Наконец он увидел башню на юго-западе: каменная громада угрюмо вздымалась в конце проулка. Вскоре он уже стоял на открытой, продуваемой ветрами, затейливо вымощенной площади, по дальней стороне которой тянулась высокая насыпь. Это и был конец его поиска, ибо на широком, окаймленном железной оградой и поросшем травой плато, которое поддерживала насыпь, на добрые шесть футов над окружающими улицами высился отдельный мирок, где и стояла мрачная титановая громада, которую Блейк узнал безошибочно, хоть и смотрел на нее под непривычным углом. Пустая церковь пребывала в великой немощи. Часть высоких каменных контрфорсов[26] обвалилась, а несколько изящных флеронов[27] затерялись среди бурой сорной травы. Закопченные готические окна были преимущественно целы, хотя во многих местах недоставало каменных средников. Блейк удивился, как эти сумрачно окрашенные стекла так хорошо сохранились, учитывая, какие привычки, как известно во всем мире, характерны для мальчишек. Массивные двери, совсем невредимые, были плотно закрыты. Вдоль насыпи, что окружала весь участок, тянулся ржавый железный забор, а на калитке – куда вела лестница, восходящая от площади, – как было видно, висел замок. Дорожка от ворот к зданию совершенно заросла. Упадок и запустение пеленой висели над этим местом, а от карнизов, куда не садились птицы, и от черных, лишенных плюща стен Блейк ощущал прикосновение чего-то зловещего, никак не поддающегося определению. Людей на площади было немного, но Блейк заметил полицейского на северном ее краю и приблизился к нему, чтобы расспросить о церкви. Тот, дюжий ирландец, как ни странно, лишь перекрестился и пробормотал, что об этом здании никогда не говорят вслух. Когда Блейк проявил настойчивость, полицейский поспешил объяснить, что от этого всех предостерегли итальянские священники, которые клятвенно оповестили о чудовищном зле, что некогда там жило и оставило свой след. Он сам слышал пугающий шепот своего отца, который помнил определенные шумы и ходившие в его детстве слухи. В прежние времена существовала секта, она состояла из изгоев, которые призывали отвратительных существ из неведомой ночной бездны. Потребовался опытный священник, чтоб изгнать то, что явилось, хотя нашлись тогда и такие, кто утверждал, будто этого удалось добиться лишь простым светом. Будь отец О’Мейли еще жив, он бы много чего мог поведать. Но ныне не остается ничего, кроме как оставить церковь как есть. Она уже никому не вредит, а кто ею владели, либо умерли, либо уехали далеко отсюда. Они сбежали, как крысы, после угроз в семьдесят седьмом, когда стали замечать, что в этом районе час от часу пропадали люди. Однажды городские власти ею займутся и заберут церковь за отсутствием наследников, но любого, кто ее коснется, ничего хорошего не ждет. Лучше уж оставить ее, чтобы сама обвалилась, чем ворошить то, чему должно вечно покоиться в черной пропасти. Когда полицейский ушел, Блейк еще стоял, уставившись на угрюмую остроконечную громаду. Его будоражило открытие: строение представлялось другим столь же зловещим, что и ему, и он задумался, сколько истины присутствовало в старых байках, которые пересказал ему синий мундир. Наверняка это были просто легенды, навеянные грозным видом данного места, но если и так, они представлялись удивительным претворением в жизнь какого-нибудь из написанных им самим рассказов. Из-за рассеявшихся облаков выглянуло предвечернее солнце, но и ему, казалось, было не под силу осветить замаранные, закопченные стены старинного святилища на высоком плато. Удивительно, но весенняя зелень не коснулась бурых, увядших зарослей в огороженном дворе. Блейк, не отдавая себе отчет, приблизился к возвышению и осмотрел насыпь и ржавый забор, проверяя, нет ли возможности туда проникнуть. Почерневшая церковь манила к себе, и перед ней было не устоять. Близ лестницы в заборе не оказалось лазеек, зато на северной стороне недоставало прутьев. Он мог подняться по ступенькам и пройти к бреши по узкому парапету снаружи забора. Люди неистово боялись этого места, и едва ли кто-то мог отважиться остановить Блейка. Пройдя по насыпи и уже почти влезши за забор, он еще оставался незамеченным. Тогда, глянув вниз, Блейк увидел, как несколько человек на площади попятились прочь, изображая правой рукой все тот же знак, который ранее делал лавочник на авеню. Несколько окон захлопнулись, а дородная женщина выскочила на улицу и затащила маленьких детей в хлипкий некрашеный домишко. Проникнуть в брешь не составляло труда, и уже вскоре Блейк продирался сквозь тлеющие, спутанные заросли одичалого двора. Встречающиеся тут и там ветхие пни надгробий указали ему на то, что когда-то на этом поле хоронили людей, но это, очевидно, происходило очень давно. Теперь, когда тяжелая громада церкви нависала над ним, она производила на него гнетущее впечатление, но он преодолел себя и приблизился к фасаду, чтобы проверить три мощные двери. Все были наглухо заперты, и он принялся обходить циклопическое здание в поиске какого-нибудь лаза, чтобы тот имел меньшие размеры и бо льшую проходимость. И даже тогда он не был уверен, что желал войти в эту обитель теней и запустения, но она все же непроизвольно влекла его своею странностью. Зияющее незащищенное окно подвала с задней стороны вполне могло послужить искомым лазом. Вглядевшись внутрь, Блейк увидел подземный провал, весь в паутине и пыли, слабо подсвеченный фильтрованными лучами западного солнца. Заметил он и груды мусора, старые бочки, развороченные ящики и всевозможную мебель, хотя все это застилал слой пыли, от которого сглаживались любые резкие очертания. Ржавые остатки печи свидетельствовали о том, что здание использовалось и содержалось в надлежащем состоянии еще в середине Викторианской эпохи. Действуя почти бессознательно, Блейк влез в окно и спустился на устланный пылью ковер и усыпанный мусором бетонный пол. Сводчатый подвал выявился просторным, перегородок здесь не было, а справа в дальнем углу, посреди густых теней, он увидел черную арку, очевидно ведущую наверх. Очутившись наконец внутри великого призрачного здания, он испытывал странное чувство подавленности, но обуздал его и, принявшись осторожно осматриваться, нашел в пыли еще целую бочку и перекатил ее к открытому окну, чтобы обеспечить себе выход. Затем, собравшись с духом, пересек широкое, увитое паутиной пространство и вступил в арку. Задыхаясь от вездесущей пыли, опутанный призрачно-тонкой паутинкой, Блейк стал подниматься по стертым ступеням, которые уводили во тьму. У него не было света, и он потихоньку двигался на ощупь. За резким поворотом перед ним оказалась закрытая дверь, и, немного пошарив по ней руками, Блейк обнаружил старинную защелку. Та открылась внутрь, и за дверью он увидел тускло освещенный коридор, облицованный панелями, которые были подточены червями. Поднявшись на первый этаж, Блейк стал живо его обследовать. Все внутренние двери оказались не заперты, посему он свободно переходил из комнаты в комнату. Колоссальный неф представлялся почти жутким местом с гороподобными залежами пыли над перегородками, алтарем, кафедрой в форме песочных часов с навесом и титанических волокон паутины, которые тянулись между остроконечными арками галереи и оплетали готические колонны. Заходящее солнце посылало свои лучи сквозь странные почерневшие стекла апсидальных окон, и надо всем этим тихим запустением играли отблески уродливого свинцового света. Роспись на окнах была до того затемнена сажей, что Блейк едва мог различить, что там изображалось, но то немногое, что мог, ему не нравилось. Сюжеты были довольно расхожими, и многое о некоторых из древних узоров Блейку говорили познания в темной символике. Местами на ликах святых застыли выражения, бывшие откровенно спорными, тогда как одно из окон выглядело просто темным пространством, усыпанным странно светящимися спиралями. Отвернувшись от окна, Блейк заметил, что затянутый паутиной крест над алтарем был не обычного вида, а напоминал древний анх или crux ansata из темного Египта. В ризнице, располагавшейся возле апсиды, Блейк обнаружил трухлявый стол и полки до самого потолка, заставленные заплесневелыми, рассыпающимися книгами. Здесь он впервые испытал подлинное потрясение от явственного ужаса, ибо названия тех книг поведали ему о многом. Это были мрачные, запретные тома, о которых большинство здравомыслящих людей и не слышало либо слышало только осторожную, робкую молву, – крамольные и пугающие хранилища сомнительных секретов и незапоминаемых формул, которые сочились в потоке времени с юных лет самого человечества и из тех смутных, легендарных времен, когда людей еще не существовало. Многие из них он читал и сам: латинское издание презренного «Некрономикона», зловещий Liber Ivonis[28], одиозный Cultes des Goules[29] графа д’Эрлетта, Unaussprechlichen Kulten[30] фон Юнцта и дьявольский De Vermis Mysteriis[31] Людвига Принна. Но присутствовали здесь и другие, о которых он лишь имел представление или которые были вовсе ему незнакомы: Пнакотикские рукописи, «Книга Дзиан» и крошащийся том, написанный совершенно неопределимыми символами, однако содержащий также буквы и диаграммы, которые с содроганием узнал бы студент-оккультист. Очевидно, давние местные слухи были правдивы. Это место служило средоточием зла более старого, чем само человечество, и более обширного, чем известная нам вселенная. На паршивом столе лежала маленькая записная книжка в кожаном переплете, полная записей, сделанных при помощи некоего странного криптографического шифра. Записи включали традиционные символы, которые нынче используются в астрономии, а в прошлом применялись в алхимии, астрологии и прочих сомнительных учениях – знаки Солнца, Луны, планет, зодиака, аспекты, – они заполняли собою целые страницы, и текст разбивался на разделы и параграфы таким образом, что, судя по всему, каждый символ соответствовал какой-либо букве алфавита. В надежде расшифровать криптограмму позднее, Блейк сунул этот том в карман своего пиджака. Многие из огромных томов на полках несказанно его завораживали, и он испытал искушение позаимствовать их однажды позднее. Он удивлялся, как эти книги простояли здесь непотревоженными столь долгое время. Неужели он был первым, кто превзошел цепкий всепроникающий страх, который уже около шестидесяти лет защищал это покинутое место от посетителей? Теперь, подробно исследовав первый этаж, Блейк вновь пробрался сквозь пыль призрачного нефа к главному притвору, где прежде видел дверь с лестницей, предположительно ведущей наверх, в почерневшую башню и к шпилю, давно знакомым ему по виду издали. Подъем выдался удушающим испытанием из-за густой пыли и пауков, постаравшихся сотворить в этом тесном пространстве наихудшее, на что способны. Лестница была винтовая, с высокими узкими ступенями из дерева, и время от времени Блейк миновал затуманенные окна, откуда открывался головокружительный вид на город. И хотя внизу он не видел веревок, он ожидал найти колокол или целый набор колоколов в башне, чьи узкие, закрытые решетчатыми ставнями стрельчатые окна столь часто изучал в свой бинокль. Здесь Блейк был обречен на разочарование; ибо, достигнув вершины лестницы, он обнаружил, что в башенной комнатке никаких колоколов нет и она вовсе посвящена другим целям. Комнатка эта, примерно пятнадцать на пятнадцать футов, слабо освещалась четырьмя стрельчатыми окнами, по одному с каждой стороны, все застекленные и закрытые обветшалыми ставнями. Они были дополнительно снабжены плотными, непроницаемыми шторами, но тоже почти совсем сгнившими. В центре устланного пылью пола возвышался причудливо угловатый каменный столб высотой в четыре фута и средним диаметром в два; каждая его сторона была усеяна загадочными, грубо вырезанными и совершенно нераспознаваемыми иероглифами. На этом столбе покоился металлический ларец удивительно асимметричной формы; его крышка была откинута, а внутри, под слоем копившейся десятилетиями пыли, находилось нечто похожее на предмет яйцевидной или неправильной сферической формы четырех дюймов длиной. Вокруг столба неровным кольцом стояло семь готических стульев с высокими спинками, практически целых, тогда как за ними, вдоль обшитых темными панелями стен, было расставлено семь колоссальных статуй из крошащегося, перекрашенного в черный гипса, более всего они напоминали загадочные мегалиты с таинственного острова Пасхи. В одном углу затянутой паутиной комнатки в стену была встроена лестница, ведущая к закрытому люку в лишенный окон шпиль, который располагался выше. Привыкнув к слабому свету, Блейк заметил необычные барельефы на поверхности открытого ларца, что была выполнена из желтоватого металла. Подойдя ближе, он постарался смахнуть пыль руками и платком, после чего увидел чудовищные и совершенно неземные изображения существ, которые хоть и казались живыми, но не походили ни на одну из форм жизни, известных на этой планете. Четырехдюймовая сфера оказалась почти черным, испещренным красными прожилками полиэдром со множеством неправильных плоских поверхностей; это был либо какой-то весьма примечательный кристалл, либо искусственно вырезанный и хорошо отполированный минерал. Днища ларца он не касался, а был подвешен с помощью металлической ленты, которая обхватывала его центр, держась на семи затейливых подпорках, протянутых горизонтально к углам внутренней стенки ларца, ближе к его верху. Сам камень, выставленный на обозрение, привел Блейка в почти тревожный восторг. Он едва мог оторвать глаза и, глядя на блестящие поверхности камня, представлял, будто тот прозрачен, а внутри него сформировались целые миры. В воображение Блейка вплывали картины неземных твердей с громадными каменными башнями, твердей с титаническими горами, без признаков жизни, и еще более отдаленных пространств, где лишь трепет в неясной черноте сообщал о присутствии воли и сознания. Когда же он отвел взгляд, то заметил своеобразный холмик пыли в дальнем углу лестницы, ведущей на шпиль. Почему тот привлек его внимание, он не понимал, но что-то в его очертаниях несло некий посыл для его подсознания. Направившись к нему, отмахиваясь по пути от висящей паутины, он стал распознавать в этом холмике нечто зловещее. Вскоре рукой и платком Блейк явил истину и ахнул от обескураживающего смешения чувств. Это оказался человеческий скелет, и, должно быть, он пролежал здесь очень долго. Одежда превратилась в лохмотья, но несколько пуговиц и обрывков выдавали в ней серый мужской костюм. Остались и некоторые другие свидетельства – туфли, металлические застежки, крупные запонки, репортерский значок старой «Провиденс телеграм» и рассыпающаяся записная книжка в кожаном переплете. Последнюю Блейк осмотрел внимательно, обнаружив там несколько выведенных из обращения банкнот, целлулоидный рекламный календарик за 1893 год, несколько визитных карточек с именем «Эдвин M. Лиллибридж» и листок, исписанный карандашом. Листок этот имел весьма загадочный характер, и Блейк сосредоточенно прочитал его у западного окна. Разрозненный текст включал следующие фразы: Проф. Енох Боуэн вернулся из Египта в мае 1844 – купил старую Церковь свободной воли в июле – известен по археологическим работам + исследованиям оккультного. Д-р Драун из 4-й баптистской предостерегает от Звездной Мудрости на проповеди 29 дек. 1844. Приход к концу ’45 – 97 чел. 1846 – 3 пропавших – первое упоминание Сияющего Трапецоэдра. 7 пропавших в 1848 – появление сообщений о кровавых жертвоприношениях. Расследование 1853 заканчивается ничем – сообщения о звуках. Отец О’Мейли рассказал о дьявопоклонниках, что используют ларец, найденный в великих египетских развалинах; сказал, они призывают что-то, не могущее существовать во свету. Избегающее слабого света и изгоняемое сильным. Затем должное быть призванным заново. По-видимому, это известно из предсмертного признания Френсиса З. Фини, который вступил в Звездную Мудрость в ’49. Эти люди говорили, что Сияющий Трапецоэдр являет им небесные и иные миры + то, что тайно сообщает им Обитатель Тьмы. Сообщение об Оррине Б. Эдди в 1857. Они призывали его через кристалл + говорили на своем тайном языке. Не менее 200 в прих. в 1863, не считая ушедших на фронт[32]. Ирландские парни нападают на церковь в 1869 после исчезновения Патрика Ригана. Завуалированная статья в Дж. 14 марта, ’72, но люди ее не обсуждают. 6 пропавших в 1876 – тайный комитет обращается к мэру Дойлу. Обещание принять меры в фев. 1877 – церковь закрылась в апреле. Банда – Парни с Федерал-Хилл – угрожает д-ру *** и церковному совету в мае. 181 человек покинули город до конца ’77 – имена не указаны. Истории о призраках начинаются около 1880 – попытаться удостовериться, что никто не заходил в церковь с 1877. Спросить у Ланигана фотографию места 1851… Вернув листок в записную книжку и спрятав последний себе в пиджак, Блейк пригляделся к укрытому пылью скелету. Смысл заметок был ясен, и не возникало сомнений, что этот человек пришел в заброшенное здание сорок два года тому назад в поиске сенсации для газеты, на что никому другому не хватало смелости решиться. Вероятно, никто больше не ведал о его плане – кто теперь это знал? Но в свою редакцию он уже не вернулся. Неужели некий мужественно подавляемый страх возрос до того, что одолел его, вызвав внезапный сердечный приступ? Блейк склонился над блестящими костями и отметил необычное их состояние. Часть из них были широко разбросаны, причем некоторые выглядели подозрительно растворенными с концов. Иные были удивительно желтыми, с легкими признаками обугливания. Так же обуглены были фрагменты одежды. Череп находился в совсем причудливом состоянии – в желтых пятнах и с прожженным отверстием на макушке, будто его твердый каркас проела какая-то сильная кислота. Что случилось со скелетом за четыре десятилетия пребывания в этой немой гробнице, Блейк не мог и вообразить. Прежде чем понять это, он снова посмотрел на камень и позволил его загадочному воздействию вызвать в своем сознании зыбкое зрелище. Блейк увидел шествие фигур в длинных одеяниях с капюшонами, и очертания их были нечеловечьи; он смотрел на бесконечные лиги пустыни, окаймленной резными, достигающими небес монолитами. Он видел башни и стены в ночных глубинах моря и вихри пространства, где клочья черного тумана плыли перед тонким мерцанием холодной пурпурной дымки. А позади всего этого он различил нескончаемую пропасть мрака, где твердые и полутвердые тела угадывались лишь по своим ветреным движениям, а смутные силы, казалось, придавали порядок хаосу и хранили ключ ко всем парадоксам и загадкам известных нам миров. Затем в один миг чары нарушились приступом грызущего, неопределенного панического страха. Блейку сдавило горло, он отвернулся от камня, ощущая присутствие чего-то бесформенного и неземного – оно следило за ним с ужасающей пристальностью. Он ощутил себя опутанным чем-то – что находилось не в камне, но смотрело сквозь камень на него и что будет непрестанно преследовать его, не видя физическим зрением, но воспринимая как-то иначе. Очевидно, что это место воздействовало на его нервы, чего и стоило ожидать в свете жуткой находки. Свет к тому же шел на убыль, и, поскольку у Блейка не было с собой фонаря, ему следовало уходить скорее. Тогда-то, в сгущающихся сумерках, ему почудилось, что на безумно угловатой поверхности камня промелькнуло слабое свечение. Он поспешил отвернуться, но некое смутное побуждение заставило его перевести взгляд обратно. Неужели он сумел различить в этом предмете фосфоресценцию, вызванную его радиоактивностью? О чем там говорилось в записках мертвеца относительно Сияющего Трапецоэдра? Чем вообще было это брошенное пристанище космического зла? Что здесь происходило ранее и что могло еще таиться в избегаемых птицами тенях? Теперь показалось, будто рядом повеяло едва уловимым зловонием, хотя источника его было не видно. Блейк схватил крышку открытого ларца и захлопнул ее. Та легко сдвинулась на своих неземных петлях и закрылась над бесспорно светящимся камнем. От резкого щелчка крышки что-то будто зашелестело в вечной черноте шпиля наверху, за люком. Крысы, без сомнения, единственные живые создания, выдавшие свое присутствие в этой проклятой громаде с тех пор, как он сюда вошел. И тем не менее этот шелест внутри шпиля ужасно напугал Блейка, так что он почти бездумно устремился вниз по винтовой лестнице, пересек омерзительный неф, вбежал в сводчатый подвал, выбрался в густеющий сумрак пустынной площади и поспешил по тесным, пропитанным страхом проулкам и авеню Федерал-Хилл в убежище центральных улиц и родных кирпичных тротуаров студенческого квартала. В последующие дни Блейк никому не рассказал о своей экспедиции. Вместо этого он читал массу определенных книг, изучал хранившиеся в центре города газетные подшивки за многие годы и лихорадочно трудился над криптограммой из того кожаного томика, найденного в затянутой паутиной ризнице. Шифр, как понял он вскоре, был не из простых, и после долгих тщаний Блейк пришел к уверенности, что его языком не могли быть английский, латинский, греческий, французский, испанский, итальянский или немецкий. Очевидно, ему стоило черпать знания из самых глубоких источников своей странной эрудиции. Каждый вечер к нему возвращалась старая тяга посмотреть на запад, и он, как прежде, видел среди ощетинившихся крыш далекого и наполовину сказочного мира черный шпиль. Но теперь в том появилась свежая нотка страха. Блейк знал о наследии злостных знаний, которые тот скрывал, и с этим знанием его воображение буйствовало новыми красками. Когда возвращались весенние птицы, он, наблюдая за их полетом на закате, представлял, что они избегали угрюмого одинокого шпиля еще пуще прежнего. Когда стая птиц к нему приближалась, Блейк думал, они развернутся и рассыплются в паническом замешательстве, и представлял безудержный щебет, не достигающий его через лежащие дотуда мили. В июне дневник Блейка наконец сообщил о победе над криптограммой. Текст, как он обнаружил, был написал на темном языке акло, используемом в определенных злостных культах древности и известном ему лишь бегло из прежних исследований. Расшифрованное содержимое дневника выявилось удивительно сдержанным, но Блейк был откровенно потрясен и сбит с толку своими результатами. Имелись упоминания Обитателя Тьмы, пробужденного взиранием в Сияющий Трапецоэдр, и безумные домыслы о черных пропастях хаоса, откуда он был призван. Существо это, как говорилось, хранило все знания и требовало чудовищных жертв. Некоторые из записей Блейка выказывали страх, как бы существо, которое он, по своему предположению, призвал, не вырвалось на волю; хотя он тут же добавил, что уличные фонари создают для него непреодолимую преграду. Он часто писал о Сияющем Трапецоэдре, называя его окном во все времена и пространства и прослеживая его историю с дней, когда он был создан на темном Югготе, еще прежде, чем Древние перенесли его на Землю. Он был бережно сохранен и помещен в диковинный ларец криноидными существами, жившими в Антарктике, позже найден в их обломках змеелюдьми Валузии, а затем в Лемурии, эоны спустя, в него вглядывались первые люди. Он пересекал дивные края и еще более дивные моря, тонул вместе с Атлантидой, прежде чем минойский рыбак поймал его в свою сеть и продал темноликим торговцам из Хема. Фараон Нефрен-Ка построил вокруг него храм с глухим склепом и совершил то, из-за чего его имя было стерто со всех памятников и из всех записей. Потом камень спал в развалинах того злостного сооружения, которое разрушили жрецы с новым фараоном до тех пор, пока лопата землекопа не извлекла его вновь, дабы ниспослать проклятие на человечество. В начале июля газеты странным образом дополнили записи Блейка, пусть их заметки были до того кратки и небрежны, что только дневник сумел привлечь к ним всеобщее внимание. Судя по всему, после того как в страшную церковь проник незнакомец, на Федерал-Хилл стали распространяться новые страхи. Итальянцы шептались о необычных шорохах, стуках и царапанье, доносящихся из глухого темного шпиля, и призывали своих жрецов изгнать существо, которое вторгалось в их сны. Что-то, говорили они, непрерывно наблюдало за дверью, выжидая, когда наступит полная темнота, чтобы выйти наружу. В прессе упоминались давние местные суеверия, однако совсем не проливалось света на предысторию ужаса. Было очевидно, что нынешние молодые репортеры не были любителями старины. Описывая все это в своем дневнике, Блейк выражает довольно удивительное раскаяние и рассуждает о долге закопать Сияющий Трапецоэдр и изгнать то, что вызвал, позволив дневному свету проникнуть в тот омерзительно выпирающий шпиц. В то же время он, однако, выказывает опасную степень своего очарования и признается в болезненном стремлении, пронизывающем даже его сны, посетить проклятую башню и снова заглянуть в космические тайны пылающего камня. Затем сообщение, вышедшее в «Джорнал» утром 17 июля, повергло автора дневника в подлинную лихорадку ужаса. Это была лишь одна из вариаций тех полушутливых заметок о суете на Федерал-Хилл, но Блейка она потрясла чрезвычайно. Ночью из-за грозы городская сеть освещения вышла из строя на целый час, и в этот промежуток затмения итальянцы едва не лишились рассудка от страха. Те, кто жил вблизи жуткой церкви, клялись, что существо, сидевшее в шпиле, воспользовалось возможностью при неработающих фонарях и спустилось в неф, где потом с грохотом возилось, повергая жителей в ужас. Пока наконец не взобралось в башню, откуда донесся звон разбивающегося стекла. Оно могло уйти в любое место, куда достигала тьма, и только свет всегда изгонял его прочь. Когда ток вернулся, в башне возникла неистовая суматоха, поскольку даже слабый свет, сочащийся сквозь замаранные, закрытые ставнями окна, был для существа невыносим. Оно ускользнуло в свой непроглядный шпиль как раз вовремя, ведь длительное воздействие света выслало бы его обратно в бездну, из которой ее призвал безумный незнакомец. В час темноты вокруг церкви собрались молящиеся; они стояли световой гвардией под дождем с зажженными свечами и фонарями, кое-как защищенными сложенными листами бумаги и зонтами, дабы уберечь город от крадущегося во тьме кошмара. Те, что были ближе всех к церкви, утверждали, что однажды наружная дверь кошмарно задребезжала. Но и это было не самое худшее. Тем вечером Блейк прочитал в «Буллетин» о том, что удалось найти репортерам. Осознав наконец выдающуюся ценность устрашающего материала, парочка из них бросила вызов неистовствующей толпе итальянцев и, тщетно подергав двери, прокралась в церковь через подвальное окно. Они обнаружили, что пыль в притворе и призрачном нефе была таинственно потревожена и всюду разбросаны ошметки сгнивших подушечек и атласной обивки лож. Всюду стоял неприятный запах, и то тут, то там виднелись желтые пятна и клоки чего-то обугленного. Открыв дверь в башню и выждав мгновение, подозревая, что услышат царапанье сверху, они обнаружили, что узкая винтовая лестница была почти начисто вычищена. Саму башню схожим образом почти вымели. Репортеры рассказали о семиугольной каменной колонне, перевернутых готических стульях и странных гипсовых изваяниях, хотя о довольно странном металлическом ларце и старом изуродованном скелете упомянуто не было. Что тревожило Блейка сильнее всего – не считая намеков на пятна, угольки и дурные запахи, – так это последняя подробность, объяснявшая, откуда взялось разбитое стекло. Каждое из стрельчатых окон было выбито, а два из них – грубо и спешно затемнены атласной набивкой из лож и конским волосом из подушек, просунутыми в щели внутренних жалюзи. Набивка и пучки конского волоса валялись и на недавно подметенном полу, будто кому-то пришлось отвлечься от восстановления в башне совершенной черноты тех дней, когда были плотно завешены окна. Пожелтевшие пятна и обугленные клоки нашлись и на лестнице, ведущей в шпиц, но когда один из репортеров по ней взошел, сдвинул в сторону люк и посветил фонариком в черное, необычайно зловонное пространство, то увидел лишь темноту и разнородный мусор из бесформенных обрывков, наваленный у проема. Объяснением, конечно, был признан подлог. Кто-то решил подшутить над суеверными жителями холма, либо какой-нибудь фанатик пожелал подстегнуть их страхи ради их же предполагаемого блага. Либо, может быть, некто из юных смышленых жителей устроил затейливый розыгрыш для всех окружающих. Когда полиция отправила своего сотрудника подтвердить выводы, случилось забавное. Трое сотрудников по очередно отыскали причины уклониться от задания, а четвертый взялся крайне неохотно и вернулся очень быстро, не добавив к отчету, предоставленному репортерами, ровно ничего. С этого момента и далее в дневнике Блейка проявляется нарастающая волна подспудного страха и нервного предчувствия. Он укоряет себя за то, что ничего не сделал, и бурно рассуждает о последствиях следующего отключения электричества. Подтверждено, что во время гроз он трижды неистово звонил в электрическую компанию и просил принять отчаянные меры против перебоев. Временами его записи выражают беспокойство по поводу того, что репортеры, исследуя тенистую комнатку в башне, не обнаружили металлического ларца и камня, а также странным образом обезображенного скелета. Он предположил, что все это было убрано – куда, кем или чем, оставалось только догадываться. Но худшие опасения Блейка касались его самого и некой нечестивой связи, которую он чувствовал между своим сознанием и затаившимся ужасом в далеком шпиле – тем чудовищным ночным существом, которое он своей опрометчивостью призвал из непроглядно черных пространств. Похоже, он чувствовал, как нечто непрестанно воздействовало на его волю, и те, кто посещал его в тот период, вспоминают, как он сидел рассеянно за своим столом и пристально смотрел в западное окно на этот далекий холм, увенчанный шпицем и окутанный клубящимся над городом дымом. В своих записях Блейк монотонно сосредоточивается на определенных ужасных сновидениях и усилении нечестивой связи во сне. Также упоминается о ночи, когда он проснулся и обнаружил себя на улице, полностью одетым и бессознательно направляющимся с Колледж-хилл на запад. Вновь и вновь он рассуждает о том, что существо из шпиля знает, где его найти. На неделе, последовавшей за 30 июля, у Блейка случился нервный срыв. Он не одевался и заказывал еду по телефону. Посетители отмечали веревки, которые он держал рядом с кроватью, – он пояснял это тем, что снохождение вынуждало его каждую ночь привязывать себя за лодыжки узлами, которые либо удержат его, либо разбудят от попыток их развязать. В своем дневнике он рассказал об ужасном переживании, которое и привело его к полному расстройству. Отойдя ко сну вечером тридцатого числа, он внезапно обнаружил себя блуждающим на ощупь в почти черном пространстве. Там он видел только короткие, слабые горизонтальные полосы голубоватого света, но чувствовал всеподавляющее зловоние и слышал причудливую мешанину мягких, вороватых звуков, исходивших сверху. Куда бы он ни двинулся, он обо что-то спотыкался, и при каждом шуме сверху доносился ответ – смутный шелест вперемешку с осторожным трением дерева по дереву. Один раз он нащупал руками каменную колонну, но постамент ее был пуст, а потом обнаружил, что сжимает перекладины встроенной в стену лестницы, неуверенно взбираясь в некую область более сильного зловония, где на него обрушился горячий поток обжигающего ветра. У Блейка перед глазами заиграло многообразие калейдоскопических образов, каждый из которых спустя время растворялся в картинку безмерной, неизъяснимой бездны ночи, где кружились солнца и миры еще более кромешной черноты. Он вспомнил древние легенды об Абсолютном Хаосе, в чьем центре раскинулся слепой бог-идиот Азатот, Владыка Всего Сущего, окруженный своей порхающей ордой безмозглых и бесформенных танцоров, убаюканный монотонной трелью демонической флейты в несказанных лапах. Затем резкий звук из внешнего мира вырвал мужчину из оцепенения и выявил невыразимый ужас его положения. Что это было, он не знал – возможно, какой-нибудь запоздалый взрыв фейерверка, какие все лето слышались на Федерал-Хилл, где местные чествовали своих разнообразных покровителей или святых из своих родных деревень в Италии. Как бы то ни было, Блейк громко вскрикнул, отчаянно спрыгнул с лестницы и вслепую побрел через захламленный пол почти неосвещенной комнаты, в которой очутился. Он тотчас понял, где находился, и опрометью бросился вниз по узкой винтовой лестнице, спотыкаясь и ушибаясь при каждом повороте. Затем, словно в кошмаре, побежал через просторный, затянутый паутиной неф, чьи призрачные своды уходили в область скалящихся теней, вслепую пробрался через загроможденный подвал, потом по угрюмому, безмолвному городу высоких черных башен и вверх по крутому восточному утесу к собственной старинной двери. Придя утром в сознание, он обнаружил, что лежит на полу своего кабинета полностью одетый. Он был весь в грязи и паутине, и каждый дюйм его тела оказался изранен и покрыт синяками. Посмотревшись в зеркало, Блейк увидел, что его волосы сильно опалены, а к верхней одежде словно прилип едва уловимый неприятный запах. Вот тогда у него и случился срыв. Впоследствии, изможденно расхаживая в халате, он почти только тем и занимался, что взирал в западное окно, содрогаясь от предвкушения грозы, и строчил неистовые записи в дневнике. Великая буря разразилась незадолго до полуночи 8 августа. Световые вспышки неоднократно ударяли во всех частях города, поступали сообщения о двух шаровых молниях. Дождь шел стеной, а непрерывный гром вызывал бессонницу у тысяч людей. Блейк совершенно обезумел от страха за свою электрическую систему и пытался позвонить в компанию около часа ночи, однако электроснабжение к тому времени было временно отключено из соображений безопасности. Он записывал обо всем в своем дневнике – крупные, дерганые и часто неразборчивые иероглифы, а также заметки, нацарапанные вслепую во мраке, сами по себе указывали на возрастающее помешательство и отчаяние. Ему пришлось погрузить дом во тьму, чтобы различить что-то за окном, и, судя по всему, бо льшую часть времени он провел за своим столом, тревожно вглядываясь сквозь дождь, через блестящие мили крыш в центре города, на созвездие далеких огней, отмечавших Федерал-Хилл. Временами он неуклюже заносил что-то в свой дневник, где позднее были обнаружены две страницы разрозненных фраз наподобие: «Свет не должен гаснуть», «Оно знает, где я», «Я должен его уничтожить» и «Оно зовет меня, но на сей раз это, должно быть, не сулит мне вреда». Затем света не стало по всему городу. Это случилось в 2:12 ночи, судя по данным электростанции, однако в дневнике Блейка время не указывается. Там написано просто: «Свет отключился – помоги мне Господь». На Федерал-Хилл собрались такие же встревоженные наблюдатели, как и он, и промокшие от дождя кучки людей шагали по площадям и переулкам вокруг зловещей церкви с прикрытыми зонтами свечами, электрическими фонарями, масляными лампами, распятиями и всевозможными непонятными подвесками, какие были распространены на юге Италии. Они с благословением встречали каждую вспышку молнии и боязливо водили правыми руками, изображая свои загадочные знаки, когда разряды молний ослабевали или прекращались совсем. Поднявшийся ветер задувал большинство свечей, из-за чего все погружалось в пугающую темноту. Кто-то разбудил отца Мерлуццо из церкви Спирито-Санто, и тот поспешил на сумрачную площадь, чтобы прочитать все речи, какие только могли помочь. Из почерневшей башни исходили беспокойные и таинственные звуки, и теперь это не вызывало никаких сомнений. О том, что произошло в 2:35, нам известно из свидетельств священника, молодого, умного и хорошо образованного; патрульного Уильяма Дж. Монахана из центрального участка, ответственнейшего сотрудника, который прервал свой обход, чтобы осмотреть скопление людей; и большинства из семидесяти восьми человек, собравшихся вокруг церковной насыпи, особенно тех, кто находился в той части площади, откуда был виден восточный фасад. Конечно, не случилось ничего такого, что следовало бы признать выходящим за рамки природного порядка. Возможных объяснений произошедшего существует немало. Никто не заявит с уверенностью о смутных химических процессах, происходящих в огромном, древнем, затхлом и давно заброшенном здании, полном разнородного содержимого. Ядовитые испарения, самопроизвольное воспламенение, давление газов, вызванное длительным распадом, – могло возникнуть любое из бесчисленных явлений. К тому же, разумеется, нельзя исключать вероятность намеренного подлога. Происшествие, не занявшее и трех минут, могло оказаться довольно простым само по себе. Отец Мерлуццо, всегда славившийся своею щепетильностью, то и дело поглядывал на часы. Началось все с отчетливого нарастания глухой возни, которая слышалась из темной башни. Некоторое время из церкви уже исходила странная, неприятная вонь, а теперь она стала выразительной и устойчивой. Затем наконец затрещало дерево, и что-то большое и тяжелое обрушилось во двор под насупленным восточным фасадом. Теперь, когда не горели свечи, башня стала невидима, однако люди знали, что упало не что иное, как закопченный ставень восточного окна. Сразу вслед за этим с невидимой высоты хлынул совершенно невыносимый смрад, от которого дрожащие наблюдатели стали задыхаться и мучиться тошнотой, а те, кто был на площади, едва не пали ниц. В то же мгновение воздух содрогнулся от вибрации, будто вызванной хлопаньем крыльев, и внезапный порыв восточного ветра, такой яростный, как ни один доселе, посрывал с собравшихся шляпы и выхватил у них мокрые зонты. Ничего определенного не было видно в ночи без свечей, хотя некоторым наблюдателям, кто глядел вверх, почудилось, будто они различили в чернильном небе огромное расползающееся пятно еще более густой черноты – что-то наподобие бесформенного облака дыма, которое со скоростью метеорита уносилось на восток. И на этом все. Наблюдатели оцепенели от страха, благоговения и немощи, они едва понимали, что им делать и делать ли что-нибудь вообще. Не зная, что случилось, они не оставляли своего бдения; и мгновение спустя вознесли молитву, когда наводненные небеса разорвала резкая вспышка запоздалой молнии, и за ней последовал оглушительный грохот. Спустя полчаса дождь прекратился, а еще через пятнадцать минут вновь зажглись уличные фонари, отправив усталых, перепачканных наблюдателей по домам. На следующий день газеты упомянули о случившемся лишь мельком в связи с общими сведениями о минувшей буре. Похоже, что сильнейшая молния и оглушительный раскат, последовавшие за событиями на Федерал-Хилл, выявились еще более значительными несколько восточнее, где также был замечен взрыв необычного зловония. Особенно это происшествие было замечено на Колледж-хилл, где грохот разбудил всех спящих жителей и породил немало недоуменных измышлений. Из числа тех, кто к тому часу не проснулся, несколько человек видели ненормальную вспышку света вблизи вершины холма либо заметили необъяснимый порыв ветра, который почти сорвал листья с деревьев и уничтожил растения в садах. Было решено, что это, должно быть, лишь одинокая, внезапная молния, которая ударила где-то поблизости, хотя следов удара впоследствии нигде не видели. Юноше из дома братства Тау Омега показалось, будто он увидел в воздухе гротескный, отвратительный клуб дыма, как раз в тот миг, когда случилась та вспышка, однако его наблюдение никто не подтвердил. Впрочем, все немногочисленные свидетели сходятся во мнении, что на район обрушился мощный порыв западного ветра с волной невыносимого смрада, после чего раздался запоздалый гром; при этом были также удостоверены свидетельства о непродолжительном запахе гари, распространившемся вслед за громом. Эти вопросы весьма тщательно обсуждались ввиду их возможного отношения к смерти Роберта Блейка. Студенты из дома Пси Дельта, чьи верхние окна выходили в кабинет Блейка, утром 9 августа заметили смутное белое лицо за обращенным к западу окном и изумились его выражению. Когда же вечером увидели то же лицо в том же положении, студенты обеспокоились и решили ждать, покуда в квартире зажжется свет. Позднее они позвонили в звонок темной квартиры, а потом наконец дверь вышиб полицейский.