Оно достаточно громко говорит. Между нами, я все же думаю, что иногда оно на меня злится. Из-за чего-то, что я наделал. Чего хочет сердце Как только Карл прошел по полю и скрылся за домом, Мирко снял сапог и выудил крошечный камешек. Карл сказал, он принесет что-то из амбара, а потом зайдет в дом проведать жену. Камень все утро мучил Мирко, но при Карле он не мог остановить работу. Карл ни в чем не сможет его упрекнуть, даже в несчастном камешке, который оставил красное пятно на стопе. Как ни беспокоил его крошечный камешек, это ни в какое сравнение не шло с тем, чем был для него Карл. Карл стал скалой, сброшенной с неба и упавшей точно между ним и Даникой. Мирко не мог сдвинуть его, как не мог и не обращать внимания, ему оставалось только надеяться, что найдется обходной путь. Никогда он еще не испытывал такого сильного нежелания иметь с кем-либо дело, и это его пугало. Он не хотел ни к кому испытывать неприязнь, но в то же время она доставляла странное удовольствие. Наверное, это чувство сродни ненависти, думал он, глядя на Карла, и мечтал, чтобы он убирался к черту на рога. Хуже всего было то, что Карл был отцом ребенка Да-ники. Мирко оглянулся на дом. Она наверняка сидит с Леоном в спальне. Может, кормит. Ему тяжело было думать о чем-то другом. Карл, наверное, сейчас там внутри. А вдруг они занимаются этим? Нет, надо надеяться, что она просто кормит. Когда Карл рассказал ему, что у них с Даникой будет ребенок и они женятся, у Мирко перехватило дыхание. Это худшая новость, какую ему когда-либо сообщали. Только в детстве его так же поразила новость про то, что любимого щенка утащила рысь. Поэтому Мирко не хотел больше заводить собаку. С Даникой все иначе. Он мечтал ее заполучить. Хотя бы просто присутствовать в ее жизни, значить что-то для нее. Он знал, что это смехотворно. Даже вид беременной Даники, который должен был напоминать, что ей есть о ком думать, кроме Мирко, не изменил его чувств. Последние месяцы перед родами он мечтал, как ему разрешат положить руку на ее голый живот, чтобы ощутить движения ребенка внутри. Естественно, он не осмелился спросить. Даже когда он иногда заставал ее одну на террасе за домом или на скамейке во дворе и она заговаривала с ним. Она сама все время держала руки на животе и, казалось, ласкала его сквозь платье. – Смотри, как я выросла, Мирко. Видишь, какая я большая? – так говорила она, а глаза светились. Живот заставлял ее сиять. Ожидание. Мать Мирко рассказывала ему, как важно женщине родить ребенка. Мирко за жизнь со старшими сестрами усвоил, что размер женщины – это очень щекотливая тема. Надо внимательно следить за словами, а лучше вообще молчать. Поэтому на всякий случай он ограничивался тем, что улыбался Данике в ответ на ее вопросы, даже когда живот стал таким большим, словно она носила перед собой целую планету. Да уж, он видел, как она выросла. К счастью, ему удалось задушить жуткую надежду, зародившуюся у него поначалу. Карл выглядел таким довольным в тот день, когда рассказал о беременности Даники, что Мирко тут же захотелось, чтобы с плодом что-нибудь случилось. Чтобы ребенок погиб, просто-напросто исчез, лучше всего вместе с Карлом. Беременность продвигалась, и он перестал так думать, а когда ребенок родился и стал маленьким живым человечком, он очень стыдился того, что желал ему смерти. Убеждал себя, что в первую очередь Леон – плоть и кровь Даники, и если бы у него был шанс узнать мальчика поближе, он бы его полюбил. Может, он бы и с Даникой сблизился. Наверное, это даже важнее. Что касается Карла, Мирко ни за что на свете не хотел бы, чтобы тот ему понравился. Этот человек был и навсегда останется нежеланным в его жизни. И все же ему пришлось неохотно признать, что иногда в Карле проскальзывало что-то приятное и хорошее, и это сильнее всего раздражало. Хорошее проявлялось, когда Карл часами боролся за жизнь новорожденного теленка. Или когда он терпеливо показывал Мирко, как удобнее стричь овец. Или отбрасывал все дела, чтобы принести что-то Данике. Он всегда был готов прийти на помощь, особенно ей. Карл иногда был до ужаса приятным. То же самое происходило, когда он внезапно просил Мирко прервать работу, чтобы посмотреть на что-то попавшееся на глаза. Птичка в поле или необычный цветок. И тогда они садились на корточки друг с другом рядом. Иногда Карл клал руку Мирко на спину, как приятель или как настоящий отец, испытывающий искренние родительские чувства. Он часто так делал в начале их знакомства. До того, как стал настоящим отцом. Однажды он хотел, чтобы Мирко бросил работу и посмотрел на бабочку. – Она так прекрасна, – прошептал Карл, когда Мирко присел рядом с ним на корточки. И Мирко удивлялся, потому что в его глазах в бабочке не было ничего необычного. Особенно когда она сидела, сложив крылышки. Тусклый цвет и случайные пятнышки на нижней стороне крыльев придавали ей изношенный, проржавевший вид. Бабочка не раскрывала крылья, и Мирко терял терпение, и тогда Карл положил руку ему на плечо. – Подожди. И увидишь, – прошептал он. В этот момент бабочка раскрыла крылья и явила взгляду сверкающие цвета и прекрасные узоры. Карл был прав. Красота длилась мгновение. Потом крылья снова закрылись, спрятав цвета, и потом Карл сомкнул два пальца на крошечном насекомом. – Нет! – воскликнул Мирко. – Не надо ее трогать. Она же умрет. Так объяснял его отец. Что-то про пыль на крыльях. Малейшее прикосновение руки человека – и бабочке придет конец. – Она не умрет, – улыбнулся Карл. – Теперь она не может летать! – Ерунда. – Карл ослабил хватку, и бабочка запорхала прочь над люцерной, явно нисколько не поврежденная. Тогда Карл хлопнул Мирко по спине чуть сильнее, чем следовало, и встал. – Вот видишь, – весело сказал он и принялся насвистывать. Крошечный противный дьявол в Мирко мечтал, чтобы та бабочка умерла, сжатая пальцами Карла. Тогда было бы легче, тогда Карл стал бы злым. Еще было бы легче, если бы Карл не так красиво свистел. Трудно ненавидеть того, кто умеет так красиво свистеть. Карл снова появился перед домом. Он пошел по полю той необычной свойственной ему походкой: колени чуть в стороны, а ноги он ставил тяжело, так что земля сотрясалась под его поступью. Выглядел он не радостно. Раньше Карл всегда был веселым, теперь его редко можно было увидеть в хорошем настроении. У него в глазах засело жесткое выражение, и он почти перестал смеяться. Много месяцев прошло с тех пор, как он последний раз подзывал Мирко на что-нибудь посмотреть. Даже его свист изменился. Ребенок не сделал отца счастливым, догадывался Мирко. Ему удалось перехватить взгляд Карла, когда тот шел мимо к своей тяпке. Мирко редко сам заговаривал с Карлом, но сейчас не мог молчать. – Что-то случилось? – смело спросил он. Ответ был резким. – Случилось? Ребенок случился. Мы тут вкалываем, а она даже не хочет… Ладно, забудь. Но Мирко не забыл. И когда он наклонился выдернуть пару сорняков, он ощутил, как в нем закипает торжество, и улыбнулся. Вообще-то Мирко не было свойственно радоваться чужому несчастью, но рядом с Карлом в его природе что-то изменилось. Он словно становился другим, и он не всегда был уверен в том, что этот новый человек ему нравится. Физические изменения он принимал легко. Мирко давно уже видел, что произошло с братом, а теперь и сам ощущал, как он день за днем становился выше, сильнее и мощнее. Как голос боролся сам с собой в поисках нового звучания, как менялась кожа, как его пенис набухал вовремя и не очень. И хотя все это, особенно последнее, могло раздражать, в совокупности это являло развитие, которое он встретил с удовлетворением. Он был более чем готов сбросить мальчишескую кожу и предстать в облике молодого мужчины. Не в меньшей степени он был доволен тем, что у него стали расти волосы по всему телу, в том числе над верхней губой. Последнее даже Даника как-то отметила. – Тебе пойдут усы, Мирко, – именно так она сказала, а он не рискнул ответить из страха лишиться голоса. Вдруг Карл обернулся, и Мирко поспешно стер с лица улыбку. – Мне кажется, пора распрячь лошадь, – сказал Карл. – Она уже достаточно поработала. Я закончу сам. Ты сегодня здесь больше не понадобишься. Иди домой. Голос у него был не насыщенный, как обычно. Он был удивительно пустой. Мирко кивнул. – Увидимся в среду. Карл уже повернулся к нему спиной и ничего не ответил. Некоторое время спустя Мирко повел лошадь через двор, осторожно косясь на окна дома. Он предусмотрительно пошел с другой стороны лошади, чтобы то, как он подглядывает, не сильно бросалось в глаза. Но за окном ничего не было видно. Ни малейшего движения. В последнее время он ее почти не видел. Поначалу она всем рада была показать ребенка. Теперь же в основном сидела дома взаперти. – Мирко! Он вздрогнул, увидев ее в дверях кухни. Она держала Леона на руках и явно вышла, только чтобы позвать Мирко. – Может, зайдешь, когда закончишь с лошадью? Он с недоверием посмотрел на нее. В тот день был сильный ветер. Порыв взметнул ее волосы, подняв небольшой золотисто-рыжий хвост над головой и кинув его на другое плечо. На ней было темно-синее платье, и она стояла босиком. Выглядела уставшей. Он кивнул. – Конечно, зайду. Голос остался низким, как и должен был. Но сердце подскочило в горло. Кухонная дверь была приоткрыта и легонько поскрипывала от сквозняка, бесцельно и постоянно постукивая о косяк. Мирко на носочках поднялся по трем ступенькам ко входу. Он знал, что хорошо воспитан, но сейчас совершенно не понимал, правильнее постучать или просто войти. Считается ли дверь, оставленная на щелку, открытой или закрытой? Он решил постучать так тихо, что и сам едва расслышал стук. Потом он медленно приоткрыл дверь еще чуть-чуть. – Ау? Я пришел, – сказал он, держа руку на двери и видя только кухонный шкаф и прислоненную к нему метлу у противоположной стены кухни. Внутри было тихо. Мирко замер, приподняв ногу и опустив голову, в то время как он задержал дыхание и слушал.