В другой руке Леон сжимал маленькую фигурку из дерева, которую вырезал Мирко. Не мог же он забыть про день рождения мальчика. Насчет родителей Мирко не был столь уверен, потому что Даника немного странно улыбалась, когда он поздравил Леона и вручил подарок. Он отлично знал, что деревянная птичка едва ли долго продержится в крепких пальцах Леона, и все равно очень старался, вырезая ее. Может, чтобы произвести впечатление на маму. – Какая красивая птичка! – сказала она. – Мирко, неужели ты сам ее сделал? Тут Леон выронил птичку. Игрушка упала на пол, и одно крыло сразу сломалось. Мальчик не обратил внимания на потерю, зато радостно заулыбался при виде подросшего ягненка, то забегавшего в ворота, то уносившегося обратно к склону. Шаловливый ягненок, видимо, никак не мог принять решение. Даника тоже посмеялась. Она выглядела красиво, когда стояла под солнечными лучами, проникавшими через окна хлева. Мирко посмотрел на маленькую темную дырочку в верхнем ряду зубов, где не хватало одного. Его старший брат как-то сказал, что у этой Даники отменная задница, но не хватает зуба, а это уродство. В тот день Мирко хотелось выбить брату зубы. Или хотя бы надавать по заднице. Мирко любил каждую черту, которую видел сейчас, даже несовершенную улыбку. Даже спутанные тусклые волосы и немытые руки. Ему так хотелось что-нибудь для нее сделать. Искупать. Причесать. Спасти. – Тут все хорошо? – Она обернулась к Мирко раньше, чем тот успел собраться. Он кивнул излишне рьяно. – Да, я почти закончил чистить. Потом пойду чинить изгородь. Голос у него стал очень мелодичным. Он звучал глубоко, хотя, к сожалению, до голоса Карла недотягивал. – Это где? – В поле за амбаром. Просто столб надо выправить. Он ощущал приятную уверенность в себе. – Ты всегда так хорошо помогал, Мирко, – она улыбнулась. – Уже несколько лет прошло. Я очень ценю то, что ты неизменно приходишь. Я хочу, чтобы ты это знал. Мирко почувствовал, что у него горят уши и щеки. В них он никогда не мог быть уверен. – Спасибо, – сказал он, пожалуй, слишком тихо. – Мне приятно здесь быть. – Заберешь мешок картофеля и курицу домой для родителей. И еще шерсти для матери. Я отложила. Он кивнул, толком не зная, продолжать ему работать или так и стоять с вилами в руках. Между зубцами застряло довольно много навоза, и ему придется снимать его собственным башмаком. Зрелище не самое приятное. Если не считать то и дело заскакивающего ягненка, все животные были на выгуле. Только ласточки летали под крышей темными тенями. Все это время Леон следил за ягненком, а потом с улыбкой повернулся к Мирко. Он отпустил руку Даники и поковылял вперед, чтобы вцепиться Мирко в ногу. – Привет, дружище, – прошептал Мирко, свободной рукой погладил Леона по волосам и взглянул на Да-нику – та тоже тепло улыбалась сыну. – Вы больше, чем друзья. Ты Леону почти что брат. Мирко кивнул. Он подумал, что надо радоваться ее словам, но вместо этого ощутил жуткое разочарование. Разочарование, которого он не понимал, пока она не продолжила: – Или даже отец, этакий запасной. Ты же уже не ребенок. От этих слов у Мирко засосало под ложечкой, и одновременно с этим Леон отпустил его ногу. Вырос не только Леон. Мирко вытянулся настолько, что стал выше Даники. Иногда он чувствовал себя неловко, будто не дорос до нового длиннорукого и длинноногого тела, но иногда он уже ощущал себя молодым мужчиной шестнадцати лет. Почти семнадцати. Постепенно у него выросли прекрасные усы. За ними он следил, подстригал по несколько раз в день, и так же тщательно ухаживал за кожей. К счастью, от прыщей он особо не страдал, в отличие от ровесников. Наверное, благодаря советам мамы мыть лицо лимоном и травяным отваром. Особенно его радовал рост, ведь теперь он мог поцеловать Данику и не выглядеть нелепо. Эта мысль не отпускала его. Ох, как нежен он был бы с ее губами, если бы это произошло. Когда это произойдет. Однажды это должно было случиться. Он тренировался на подушке и представлял себе, как будет держать ее лицо в своих ладонях. Бережно. Потом прижмет свои губы к ее. Мирко выпрямился и собрался ответить спокойно, голосом более низким, чем дан ему от природы. – Да, так и есть, я и сам отношусь к Леону как к сыну, – сказал он. Звучало неправильно. Совершенно неправильно. Голос странный. Казалось, кто-то так сильно его раздул, что вот-вот лопнет. Мирко ощущал тепло на щеках и не осмеливался смотреть прямо на Данику. Вместо этого он уставился на что-то у нее за спиной. Там на веревочке на балке кривовато висела старая подкова. Он был уверен, что Даника внутри задыхается от хохота, глядя на этого сосунка, который изображает из себя второго отца для ее ребенка. Или она настолько же до боли тронута, как и он сам. Ну почему он не мог сказать ничего умного? Или промолчать. Уж лучше бы он промолчал. Дурак. Дурак, дурак, дурак! Даника молчала. У Мирко сжало в груди. Она не простит ему таких слов. Сейчас она вышвырнет его отсюда и никогда не разрешит вернуться. Он никогда больше не увидит ни ее, ни Леона. Чертов идиот! Тут она заговорила: – Как же хорошо, что ты здесь, Мирко. Карл не всегда… Он не… сама не знаю. Мирко затаил дыхание. Посмотрел на нее. Она опустила глаза. Вид измученный. И стояла, не двигаясь. Поцеловать ее? Ему так хотелось. Стоит ли? Или коснуться? Взять лицо в ладони? Очень-очень бережно. Он сомневался в чистоте своих рук. А если они воняют навозом? Мирко еще не знал, что делать с языком. Брат говорил что-то о том, что надо пользоваться языком. Его надо просто засунуть внутрь? И что им там делать? Может, надо поцеловать ее без рук. И без языка. Карл прибьет его. Мирко вздрогнул, когда Леон произнес что-то в стороне от них, и оглянулся на звук. Мальчик сидел на полу, завороженно таращась на большую кошку, которая высунула голову из соломы. Судя по всему, кошка все время там лежала, они просто не замечали. С недоверием поглядывала на Леона, а тот осторожно наклонился вперед и положил руку ей на спину. Когда Мирко снова перевел взгляд на Данику, она посмотрела ему прямо в глаза. Они были так близко. Кажется, она подошла? – Я никому больше не могу доверить Леона. И ты ему нравишься, Мирко. Он тебя явно обожает. – Мне он тоже очень нравится. Как ни странно, голос стал обычным. – Несмотря на то, что он бывает жестоким? Мирко замешкался с ответом. Он не готов был сейчас об этом говорить. – Это не важно, – соврал он. По правде говоря, Мирко все сильнее привязывался к Леону, почти что чувствовал себя ответственным за счастье мальчика. Но его жестокость начинала всерьез беспокоить. Не только Даника становилась жертвой необъяснимой силы Леона. Заботиться о Леоне – словно присматривать за большой ласковой собакой и бояться, что та укусит. Он не раз замечал неуправляемость малыша, когда тот вдруг хватал его, стискивал или бил. Мирко не нравилось отталкивать его от себя, но приходилось. Любое проявление нежности было сопряжено с опасностью. Леон не был злым. Но он нес зло. Не так давно вечером Мирко видел, как Даника держит мальчика на привязи. Столб был вбит в землю, а веревка обвязана вокруг талии Леона, и длина ровно такая, чтобы он не мог дотянуться до матери. Она сама сидела на скамейке и что-то делала. Это было прямо за хлевом, куда никто не заходил. Не то чтобы к Данике и Карлу много кто заходил, но все же. Этого явно никто не должен был видеть, даже Мирко. Она думала, что он уже ушел. Не знала, что он прокрался в кустарник, чтобы сделать еще кое-что перед уходом домой. К тому же из кустарника он всегда надеялся еще разок увидеть Данику. Мирко отлично ее понимал: от жестокости Леона в первую очередь страдала она, а на такой привязи мальчик не мог покалечиться. Она за ним присматривала.