катила свои желтые воды, только ивы на острове облетели. Справа промелькнула бело-красная академия МВД, затем я увидела дом со шпилем, торчавший в моем окне в прошлый приезд. Мы проехали мощный многоугольник спортивного комплекса, как бы воткнутый в фундамент кверху ногами; только тут я вспомнила, что Омск считается повернутым на хоккее. Мы проехали еще метров триста и наконец свернули к двухэтажному особнячку с круглой шапочкой. Отель назывался «Лермонтов». Приличный, чистый. Коля забронировал нам два отдельных люкса. Увидев свой номер, я поморщилась. Он был двухкомнатным, в бордовых тонах, с гнутыми креслами, горками, шелковыми диванами и всякой позолоченной хренью. Имелась даже джакузи. Приглашать в этот купеческий рай писателя-коммуниста было бы не слишком прилично. Но, оказалось, он приготовил для нас культурную программу. Не успели мы с ним поздороваться — и вот уже катим на юг Омской области, в Павлодарку. На кладбище, что так его поразило несколько дней назад. Коля в нашем разговоре участия не принимал. Он щурился в окно, задумчивый и вялый. Зато Андрей Станиславович пел соловьем. Рассказывал про свои расследования, про все эти губернаторско-мэрские бодания. Я стеснялась признаться, что не понимаю разницы между губернатором и мэром, потому лишь ахала и поддакивала. Еще, разумеется, пришлось обсудить Сирию, Украину, санкции, Путина — я опять ахала и поддакивала. Коля лишь равнодушно сопел. Его молчание задело Андрея Станиславовича. — А вы что же, против Путина? — поинтересовался он. — Какая у вас равнинная местность, — сказал Коля таким тоном, словно ответил на вопрос. Так что мы с писателем даже зависли на пару минут, размышляя, было это сказано за Путина или против. Так и подъехали. Местность, действительно, была равнинная и крайне унылая. Судя по Колиному GPS, мы были совсем рядом с границей Казахстана. Чуть южнее нас Казахстан еще и залезал немалым отростком, так что попасть в ближайший населенный пункт Омской области пришлось бы, выезжая за границу. Еще дальше начиналась казахстанская Павлодарская область, она мощно уходила к югу вдоль Иртыша — и на другом его берегу, в границах России, как раз и располагался Алтай. Разглядывая эту карту, я впервые подумала, что путь отсюда к секте «Белуха» мог быть не таким уж и длинным. Мы остановили машину возле кладбища и пошли за писателем. Кладбище оказалось большим, чем в моих фантазиях, и гораздо менее запущенным. И не было никакого мраморного памятника — обычная железная пирамидка. Без оградки, без скамейки и без яичной скорлупы. Сюда никто не ходил. — Думаю, разговор с братцем будет бесполезным, — сказал Коля. — Это спившаяся сука. — Как вы угадали? — удивился Андрей Станиславович. На пирамидке лепились три фотографии: вихрастый мужчина, блондинка с грубыми чертами лица и девочка лет шести. Четвертая фотография была сбита, фамилия под ней замазана. Впрочем, разобрать было можно: «Голубев Дмитрий. 1980–1995». К горлу подступил ком. Кладбища на меня обычно не действуют, но тут была такая печаль: бескрайние равнины во все стороны, бедность, запустение. Поля, заросшие двухметровыми сорняками, деревянные развалины на горизонте. — А вот это и есть их ферма… — торжественно сказал Андрей Станиславович, обводя рукой поля. Вот, зачем он нас привел. Он решил шарахнуть по нервам. Писатель хренов. — Так с тех пор и заброшено? — удивился Коля. — Да. А Геннадий Голубев живет вон там. Он показал рукой на дом из белого силикатного кирпича. За домом, видимо, и начиналась Павлодарка. — А где жила семья Бориса? — спросил Коля. — В центре Павлодарки. Там сейчас магазин. — Каким образом? Мальчик продал землю? — Не знаю. Может, самозахват? — Интересно… Ну, пошли в гости? А то холодно. — Пошли. Только надо водки купить. Без водки он разговаривать не будет. В ближайшем сельпо мы купили две бутылки и пакетик соленых огурцов. Калитка была распахнута. Поперек дорожки валялась ржавая кроватная сетка. По кривым яблоням висело грязное тряпье. Хозяин сидел на пороге и курил. Это был мужчина неопределенного возраста. Морда у него была обветренная и мятая. Нос покрывала сеточка лопнувших сосудов. Блеклые выцветшие глаза, пегая прядь волос, черные зубы. Типичный алкаш. Впрочем, я сразу обратила внимание, что черты лица у него красивые. Такие же, как у брата на кладбищенской фотографии. Жена фермера была простушкой, но сам фермер казался очень интересным. Что же это значило? А то, что их мальчик сейчас может быть красавцем. А может, нет. Как говорится, одно из двух. Коля достал пластиковые стаканы, молча разлил. Андрей Станиславович объяснял цель нашего приезда — журналисты из Москвы, хотят раскопать старую историю, ведь это же было убийство, да, Гена? — А то! — флегматично сказал Гена, забирая стакан, и сразу же опрокинул его в рот. Даже не поморщившись, он протянул стакан снова. Коля налил еще. — Ты расскажи, где сейчас Дмитрий? — сказал Андрей Станиславович. — Какой Дмитрий? — испугался Геннадий. — Ну, племянник твой. — Митька? А я знаю? — Ты его давно не видел? — Да с тех пор и не видел. — С пожара? — Да нет. Он появился где-то через неделю… — Где же он был? — удивилась я. — Да шлялся, сучоныш… Он вечно шлялся. Его Борька бил и бил, а все бесполезно… Бродяга чертова… А потом его уже и бить нельзя было — вырос бугай, сам Борьке однажды врезал… За Томку… — Какую Томку? — Борька втюрился… Огурчика дай. Коля протянул ему огурец. Тот хрустнул, расплылся в улыбке. — Вот правильно, ребята, — сказал он. — Надо их вывести, гадов. Ведь они их сожгли! Дом подожгли! Бензином облили и сожгли Ленку и детей малых… — он вдруг расплакался, да так горько и безутешно, что недожеванный огурец выпал у него изо рта. — Да нет, Гена, — возразил Андрей Станиславович. — Не было бензина. Там столько экспертиз провели, ты что… — Да ваши экспертизы! Что там ваши экспертизы! Да все куплено и продано! Вам что хочешь за деньги подделают! Он начал заводиться, раскачивать свою пьяную истерику. В его голосе появились визгливые ноты. Коля сунул ему в руку очередной стакан. — Помянем души безгрешные, — сразу же успокоившись, сказал Геннадий и выпил. — Так что же, — сказал Коля. — В ту ночь Борис был у любовницы? — Ага… — А жена знала про любовницу? — Сказали люди добрые… Она была бешеная. Ревни-и-ивая! Сучоныш в нее пошел. — Борис был красивый, — зачем-то сказала я. — Ага… Бабы вешались… — И Митя заступался за мать? — спросил Коля.