– Ну привет, Йован, – сказала она чужим голосом. В следующую секунду порыв ветра подхватил шляпку женщины словно клочок бумажки. Агата отпустила Йована и убежала ловить свой головной убор. Выкрикнув что-то, она быстро вернулась к машине. Оттуда начала говорить и смеяться, хотя звучало это наигранно. Может, в Америке иначе смеются, подумалось Данике. Она медленно спустилась по трем ступенькам навстречу брату. Йован так и стоял в гравии перед лестницей, руки уперты в поясницу, корпус чуть наклонен вперед. Маленькие круглые глазки, как обычно, бегали и блестели. Всегда он смотрел на людей так, будто мысленно был в другом месте. На самом деле он просто последовал за мыслями, когда умчался в Америку. Черные волосы поредели, уступив место продолговатой лысине. От ушей тянулись две полоски и сливались на затылке в тонкую черную завесу. Он, наверное, смазал их чем-то для сильного блеска и фиксации. Ни один волосок не поднимался с головы, когда налетал ветер. Кожа у него стала бледнее, а губы тоньше, но ярче. Длинный острый нос почти угрожающе торчал посреди лица. Он был красным. Казалось, что обгорел на солнце, пока остальное лицо пряталось в тени. В нем было что-то птичье, в том, как он рассматривал сестру. Ей сразу вспомнились цапли у реки: Йован стоял как старая птица с черным клочком волос на голове и длинным острым клювом, которая в любой момент может броситься вперед и схватить добычу. Но прямые ноги и приподнятые плечи явно показывали, что он никуда не собирается. Словно пацифист с оружием. Даника улыбнулась. В Йоване никогда не было ничего воинственного или злого, разве что нечто странное – что-то незрелое и профессорское одновременно. Он жил в своих мыслях, взращивал их, пока другие обрабатывали почву. Он всегда был изобретательным, умным старшим братом с красивыми карими глазами. Самый приятный из всех родственников. И самый странный. Она ощущала бессилие от того, что не испытала большой радости при виде его. Он изменился – это уже не тот брат, которого она знала, любила и которым восхищалась. Не потому что он внешне стал выглядеть старше, а потому что предал. Она могла бы ожидать такого от Стефана – тот всегда думал только о себе, – но не от Йована. Он уже давно должен был вернуться домой и помогать на ферме, как обещал. В первую очередь из-за брата она сейчас пахала. Даника все сильнее ощущала злость, которая текла по жилам и не желала покидать ее тело. Чего он хотел? Какие мысли и планы скрывались за этим взглядом? Теперь это ее ферма. Она протянула руки и обхватила его за плечи, быстро обняла, едва дотронувшись. Йован никогда не любил нежностей. Ему бы все играться с очередным самодельным аппаратом. Точнее, с рисунком аппарата. На мгновение Даника представила себе Йована в постели с американкой. Агата нависает огромной спелой грушей, а он лежит неподвижной доской и думает о чем-нибудь совершенно другом, спрятавшись за длиннющим носом. Она торопливо отогнала видение. Вот женщина вышла из-за машины, тут же нависла над Даникой, схватила ее за плечи и с воодушевлением расцеловала в обе щеки. Даника смущенно улыбнулась и постаралась не шевелить головой. – Добрый день, добро пожаловать, – робко сказала она, испугавшись собственной осторожности. Она не хотела проверять свой бедный школьный английский. Она осознала, что американка, кажется, старше Йована. По меньшей мере лет на пятнадцать, но так измалевала лицо, что определить было трудно. В ней сочеталось все одновременно: молодость и старость, красота и уродство. И она до ужаса дружелюбная, думала Дани-ка. Может, это просто-напросто желание понравиться. Агата много всего говорила, размахивая руками во все стороны и время от времени пихая мужа в бок. Да-ника перестала пытаться ее понять, но сложилось впечатление, что та хвалит долину, природу и Йована. Судя по блаженному выражению лица брата, он был доволен речью. – Агата мечтала увидеть мою родину, – добавил он, а жена воодушевленно закивала, хотя едва ли поняла хоть слово. – Мы все равно направлялись в Париж на встречу. Я пытаюсь провернуть в Калифорнии одно дельце, сама понимаешь. С помощью Агаты. Она из богатой семьи и очень заинтересована в финансировании моих идей. – Каких идей? – Манекены из гипса. Совершенная натуралистичность! У нас по всему дому стоят, пока мы не обзаведемся складом побольше. Они разительно отличаются от тех, которые предлагают мануфактурщики здесь. Подожди, у меня брошюра с собой есть. Искусство не только в том, чтобы создать стильное гармоничное тело с красивым изгибом бедра. Нет, Даника, главное – выражение лица. Глаза, они должны быть похожи! Ты и представить себе не можешь, сколько цветов намешано в настоящем зрачке! И еще такая правильная, нагловатая улыбка… Не слишком явная, легкий намек. Манекен должен вызывать ощущение причастности. Это продаст одежду. Однажды покупатель и куклу с собой потребует. Вот увидишь, они влюбятся в новые манекены! Даника с недоверием посмотрела на брата и представила себе Йована с его вечно хитрым взглядом в доме, полном нагловатых улыбок и гармоничных гипсовых тел. Он говорил о них тем же тоном, каким их отец говорил о картофеле. – Мы взяли с собой в Париж три манекена. Конечно, в разобранном виде. И еще одну согнутую руку. Ты бы видела таможенников. В Париже они всем понравились, будем налаживать экспорт! А потом мы арендовали машину и прямиком сюда. Даника уставилась ему в глаза, пока в них не проявились все цвета, составлявшие темно-коричневый. – Зачем? – спросила она. Йован откинул голову назад, словно кто-то нападал на него, и нахмурил брови. – Зачем? Да ладно, сестричка! Чтобы тебя повидать, конечно же! Устроить тебе сюрприз! И еще показать Агате нашу ферму. А вы разве не хотите познакомиться с моей женой и узнать, как я теперь живу? Его надменная супруга особенно яростно закивала при упоминании ее имени, и Йован положил руку ей на плечо. Говорила сейчас не она, но все равно издавала череду коротких радостных звуков, точно маленькая веселая мышка, получившая особенно пахучий сыр. – Так, значит, ты с мамой и папой захочешь поздороваться? – Да, конечно! Как они поживают? А Таяна? – Йован просиял и огляделся. Мирко снова исчез в хлеву, но Даника видела его очертания за одним из окон. – Папа со Стефаном поддерживают ферму в отличном состоянии, – продолжил Йован. – Но я смотрю, помощник у них тоже есть. Чудесный молодой человек, мы уже поздоровались. И еще там, в поле, был какой-то верзила. Карл! Придет ли он домой взглянуть, кто приехал? Нет, Карл вряд ли бросит работу ради такой ерунды, как другие люди. Автомобили его тоже не интересовали, даже самые красивые. Но рано или поздно Карлу с Йованом придется встретиться. – Ладно, сперва папа с мамой. Они ведь дома? – Нет, родителей нет… – Даника замялась. – Но мы можем пойти поздороваться, Йован. – Она улыбнулась, не пошевелив губами, и снова ощутила злобу внутри, на этот раз с каплей мстительности. Нужно показать брату, как тот ее подвел. Как много он потерял, повернувшись спиной. Словно просто мог уехать и ожидать… Мгновение спустя что-то случилось со взглядом Йована, отчего выражение его лица преобразилось. Почти одновременно алые губки его жены сложились в кружок, и из них вырвался короткий возглас удивления. Даника проследила за направлением взглядов и обернулась. Леон спускался по трем ступенькам на удивление резво, учитывая его спотыкающуюся походку. Рыжие волосы подпрыгивали на голове, как маленький неугомонный нимб. В его возрасте он уже мог сам ходить по лестнице, придерживаясь за перила, но у него был собственный способ преодолевать ступеньки. Он садился на верхнюю ступеньку, вставал на следующей, снова садился, вставал и вскоре был уже на самой нижней. Тогда он побежал напролом к светлым брюкам тетушки Агаты. Прежде чем кто-либо успел помешать, Леон измял тонкую ткань в порыве опьяняющего любопытства, измазав стрелки в грязи. Агата наклонилась к нему, а он сильно дернул за бантик, так что раздался треск рвущейся ткани. Потом он ухватил тетю за правую руку в перламутрово-белой перчатке и сломал ей пальцы. Следующие дни тянулись медленно. Все словно бы ждали, когда Йован с Агатой смогут ехать дальше, но никто не решался это произнести. Даника не хотела показаться негостеприимной. Агата была слишком милой. Карл оставил Данике право принимать решение. Семейная жизнь его не волновала, и он не собирался вникать в правила, которых все равно не понимал. Он держался насколько мог подальше, что Даника не могла не одобрить. Йован не возражал, поскольку его явно не впечатлил интеллект Карла, даже если произвели впечатление физические данные. Выяснилось, что у Йована совершенно не получилось удивить Карла своими гипсовыми куклами. Его великан-зять сидел в потной рубашке и тупо смотрел, когда Йован затронул эту тему во время первой и последней попытки нормально поговорить. Карл смотрел на Йована, словно тот был умственно отсталым. И единственным возможным выводом было то, что Карл ничего не понимал, не видел в этом проекте «фундамент для светлого будущего, новые возможности для экспорта и роста». Карл ничего не видел. Даже когда Йован рассказал, что он начал с продажи рыбных консервов с западного побережья, это не пробудило в зяте ни малейшего интереса, хотя уж рыбные консервы должны были быть ему поближе. Тогда Йован сдался. Спросить Карла, чем тот занимается, ему в голову так и не пришло. Если бы Даника не была бы уже замужем, он бы посоветовал сестричке найти себе другого. Мнение Карла о Йоване и Агате свелось к простому утверждению, которые он высказал Данике в вечер приезда гостей. И часа не прошло с выходки Леона. Мирко присматривал дома за мальчиком, остальные поехали в город на автомобиле Йована, чтобы Агата показалась врачу. Карла потащили против его воли, Даника в кои-то веки уговорила его поехать. Она предлагала пойти к соседке вместо врача, но брат об этом и слышать не хотел. Что будут болтать в Америке, если Агата вернется и станет рассказывать о лечении травами и молитвами. В лучшем случае скажут, что Йован приехал из отсталых уголков Европы. Йован зашел с Агатой к врачу, чтобы переводить, а Даника с Карлом нашли свободную скамейку на тихой площади неподалеку. Угрожающий ветер ушел вместе с облаками. Город лениво грелся на полуденном солнце. Недалеко от скамейки играли с сандалией двое щенков. Чуть поодаль пара старичков громко болтала на ходу. Можно было подумать, что они ссорятся, но они то и дело заливисто хохотали. Даника попыталась разобрать, о чем они говорят, но слова были неразличимы. Кажется, она их уже раньше видела. – Значит, уже полдень, – сказал Карл. – Мне кто-то когда-то рассказывал, что эти два старика всегда переходят площадь в двенадцать часов. Уже много лет подряд. Не успела она ответить, как забили часы. – Точно. – Почему они так странно разговаривают? – спросила Даника. – Они глухи как пробка, – рассмеялся Карл. – Говорят, они всегда беседуют об одном и том же. Одни и те же шутки и подколы, только со временем все это стало звучать странно. Никто их уже не понимает. Кроме них самих, конечно, но они этого не слышат. Он довольно поворчал и почесал щетину. – Так же было с твоей мамой. Часы вдалеке продолжали бить, один из щенков сел и пронзительно завыл. Другой приземлился напротив и склонил голову набок. Он тоже попробовал завыть, но ничего не получилось. Наконец сдавшись, вприпрыжку убежал с сандалией по мостовой. Где-то рядом женщина ругала мужа, в ответ он ругал ее, а потом хлопнула дверь, что-то упало и разбилось. Орава мальчишек промчалась по площади, точно их преследовал сам дьявол. Подбежав к припаркованной в стороне машине Йована, они резко остановились. Карл что-то выкрикнул, мальчишки обернулись и рванули дальше. Веселились. Ранцы подпрыгивали на спинах во время бега. Один веселый паренек из оравы вскинул руку в воздух и замахал в знак прощания. Даника улыбнулась. Странно было сидеть на скамейке рядом с Карлом. Она попросила его поехать, потому что не готова была оставить дома с Леоном и Мирко. Он удивился, когда она сказала, что Мирко может присмотреть за Леоном, но согласился. Ей и в голову не приходило, что она будет рада его компании. Сидеть вот так, как муж и жена, оказалось по-приятному обычно, словно вдохнуть полной грудью. Еще она впервые за долгое время слышала, как Карл смеется. Она радовалась, что они не такие, как Йован с Агатой. А потом она вспомнила, почему они тут сидят. Палец! В их сыне развивается что-то непонятное, греховное, и единственная причина, по которой ей приятно сидеть на скамейке, – это отсутствие Леона поблизости. Она ужасная мать с невозможным сыном. Захотелось выпить. Еще ей хотелось попросить брата с невесткой проваливать к чертям и оставить ее в покое на ферме с ее неправильной семьей. Она отлично видела, как Йован смотрел на нее, когда она уводила Леона от его жены во дворе. Во взгляде был не только укор, в нем читалось отвращение. Как он смел. Агата же, судя по всему, была поражена, но сохраняла отличное настроение. Если только Даника не ослышалась, Агата даже извинялась за происшествие, словно сама виновата, что на нее напали. Если не считать короткого вскрика, вырвавшегося в момент, когда палец сломался, она не выказывала признаков боли. Только улыбалась – особенно Леону, сколько страданий ни было бы во взгляде. К счастью, Мирко тут же прибежал из хлева и без лишних слов забрал мальчика, взглянув на Данику глубокими синими глазами. Он снова стал ее спасителем. Даника не знала, что бы она делала без Мирко. Мгновением позже появился и Карл, чтобы взять что-то в амбаре, но никак не здороваться с гостями. Но пришлось. – Парочка пугал, – заявил Карл, глядя в пустоту площади. – Куда она так расфуфырилась? И сколько от нее шума! Даника не ответила, но была почти согласна с Карлом. Странный язык этот американский. Ее отец как-то сказал, что в Америке говорят так, будто картошки в рот набрали. Была в этом доля истины. Для папы это безусловно было комплиментом. Йован, судя по всему, разговаривал без проблем, с картошкой и все такое, и Агата выглядела благодарной за каждое сказанное им слово. Очевидно, она его обожествляла. Он стал олицетворением молодого экзотического европейца. Даника не понимала таких отношений. Она вообще часто не понимала людей и их решения. Не понимала, как Йован мог уехать и почему не поступила так же. Меньше всего она понимала саму себя. Если кто-то и должен был покинуть ферму, так это Дани-ка. Но, может быть, по другую сторону гор и морей все не так уж и радужно. Может, там только манекены и все такое. И рыбные консервы. Или импортные тюльпаны. Вдали, над крышами домов, виднелись горы. Дикие цветы на склонах окутывали их волшебной дымкой, когда подсвечивало солнце. Ничего более прекрасного она не видела. Моргнув и почувствовав в глазах влагу, она испугалась. – Все же жалко ее с этим пальцем, – наконец сказала она. – Если бы только Леон был менее… жестоким.