Пожилая женщина с бородавкой на подбородке, стоящая за спиной режиссёра, схватилась за грудь, осела, готовая упасть. – Вам плохо, Елена Егоровна? – режиссёр подхватил её с одной стороны, оператор с другой. – Воды! Скорее! Скорее! Женщина приоткрыла глаза, сделала глоток из предложенного стакана. – Спасибо, уже лучше. Её усадили на стул, она ещё раз отпила воды, перевела дыхание, поправила элегантный голубой костюм. – Не пугайте нас так. Мама Ваша в больницу угодила. Не хватало нам ещё и Вас потерять, – сказал режиссёр. – Какая судьба у мальчика! Какая судьба! Он должен был играть моего отца, и, главное, похож на него как две капли воды. Был, – сказала женщина, обращаясь к Архипову. – Где теперь найти другого актёра? – это уже было направлено режиссёру. – Лев Амурский пробовался на роль партизана Егора Болотова, по чьей книге мы снимаем кино, – сказал режиссёр, надевая бейсболку обратно на голову. – Сейчас, знаете, в моде фильмы про войну. – А кто ещё пробовался на главную роль? – спросила Регина. – Клим Ларин, – ответил режиссёр. – Видимо, теперь настала его очередь. Хорошо, что он уже приехал. – А Вы знаете некую Олесю Волощук? В съёмочной группе есть такая? – Нет, – замотал головой мужчина. – Подумайте хорошо. Тот, кто написал такое сообщение, явно связан с Вашим фильмом, – сказал Архипов, демонстрируя текст угрозы. – Ой, я Вас умоляю, молодой человек, не смешите меня. Пожалейте мои седые волосы. Это совершенно не обязательно, – ухмыльнулся режиссёр-постановщик. – Точно! – вклинилась прибежавшая на шум и суматоху моложавая директор картины. – У него последний роман был вообще с бывшей одноклассницей. – Даже так? – удивился следователь. Сестра погибшего ничего не сообщила о романе с одноклассницей. Они распрощались и вышли из ангара. Руслан достал мобильный телефон, поискал нужный номер, набрал его. – Лиза, здравствуйте! Архипов беспокоит. Да, тот самый. Нам нужны сведения об одноклассниках Вашего брата, – сказал следователь и после паузы, добавил. – Можно сейчас? Отлично! Мы скоро подъедем. Регина с Русланом вернулись в квартиру жертвы, там их уже ждала Лиза. Она впустила их с таким скорбным лицом, что могло показаться, что они попали на похороны. Однако в доме было пусто и чисто. – Проходите. Я сейчас. У дверей стояло ведро с чернильно пенной водой. Лиза устроила уборку, квартира блестела, пахло хлоркой. Лиза с закатанными рукавами невзрачного халатика отжала половую тряпку, встряхнула её и пошла в ванную. Руслан направился в гостиную, спустил со стола стулья, усадил Регину и сам уселся в ожидании Амурской. – Не люблю грязь, – сообщила сестра актёра по возвращению. Лиза открыла дверь шкафа, вытащила пару фотоальбомов и положила их на стол. Пролистала детские годы чудесные, где голопопый малыш большими удивлённо распахнутыми глазами уставился в объектив фотоаппарата – снимал отец. Наконец, она нашла школьный период. – Вот их класс, – подвинула она альбом следователю. На фотоснимке-виньетке красовались овалы мальчишеских и девчоночьих лиц, и, конечно, лиц преподавательского состава. Витиеватые буквы указывали фамилии и инициалы школьников и учителей. – Волощук О. Кто это? – спросил Архипов. – Это Олеся. Хорошая девочка. Первая Лёнечкина любовь. Потом у них что-то разладилось. Лёня уехал, а она замуж вышла. Выяснилось, что Олеся теперь носит фамилию Травникова, но в телефоне Амурский записал её девичью фамилию – Волощук. – Первая любовь, значит, – задумчиво сказала Регина, когда они вышли из дома Амурского. – И последняя тоже, как я понял со слов директора картины, – добавил Руслан. – Но почему она ему угрожала? – задумалась Ростоцкая. – Давай выяснять. – Давай. Ты выясняй, а я к Ларисе поеду. Давно у них не была, – сказала Регина, усаживаясь на переднее сиденье автомобиля. – Подбросишь меня? – Соскучилась по племянникам? – вопросом на вопрос ответил Архипов. – Безумно. Семья покойного брата – невестка Лариса и племянники, жила в двухкомнатной квартире, которую Регина и Илья получили от государства. На самом деле тётка Матильда помогла им получить жильё в новом доме, а так бы выдали сиротам дом-завалюху, и дело с концом. Ростоцкая нажала на кнопку звонка, он заливисто ей ответил. Руку оттягивал увесистый пакет – Регина не привыкла приходить к ним налегке. Матери-одиночке художнице Ларисе с нерегулярными заработками трудно было содержать малышей. Регина хоть и сама получала немного, но ей одной всё-таки было проще. Так она считала. Правда, сейчас невестка работала в дизайн-студии, расписывала особняки и писала картины для интерьера. Денег семье хватало. Но вот эта сила привычки – принести родным гостинцы, не оставляла Ростоцкую даже сейчас. – Тётя Регина! Аня открыла дверь и бросилась ей на шею. Девочка заметно выросла, но для Регины она оставалась малышкой. – Привет, моя красавица, – сказала тётка, обнимая племянницу. – Ого! Опять новый дизайн кос. Ростоцкая крутанула Аню вокруг своей оси, рассматривая хитросплетение косичек. Анина мама развлекалась устройством на голове дочери сложных причёсок. – Это что-то новенькое и сногсшибательное, – оценила Регина, выпячивая нижнюю губу, выражая таким образом уважение мастеру. – Отнеси пакет на кухню. Я принесла вам разные вкусности из кулинарии. Девочка схватила пакет и, пританцовывая, ушла на кухню. Ростоцкая прошла в комнату, оглядела её и вздохнула. Ничего не меняется. – Привет. И не вздыхай. Я потом всё уберу, – сказала Лариса, подходя к золовке и целуя её в щёку. Комната была захламлена чем попало – игрушками, остатками еды, пустыми пластиковыми бутылками, журналами, книгами, смятыми пакетами, холстами и палитрами. Резкий запах масляной краски щекотал нос Регины. Краска, конечно, не сигаретный дым, но насколько её запах полезен для беременной? – Новый заказ, – прокомментировала Лариса, кивая на мольберт в центре комнаты с начатым полотном, предвосхищая вопрос. – Мне заказали серию картин в одном жанре для загородного дома. Здорово, правда? Невестка одевалась странно для непритязательного вкуса старшего архивиста. Вот и сейчас на ней болтался холщовый балахон, а голову она подвязала цветастым платком по типу банданы. Художник, одним словом. – Это какой-то кошмар, – тихо сказала Ростоцкая, рассмотрев холсты, сохнущие у стены. – Что это? – Я же сказала. Заказ. – И дети это видели? – спросила Регина, округляя глаза. – Не знаю. Наверно, – равнодушно ответила Лариса. – Ты с ума сошла! Почему ты о них не думаешь совсем? Ане двенадцать лет. Ребенок заброшен и опять грызёт ногти. Я видела. Мирославу десять лет всего, а мать выставляет перед ним вот это? – Да что не так? – удивилась хозяйка квартиры нападкам золовки. – Это же порнография! – Бог ты мой. Святоша совсем не разбирается в живописи и берётся судить искусство, – спокойно ответила художница и вернулась к работе. – Какое это искусство? Вот голый мужчина и обнажённая женщина в неприличной позе, – не сдавалась Регина, указывая на холст у стены. – Это эротика. Только и всего. Такой я получила заказ. И мальчику лучше разглядывать живопись дома, чем смотреть похабщину в интернете, – сказала Лариса, растирая на палитре жёлтую краску. Нужно добавить сочности новому полотну. – Кстати, о мальчике. Где Мирослав? – Я отпустила его гулять. – Опять, наверно, мяч гоняет, – уже спокойнее упрекнула Ростоцкая. – Лето. Каникулы. Что ему сидеть в четырёх стенах? Ты вон тоже редко стала у нас появляться, дети скучают. Я же не устравиваю истерику. Я понимаю, что у тебя Архипов и всё такое. Мда. Лариса, кажется, права. Что она так разошлась? Если приглядеться, вовсе это и не порнография. – Мадам Ханжа скоро родит и сама узнает, какого это – воспитывать детей. А сейчас я закончу, брошу кисти в растворитель, и мы пойдем пить кофе на кухню. К удивлению Регины на кухне был относительный порядок, но на всякий случай свою чашку и ложку она всё-таки ополоснула, когда Лариса выходила в коридор. – М-м-м. Кофе ты варишь обалденный, – сказала Ростоцкая, пробуя горячий напиток. – Это я люблю. Да. – А Берёзкина ты любишь? – неожиданно даже для самой себя спросила Регина. – Он милый. Милый ворчун, я бы сказала, – ответила Лариса после некоторых раздумий. – То есть ты его не любишь. И замуж идти за него не готова, – подвела черту Ростоцкая.